Александр Янов - Россия и Европа- т.2
Там же, с. 119.
B.C. Соловьев. Сила любви, М., 1990. с. 48.
В.П. Мещерский. Цит. соч., с. 706.
хотят нашего влияния, нехотят зависеть от нас; они хотят, чтоб мы за них делали черную и трудную работу освобождения, а потом нас прочь... Не думаю, чтобзто было в интересах и выгодах России»}38 Так выглядела утопическая схема Данилевского на практике, причем, повторяю, еще при его жизни и задолго до того, как поднял её на щит авторитетнейший тогда ученый, профессор К.Н. Бестужев-Рюмин, воз- - главлявший кафедру русской истории в Петербургском университете.
Но как же в таком случае понять то странное обстоятельство, < что — вопреки мнению стольких умных людей и главное вопреки реальности — стоял до конца на своем Данилевский? И продолжал во всех изданиях «России и Европы» уверять читателей, что, отказавшись от создания Славянского союза, Россия неминуемо превратится в «исторический хлам... не оставив по себе живого следа»? И как объяснить, что с конца 1880-х, в эпоху контрреформы и позже, книга его оказалась бестселлером и далеко не один Бестужев- Рюмин восторгался его утопической схемой?Ведь выглядит это, право же, как наваждение, как намеренное стремление отвернуться от реальности, забыть о ней, противопоставить ей что угодно — мечту, «мифологию», химеру. Но не с тем же ли наваждением имеем мы здесь дело, что заставило французов отдать в 1851 году Париж маленькому Наполеону — несмотря на то, что ни малейшего шанса вернуть Франции былое величие у него не было? Мне кажется, с тем же самым. Больше того, я не могу объяснить популярность схемы Данилевского иначе, нежели властью этого наваждения, которое назвали мы фантомным наполеоновским
комплексом и которое жгло сердца и автора и его наследников. *
Глава седьмая
Национальная идея ПОСЛСДНве ОТСТуПЛСНИС
в современность в.с.соловьев,
который не раз говорил о принципиальной разнице между «истинным патриотизмом и национализмом, представляющим для народа то же, что эгоизм для индивида»,139 оставил нам пророческую формулу. Она гласит:
Там же, с. 715.
B.C. Соловьев. Цитсоч., с. 57- «Национальное самосознание есть великое дело, но когда самосознание народа переходит в самодовольство, а самодовольство доходит до самообожания, тогда естественный конец для него есть самоуничтожение».140
Я назвал эту формулу пророческой потому, что еще за четверть века до 1917-го она точно описала судьбу тогдашней российской элиты, так до конца и не сумевшей освободиться из плена развитого национализма. Начав с национального самодовольства, она и впрямь, как мы знаем, кончила самоуничтожением.
Я назвал это удивительное пророчество лестницей Соловьева. Именно по её ступеням и сходила в свой ад постниколаевская Россия. Нет сомнения, что одним из главных героев этой драмы был Н.Я. Данилевский. Но о нём чуть позже. Сейчас, поскольку случай экстраординарный, процитирую свой комментарий к соловьевской «лестнице». Сведенный к одному абзацу, звучит он так: «Содержится здесь нечто и впрямь неслыханное. А именно, что в России национальное самосознание, т.е. естественный, как дыхание, патриотизм, любовь к отечеству может оказаться смертельно опасной... Неосмотрительное обращение с нею неминуемо развязывает... цепную реакцию, при которой культурная элита страны и сама не замечает происходящих с нею роковых метаморфоз... Опасность в том, что граница между патриотизмом и второй ступенью страшной соловьевской лестницы, национальным самодовольством (или, говоря современным языком, умеренным национализмом) неочевидна, аморфна, размыта. И соскользнуть на неё легче легкого. Но стоит культурной элите страны на ней оказаться, как дальнейшее скольжение к национализму жесткому... „бешеному" становится необратимым. И тогда национальное самоуничтожение... оказывается неминуемым».
Напомнил я читателю о «лестнице Соловьева» и этом комментарии в связи с атакой сегодняшних наследников Данилевского на одного из самых глубоких и честных критиков его теории. В начале 1990-х Ю.С. Пивоварову случилось опубликовать очень подробный и серьезный обзор «Николай Данилевский в русской культуре и в мировой науке». Естественно, не мог он пройти мимо прискорбного, с его точки зрения, обстоятельства, что виднейшие современники Да-
