Наталья Васильева - Черная хроника Арды
Он внезапно вспомнил, как в этом же зале -- беспомощный, полумертвый, в крови -- лежал его ученик, не в силах даже пошевелиться, не в силах сказать ни слова, и на заострившемся лице жили только глаза -- подернутые дымкой страдания, беззащитные, огромные, исполненные мольбы и благодарности...
"Ученик мой... единственный..."
И Мелькор решил. Приказать. Заставить уйти. Жестоко, но это единственный выход. На это еще хватит сил. Кто-то должен продолжать начатое.
...Гортхауэр предстал перед троном Властелина, не глядя в лицо Мелькору. Не то чтобы это лицо было уродливым или отталкивающим; нет. Но было оно иссечено незаживающими ранами, и, когда говорил Мелькор, в трещинах шрамов показывалась кровь. Привыкнуть к этому не мог никто. Майя не был исключением.
-- Возьми, -- Мелькор протянул Гортхауэру меч, -- пришло время принести клятву.
Майя знал, что требуется от него. Из рук Черного Валы благоговейно принял он Меч-Отмщение и, коснувшись губами ледяного черного клинка, тихо проговорил:
-- Отдаю себя служению Великому Равновесию Миров... Он замолчал; но больше ничего и не нужно было говорить. Майя хотел вернуть меч Мелькору, но тот жестом остановил его:
-- Этот меч -- твой.
-- Но...
-- Мне он больше не нужен. Собирай людей... Майя вскинул глаза на Мелькора: -- Я уже сделал это, Повелитель! Мы готовы и ждем только сигнала вступить в бой!
Сердце Черного Валы сжалось: таким открытым и радостным было лицо Гортхауэра. Майя думал, что угадал мысль Мелькора; за своего Учителя он готов был один биться со всем воинством Валинора. И он был сейчас счастлив, счастлив, как мальчишка -есть ли для ученика награда выше, чем сражаться за Учителя?
"Единственный выход, единственный выход... Вот -- душа его открыта мне... к а к я скажу ему... словно ударить по этому беззащитному лицу... за веру его, за преданность его -кара, страшнее смерти... о, Ученик мой... как случилось, что для тебя сейчас свобода и жизнь -- кара, а мучительная смерть -- награда?.. Будь я проклят!.. на что я обрекаю тебя?.. ни памяти, ни боли я не смогу отнять у тебя... ты станешь проклинать себя за то, в чем виновен только я, я один... так будет... лучше бы мне никогда не знать этого!.. Я должен... не могу, не могу! Ученик мой, прости меня, прости меня!.. я говорил о праве выбора -- и я сам лишаю тебя этого права... так нужно... спасти тебя -- я должен... разрывает надвое, это выше сил... Ученик мой!.. "
"Что с ним?! Что я сделал? Что я сказал? Ему -- больно?.. Учитель, Повелитель, Всевластная Тьма -- что с тобой... неужели это я, я причинил тебе боль?.. Что это, что это?.. кровь, тягучие красные густые капли -- как смола -- из ран... Что с тобой, что же мне делать!?.."
Всего на секунду мучительно исказилось лицо Черного Валы, но и этого было довольно: Майя, не сознавая, что делает, порывисто схватил руку Властелина и крепко сжал ее.
Боль, пронзившая тело, помогла Мелькору справиться с собой. Лицо его вновь стало спокойным и жестким, а голос звучал холодно и глухо:
-- Ты не понял меня, Гортхауэр, -- медленно, четко выговаривая слова, промолвил он, -- Собирай людей, уходите на Восток. Ты поведешь их.
Лицо Гортхауэра было похоже на лицо смертельно раненого - потрясенное, растерянное, беспомощное.
"За что?!.."
"Гортхауэр, Ученик мой, прости... Если я исполню твое желание, Арда погибнет, не будет ей больше защитника... но, спасая ее, я тебя, тебя обреку на вечную пытку -- память и совесть... ненавижу себя... как разорвать сердце, Ученик?.."
-- Нет, Властелин! Не приказывай; однажды ты уже заставил меня уйти, и...
-- Ты помнишь. Так вспомни и об Эльфах Тьмы. "Скованные руки... красный снег, искаженные мукой лица... Ты не сможешь уйти, как они... ты -- еще не Человек... Нет! Я не позволю им, нет, нет!.."
-- Неужели ты не понял, что кроме этих людей и тебя, у меня не будет больше учеников?
Гортхауэр все еще инстинктивно стискивал руку Мелькора.
"Я помню... что они сделают с тобой, Учитель?.. Нет, мне нельзя уходить... раскаленная цепь... я не позволю, я стану щитом тебе, Учитель, Учитель..."
-- Пусть уходят люди, я остаюсь.
-- Нет. Это приказ.
Только сейчас Майя понял ч т о он делает. "Руки... обожженные... что я сделал... ему больно..." Ужас охватил Гортхауэра; дрожа всем телом, он склонил голову и благоговейно коснулся губами руки Властелина.
-- Прекрати! -- сдавленно прорычал Мелькор, -- Что ты делаешь! Майя знал: Мелькор не терпит знаков преклонения. Тем более -- таких. Но по-другому он не мог выразить то, что переполняло его сердце: свою любовь к Учителю, свою верность, свою тоску.
-- Уходи.
