Меган Уолен Тернер - Царь Аттолии (ЛП)
Если Его Величество надеялся заставить Костиса, а через него и всю гвардию, выглядеть глупо, то он выбрал не ту цель. Начиная с этого дня, все солдаты гвардии относились к нему, как к заслуженному лейтенанту. В присутствии царя он, конечно, служил объектом приложения царского юмора, но телохранители, некоторые из которых были ветеранами вдвое старше него, приветствовали Костиса подчеркнуто тщательно и почтительно называли его «сэр». Даже Телеус ни делал никакого различия между Костисом и собственными лейтенантами. Все это внимание доставляло неудобство в первую очередь самому Костису. Он чувствовал себя обманщиком, но проявляемое к нему уважение не было обманом. Охрана желала видеть в нем настоящего лейтенанта, не фальшивку, и их доверие давало ему силы с достоинством переносить общество царя.
Он получил поддержку из еще одного источника, анонимного. Сначала Костис решил, что это Сеанус, но не нашел никаких доказательств, что именно этот ловкий шутник время от времени направляет ему пакеты с конспектами уроков царя. Первый из них прибыл на второй день новой службы. Костис сидел в своей лейтенантской квартире и исследовал то, что обнаружил на своей кровати. Это был плоский пакет, обернутый тканью и перевязанный шнурком. Под узелок была подсунута сложенная записка.
«Для оказания помощи при обучении, — гласила она, — от того, кто желает тебе успеха в вашем соревновании». Костис подумал, что эти слова точно и недвусмысленно определяют его нынешнюю роль. Хотел он того или нет, он вступил в единоборство с самим царем.
Костис раскрыл обертку и увидел пачку аккуратно сложенных и исписанных с обеих сторон пергаментных листов. Он отнес один из листов к окну и прочитал чьи-то подробные разъяснения по грамматике мидийского языка. Почерк выглядел разборчивым, но каким-то неровным, словно рука, державшая перо, слегка тряслась. Если это писал Сеанус, то он, конечно, должен был вовсю повеселиться. Несколько страниц занимал аккуратный столбик слов с переводом. Костис пробежал глазами список в поисках слов, о которых царь спрашивал его накануне. Глагол «бить», а также существительные «предатель» и «идиот» были добавлены к концу списка.
Костис еще раз прочитал записку. Подписи не было. Пакет мог прийти от одного из царских учителей, но скорее всего, был все-таки отправлен кем-то из царских слуг. Явным лидером среди них был Сеанус, хотя толстый Иларион был самым старшим по возрасту, а младший камердинер Филологос, прямой наследник барона — по званию. Костис снова посмотрел на пергаменты. Он искал письменные комментарии по производству оливкового масла. Они обязательно понадобятся.
* * *— Спасибо, Костис, — сказал царь, отпуская его.
— Спасибо, Ваше Величество, — сказал Костис, отступая назад.
Царь прошел через полигон к своей свите, ожидающей на противоположной стороне. Пестрой толпой они прошли через арку и скрылись из виду. Когда они исчезли, Костис повернулся к арке спиной, исчезновение царя освобождало его от формальной вежливости. Солдаты расступились, и он поспешил по своим делам. Его одежда и снаряжение уже ждали его в банях. У него оставалось достаточно времени, чтобы нырнуть в боковую дверь, сорвать с себя на ходу рубаху и кожаную юбку и нырнуть в парную через дверь в противоположной стороне раздевалки. В это раннее время парилка была, как правила, пуста, и немногие посетители знали, почему он так спешит. Они выкрикнули несколько слов поддержки вместо проклятий, когда Костис впустил в разогретое помещение струю холодного воздуха.
Между парной и раздевалкой уже ждал банщик с ведром теплой воды, чтобы опрокинуть ему на голову. Костис поспешно намылился и снова облился. Банщик подал полотенце, и он вытерся на ходу, направляясь к своей одежде. С помощью того же банщика он быстро оделся и туго затянул пряжки на плечах и под мышками. Костис наклонил голову, давая банщику причесать его спутанные волосы, а сам тем временем нащупывал в кошеле у пояса монету, которую на самом деле не мог позволить себе потратить. Это было скорее ритуальным жестом. Банщик с улыбкой отмахнулся.
Костис с облегчением опустил ее обратно в кошелек.
— Вы сделали мне хорошую рекламу, — сказал банщик, похлопав его по спине и провожая к двери. — Я обслуживаю личного царского телохранителя!