140 B.C. Соловьев. Сочинения в двух томах, М., 1989, т. 1, с. 282.
нилевского, мыслители, историки и поэты сочувствовали его идеям и в большей или меньшей степени с ними солидаризировались. Пивоваров перечисляет их поименно: «Ф.М. Достоевский и Ф.И. Тютчев, А.Ф. Писемский и А.Н. Майков, К.Н. Леонтьев и Н.Н. Страхов, И.С. Аксаков и О.Ф. Миллер, К.Н. Бестужев-Рюмин и В.В. Розанов, В.И. Ла- манский и А.А. Потебня».141
Всё совершенная правда. Только вывод, который делает из этого обстоятельства Пивоваров, должен был прозвучать для наследников Данилевского по меньшей мере как оскорбление святыни. «Для меня же, — заключает автор, — подобное отношение к идеям Данилевского выдающихся представителей отечественной культуры есть прежде всего свидетельство одной из сущностных болезней „русского духа", проявление одной из трагедий исторической судьбы России».142
После всего, что узнал здесь читатель об идеях Данилевского, нетрудно догадаться, как мог исследователь прийти к столь удручающему выводу, хотя, честно говоря, кажется мне, что он несколько преувеличил значение отзывов о Данилевском его знаменитых современников. Я думаю, свидетельствуют они лишь о том, что культурная элита тогдашней России находилась вместе с Данилевским на полпути от второй ступени «лестницы Соловьева» (национального самодовольства) к третьей (национальному самообожанию). И современники, как пытался я объяснить в своём комментарии, этого не замечали. Они были в плену того же николаевского наваждения, действовали на сцене той же исторической драмы, героем которой и стал для них Данилевский.
И самое главное, они понятия не имели, куда ведут страну. Следуя его идеям, ке подозревали о неминуемости финального акта драмы. Господь смилостивился над большинством из этих людей, не дав им дожить до страшной развязки. Недаром же, как гром с ясного неба, обрушилась она на тех немногих, кто дожил. Невозможно передать их ужас и растерянность перед лицом этой развязки. Вспомните хотя бы отчаяние одного из этих немногих В.В. Розанова: «Русь слиняла в два дня, самое большее в три... Что же осталось-то? Странным образом, ничего». «С Россией кончено», — вторил ему Максимилиан Волошин.
«Мир России», 1992, № 1, с. 211.
Ни на минуту не усомнились они, что не ждет отныне Россию ничего, кроме «перегнивания в исторический хлам». Так учил Данилевский.
Короче говоря, отношение к идеям Данилевского выдающихся представителей отечественной культуры, говоря словами Пивова- рова, несомненно было симптомом болезни. Только я не назвал бы её «сущностной болезнью русского духа» (что было бы не диагнозом, а приговором), скорее, фантомным наполеоновским комплексом. Спору нет, это тяжелая болезнь: Россия и по сей день, как мы видим, от неё не излечилась. Свидетельством тому хотя бы яростная атака на Пивоварова, предпринятая наследниками Данилевского.Один из них, например, обвинил его ни больше ни меньше, как в антипатриотизме. Нет, так прямо он не сказал и в русофобы оппонента не записал, но ясно дал понять публике, что не наш это человек. Вот послушайте: «Ю.С. Пивоваров не приемлет цвет русской культуры, именно всех, кто наиболее талантливо выражал русское национальное самосознание».143 Или того пуще: «Автор хотел бы видеть русского человека без его национального самосознания».144
В. П. Валуев. Цит. соч., с. 285.
Там же.
Меньше всего, согласитесь, напоминают эти обвинения академическую дискуссию. Похоже скорее на донос «высокопоставленным сотрудникам». И подумать только, что Соловьев объяснил эту остервенелость еще 120 лет назад! Конечно же, человек, соскользнувший на вторую ступень его «лестницы», тотчас и перестает понимать, чем, собственно, отличается национальное самосознание от национализма. Перестает потому, что не допускает национальной самокритики. Именно это, надо полагать, и случилось с современниками Данилевского, которых перечислил Юрий Сергеевич Пивоваров.
Глава седьмая Национальная идея
Почему
Данилевскии? Остается последний
вопрос: почему именно лицо Данилевского обрела Национальная идея постниколаевской России, а не, допустим, его главного конкурента И.С. Аксакова, тогдашнего вождя славянофилов, ратовавшего за Славянский союз и за водружение креста на Св. Софии ничуть не менее страстно, чем Данилевский? Почему не на сочинениях Аксакова воспитывалось целое поколение российской элиты (включая не только тех, кого перечислил Пивоваров, но и последнего императора), а на идеях Данилевского? Ведь именно Аксаков был главным героем того, что князь Мещерский назвал «славянским пожаром» 1876 года: «В Москве народным диктатором стал Иван Сергеевич Аксаков, взявший в свои руки всё дело славянского движения, а в Петербурге его единоличную роль, действительно всемогущую, исполнял славянский комитет». И именно благодаря усилиям Аксакова «к концу лета всё в России было отставлено на второй план и только один славянский вопрос завладел всеми до такой степени, что не было уголка в России, где бы не горел славянский вопрос».145
