Пелам Вудхаус - Парни в гетрах. Яйца, бобы и лепешки. Немного чьих-то чувств. Сливовый пирог (сборник)
«Что же делать?» – подумал он (Бинго, не Флобер). С одной стороны, дворецкий знается с букмекерами, жокеями и конюшенными котами. С другой – миссис Литтл, как многие женщины, не понимает спортивного азарта, мало того – запретила играть на бегах.
Тут он понял, что проблема – чисто умозрительная, ибо до получки у него осталось 5 шиллингов. От этой мысли ему стало легче, домой он пришел веселый, налил себе джину с тоником и залег было с книгой – но услышал телефонный звонок.
– Заинька! – сказал хорошо знакомый голос.
– Да, кроличек?
– Когда ты пришел?
– Только что.
– Как ты себя чувствуешь?
– Прекрасно. Правда, скучаю по тебе. А ты?
– Ничего.
– А Обри?
– Хорошо.
– А мама?
– Вот мама – хуже. Сегодня наглоталась морской воды. Обошлось, но она дышит со свистом.
Трубка задрожала в его руке. Книга выпала из другой. Если уж это не знамение, думал он, то их вообще не бывает.
– Со свистом? – проверил он.
– Да. Вроде газа из трубы.
– Значит, можно сказать, что она – свистунья?
– Если хочешь, можно…
Бинго опустился в кресло, страшно страдая. И как тут не страдать, если знаешь победительницу, а поставить на нее не можешь? Вот она, ирония судьбы! Такого не придумает сам Томас Харди.
– Да, кроличек! – сказала жена. – Надеюсь, ты помнишь, что через неделю у Обри день рождения? Я купила ему подарки, но надо бы положить что-то на его счет. В общем, я послала тебе 10 фунтов. До свиданья, зайчик! Опаздываю к парикмахеру.Бинго метался и дрожал весь вечер и всю ночь. Вопрос «Что же делать?» терзал и без того истерзанный разум. Нет, его мучила не мысль о том, можно ли занять денег у сына. Конечно, можно! Тот будет только польщен. Да и вообще, получив выигрыш, он, отец, вернет ему сторицей.
Он думал о Рози. Хорошо, Уилберфорс – крупный знаток, но все же, все же… Бернс выразил именно это словами «А вдруг все тщетно?», правда – в их шотландском варианте, английского он не знал. Действительно, а вдруг?.. Заснул он, гадая, рискнуть или не рисковать.
Однако утром он приободрился. Часам к двум он был у букмекера, потом отправился в клуб, где его и настигла печальная весть: Свистунью обогнали Факел, Горошек, Туман, Услада, Ариадна и Христофор Колумб. Видимо, Бернс разбирался в жизни лучше, чем Уилберфорс.Сколько просидел он в кресле, закрыв лицо руками, Бинго сказать не мог бы. Выйдя из комы, он заметил, что вокруг царит оживление. У самой двери сидел Трутень с карандашом, к нему все подходили. Чтобы понять, что происходит, Бинго обратился к Кошкиному Корму:
– Что это они? – спросил он.
– Тотализатор «Жирный дядя», – отвечал Кошкин Корм.
– Прости, не понял.
Корм удивился:
– Разве ты не был тут в прошлом году?
– Наверное, нет.
– Как раз в тот же день, что матч «Итон» – «Харроу».
– Тогда точно не был. Я редко успеваю вернуться к матчу. Сейчас успел, а вообще – редко. Так что же это?
Оказалось, что один умный Трутень, у которого был толстый дядя, заметил, что такие дяди есть у многих и бесхозяйственно ими швыряться. Процедура соревнований проста. Фотографии дядей кладут в шляпу; Макферри, клубный буфетчик, определяющий на глаз, кто сколько весит, от пекинеса до девицы, называет победителя; тот (вернее, его племянник) получает 100 фунтов.
Бинго ахнул. Непредубежденный наблюдатель заметил бы, что глаза его странно сияют.
– Сто фунтов?
– Да.
Бинго вскочил с кресла и вскричал:
– Где Пуффи?
– Наверное, в баре, – ответил Корм. – На что он тебе нужен?
– Хочу поставить на тетю Миртл и занять денег под выигрыш.
– Нет.
– Что значит «нет»? Когда играем?
– Через три дня.
– Куча времени! Иду к Пуффи.
– Но…
– Опять эти возражения! Он деловой человек. Увидит фото…
– Тети не участвуют. Только дяди.
– Что?!
– Участвуют только лица мужского пола.
– Какой кошмар! Ты уверен?
– Конечно. Посмотри-ка правила.Бинго вернулся в редакцию, больше напоминая раздавленную жабу, чем молодого журналиста. Он попытался сосредоточиться на письмах от читателей. Эдвин Уотерс (7 л.) рассказывал о своей сиамской кошке, но Бинго не все понял. Трудным оказалось и сообщение Александра Олбрайта (6 л.) о черепахе по имени Шелли; когда же Бинго принялся за повесть Аниты Элсворт (8 л.) о канарейке, именуемой Птичка, открылась дверь, и вошел хозяин. – А, вот и вы! – сказал он. – Где вы сегодня обедаете?
Как вы помните, с этого мы начали наш рассказ.