В проеме между бараками Костис побежал, придерживая одной рукой меч у бедра, чтобы он не хлопал по ноге, а другой нагрудник, чтобы он не ерзал и не натирал кожу под мышками. Добежав до угла барака, он перешел на самый быстрый шаг, который мог себе позволить сохраняющий достоинство гвардеец Ее Величества.
Он поднялся по лестнице к верхнему крылу дворца и пробирался извилистыми коридорами и через атриумы[4] световых колодцев, пока не достиг последней арки перед выходом на террасу. Часовой покачал головой. Его Величество еще не прибыл на завтрак. Костис вернулся к ближайшей лестнице и ждал внизу, чутко прислушиваясь.
Царь вовремя явился на утреннюю тренировку. Это был все тот же унылый набор простейших упражнений, и когда он наконец был исчерпан, у Костиса оставалось время только на быструю помывку; он не мог себе позволить отдохнуть в парилке, а тем более понежиться в горячей ванне. Царь никогда не затягивал тренировку, чтобы не оставить ему времени для мытья и заставить явиться на службу грязным. Если ему везло, то Костис успевал в царскую прихожую до того, как царь заканчивал свое, более сложное, омовение и облачение. Если же Костису не везло, то он мог присоединиться к свите за завтраком и незаметно занять свое место под аркой. Царь ничего не говорил, но бросал на него быстрый таинственный взгляд и снова поворачивался к своей царице. Самой грубой ошибкой было встретиться с царем по дороге к террасе. Это давало Его Величеству повод ядовито прокомментировать опоздание Костиса, его пренебрежение служебным долгом, внешний вид и полную неспособность удовлетворить даже основные требования к члену царской гвардии. Если царь пропускал возможность раскритиковать состояние волос, ногтей, пряжек и кожаных ремней своего лейтенанта — всего того, что Костис терпеливо чистил до поздней ночи — Сеанус неизменно обращал внимание царя на малейшие недостатки. Для союзника, посылающего конспекты мидийской грамматики и аттолийской политической истории, такое поведение казалось маловероятным. Сеанус, казалось, был больше всех заинтересован в повышении градуса борьбы между царем и телохранителем. Сеанус любил пошутить. Но Костис уже устал от шуток Сеануса.
После завтрака царь поцеловал царицу — привычка, все еще возмущавшая Костиса — и снизошел до своего ежедневного урока, во время которого различные министры и консультанты отчаянно пытались призвать его к исполнению царских обязанностей, несмотря на откровенное отсутствие интереса со стороны ученика.
Урок по производству пшеницы начался с перечисления размера урожая, полученного с каждого поля в прошлом году. Костис безуспешно пытался сосредоточиться. Нудное чтение продолжалось уже полчаса, когда царь внезапно спросил:
— Чем отличается пшеница?
— Простите, Ваше Величество?
— Вы упоминаете различные сорта пшеницы? В чем их отличие?
Двое чиновников посмотрели друг на друга. Царь ожидал, откинувшись на спинку стула и закинув лодыжку левой ноги на колено правой.
— Пиладес сможет быть нам полезен. Ваше Величество позволит?
Царь благосклонно махнул рукой, парочка удалилась и вскоре вернулась с Пиладесом, согбенным старикашкой с седыми волосами и выражением детского восторга на сморщенном лице.
— Если Ваше Величество желает ознакомиться, я принес образцы.
Он начал проворно опускать руку в многочисленные мешочки и швырять зерно прямо на стол, горсть за горстью. Облаком поднялась густая пыль, царь вздрогнул и замахал ладонью перед лицом. Пиладес ничего не заметил. Он призывал царя обратить внимание на размер и форму семян, перечисляя количество зерен в колосе. Он сгребал зерна кучками, объясняя преимущества каждого из сортов, одни из которых давали больший урожай, в то время как другие лучше переносили дожди и заморозки; те или иные следовало сеять весной или осенью. Многие из этих фактов были хорошо известны выросшему на ферме Костису, но кое-что казалось новым. Одно стало ясно сразу: остановить эту лекцию будет невозможно.
Царь, обычно перебиравшийся к окну во время уроков, сегодня был полностью обездвижен. У него практически не оставалось выбора. Как только он начинал ерзать на стуле, Пиладес придвигался ближе и нависал над царем, как коршун над сусликом. Не было сомнений, что ему редко выпадает шанс высказаться публично, и он не желал упускать внимание царя. Его Величество предпринял несколько попыток сбежать, но в итоге был вынужден сидеть смирно и слушать внимательно.