Бинго глухо ответил: «Да нигде» – и, возможно, прибавил бы, что, если хозяин хочет его пригласить, ни в какой ресторан он не пойдет, но мистер Перкис спросил:
– А может, у вас сегодня гости?
– Жена уехала, – объяснил Бинго, – с мамашей в Дройтвич. У той ревматизм, принимает морские ванны.
– Замечательно! – вскричал босс. – Великолепно! Нет-нет, я радуюсь не тому, что ваша теща хворает, а тому, что вы свободны. Скажите, вам не попадался такой детский писатель, Керк Роквей, из Америки? Нет? Да, здесь его мало знают, но там буквально все дети зачитываются книгами о Пуделе Питере, Кошке Кэтти и Утке Урсуле. Я их полистал, мне понравилось. Точно то, что нам нужно. Сейчас он в Англии.
Бинго был предан своему делу. Да, личная жизнь – ни к собакам, но главное – интересы журнала.
– Надо его перехватить, пока не пронюхали эти гады из «Наших деток», – сказал он.
Мистер Перкис победоносно усмехнулся:
– Перехватил. Я его встретил на приеме и пригласил пообедать сегодня в «Баррибо».
– Прекрасно.
– Это еще не все. Кто-то упомянул вашу супругу и оказалось, что он – ее пылкий почитатель. Понимаете, к чему я клоню?
– Он хочет, чтобы она подписала книжку?
– Да, конечно, но не в этом суть. Пойдете с ним вы. Сейчас я ему позвоню, договорюсь.
Хозяин вернулся в свой кабинет и вскоре оттуда вышел.
– Ну, все улажено, – сказал он. – Пришлось немного покривить душой. Я сообщил, что у меня приступ бронхиальной астмы, но наш редактор, муж Рози М. Бэнкс, меня заменит. Он – в восторге. Пожалуйста, вот десять фунтов, хватит с избытком. Роквей не пьет. Сдачу завтра принесете.Мы не позволим себе сказать, что мысль о встрече с человеком, который пишет про уток и не пьет вина, обрадовала Бинго. Ирония судьбы, сующей в карман десятку, которую нельзя использовать, тоже не радовала. Одну безумную минуту он думал, не обойтись ли без этого обеда, но сдержал себя. Специалист по кошкам и уткам непременно спросит, в чем дело, и Перкис уволит своего редактора. Если он его уволит, спросит уже Рози… Дальше думать он не хотел бы и незадолго до восьми вошел в вестибюль отеля, а вскоре туда прибыл и гость.
Мы сказали «прибыл», но Флобер выбрал бы другое слово. Он написал бы «ввалился» или «вкатился», поскольку автор детских книг был неимоверно толст. Бинго сразу пожалел, что пропадает такой товар. Если бы Керк Роквей был его дядей, Пуффи немедленно заплатил бы 20 фунтов.
– Мистер Литтл? – сказал гиппопотам в человеческом образе. – Я счастлив! Я горд! Книги вашей жены услаждали меня много лет. Я постоянно их читаю и не стыжусь своих слез. Как она?
– Спасибо, хорошо.
– Я рад. Мистер Литтл, и не думайте платить! Я этого не допущу.
– Что?!
– Не допущу. Как я посмотрю ей в лицо, если разрешу вам тратить деньги?
Вестибюль в «Баррибо» построен прочно, но Бинго показалось, что он не то шатается, не то танцует. Две колонны отскочили назад, а там – и вбок. Сперва наш герой онемел от счастья, потом пробормотал что-то невразумительное.
– Ах, ерунда! – сказал Керк Роквей. – Пойдемте в зал.Пока они ели семгу, говорил только гость. Когда подали суп, Бинго еще молчал. Вечер был теплый, зал – большой, американец устал, пробираясь к столику, и после пятой ложки полез за платком, чтобы отереть лоб. Заодно из кармана, прямо Бинго в тарелку, упала фотография. Тот выудил ее, стал промокать салфеткой, заметил в ней что-то знакомое – и с удивлением понял, что это миссис Бинсток.
– Вы знаете мою тетушку? – спросил он.
– Кого-кого?
– Тетушку.
– Эта божественная женщина приходится вам тетей?
– Да.
– Удивительно!
– Я тоже удивляюсь. А почему вы ее носите на сердце?
Американец ответил не сразу. Вероятно, он покраснел, но точно мы сказать не можем, у него вообще было багровое лицо.
– Знаете что? – осведомился он.
– Нет, – ответил Бинго, – не знаю.
– Я приехал, чтобы на ней жениться.
– Как?! Вы с ней помолвлены?
– Нет.
– Нет?
– Нет. Понимаете, год назад она была в Сан-Франциско.
– Помню. Она любит путешествовать.
– Мы встретились на званом обеде. Это был День благодарения, подали индейку, сладкий картофель, пирожки с изюмом – ну, все, что полагается. Она сидела напротив и ела. Не клевала, как другие, а наслаждалась едой, вникала в нее, вкушала. В общем, я был потрясен. Когда она взяла пирожок, я понял, что судьба моя решена. Предложения я еще не делал.
– Почему?
– Мне страшно.
– Ну что вы!
– Страшно.