Саурон упрямо покачал головой:
-- Я не уйду. Я не оставлю тебя.
"Это мука -- невыносимая, невыносимая... сердце отказывается подчиняться холодным доводам разума. Только я виноват в том, что не оставил тебе другого выхода... вот, сердце твое на ладонях моих, Ученик; ч т о делаю я?!.."
-- Ты дал клятву, -- медленно, тяжело заговорил Мелькор, -- Отныне нет Арде иного Хранителя, кроме тебя. На Восток войска Валар не пойдут. Здесь останусь я один. Уходи, спасай тех, кого можно спасти. Только ты -- защита им, Гортхауэр. Больше ни чем ты не сможешь мне помочь.
"Это мука -- невыносимая, невыносимая... сердце отказывается подчиняться холодным доводам разума. Я знаю, ты прав, ты снова прав, Учитель -- как всегда и во всем... Но я не могу так, не хочу... вот, сердце мое на ладонях твоих, Учитель; делай ч т о хочешь... но отдать тебя -- им -- на расправу?!.."
-- Нет, Учитель! -- простонал Гортхауэр, впервые -вслух -- назвав Мелькора т а к. Сколько раз рвалось из сердца это слово, но когда смотрел в холодное властное лицо, губы сами произносили: Повелитель. Знал ли, что за стальной броней всевластной воли -- душа, ранимая, истерзанная? Нет; не смел даже подумать.
"Ученик мой... не надо, прошу тебя... нет никого дороже тебя... Я ведь люблю тебя, и я -- твой палач..."
-- Исполняй приказание, ибо сейчас я имею право приказать и сделать выбор -- за тебя!
"Какие глаза... молящие, беспомощные..."
-- За что, зачем ты гонишь меня, Учитель? Если мы победим -- то победим вместе...
"Ты и сам знаешь, что этого не будет, Ученик..."
-- ...если же нет...
-- Уходи. Возьми меч. Возьми Книгу. Иди.
"Ученик мой!.."
"Учитель мой!.."
-- Нет... -- Саурон закрыл лицо руками.
И тогда Мелькор рывком поднялся с трона и заговорил -холодно и уверенно.
Он почти не слышал, ч т о говорит. Собственный, словно издалека идущий голос казался чужим. Ненавистным. Он перестал ощущать себя -- он был болью, клубком обожженных нервов, он ненавидел себя -- люто, страшно.
...Слова -- как иглы, как вбитые гвозди... Саурон не мог потом вспомнить, ч т о говорил его Властелин. Помнил только одно: каждое слово Мелькора пронзало его, как ледяной клинок, и он корчился от этой невыносимой боли, обезумев от муки, и только шептал непослушными губами: "За что, за что..."
Мелькор смотрел в лицо Майя: широко распахнутые страданием невидящие глаза.
"Ученик мой..."
Без воли, без чувств.
И, наклонившись к самому лицу Гортхауэра, Мелькор тихо проговорил:
-- Ученик мой, Хранитель Арды... прости меня, прости, если можешь, прости за эту боль... Арда не должна остаться беззащитной, понимаешь? Только ты можешь сделать это, только ты -- Ученик мой, единственный... Возьми меч. Возьми Книгу. Это сила и память. Иди. Ты вспомнишь это -- когда все будет кончено. Я виноват перед тобой -- я оставляю тебя одного... Прости меня, Ученик, у меня больше нет сил... Прощай...
А потом Мелькор поднял Саурона за плечи и, глядя в глаза, жестко проговорил:
-- Уходи.
-- Да, Властелин, -- беззвучно ответил Майя. Он вышел. И не видел, как за его спиной опустился на колени Мелькор. Не видел, как мучительно исказилось его лицо. Не видел молящих, отчаянных, сухих глаз, утонувших в темных полукружьях.
Не видел беспомощно протянутых рук -- то ли благословение, то ли мольба.
Не слышал глухого стона: "Ученик мой..."
...Он поднялся и вслепую медленно побрел к трону.
"За что, зачем ты гонишь меня, Учитель?.."
И -- те четверо, кому он не мог приказывать. "Мы на твоей стороне, Великий Вала. Мы остаемся..." "...Я не уйду. Я не оставлю тебя..." "Они сделали выбор... они умрут -- они не вернутся в Валинор. А тебя я караю жизнью, Ученик мой... Ничего, кроме боли, не дал я тем, кому отдано мое сердце... я заслужил вечную пытку... будь я проклят... не могу больше... не могу... простите меня... нет мне прощения..."
Он стискивал седую голову руками; слезы жгли его глаза.
"Ученик мой... ч т о я сделал?!.."
Он рванулся -- догнать, остановить.
"Я не могу так, не могу, пусть остается... Останься!.."
Нет. Рухнул в черное кресло.
Опустил голову. Ничего не изменить. Все кончено.
...Он шел на Восток, унося Книгу и меч.
Он что-то говорил, не слыша себя, не помня своих слов. Ему повиновались. Он вел людей: ничего не видя вокруг, он шел вперед.
Беспамятство.
И в ушах его звучал приказ-мольба: "Уходите! Уходите!.." Больше он не помнил ничего. Как черная стена. А потом, когда прошло оцепенение и память с беспощадной, неумолимой жестокостью вернулась к нему, он продолжал идти вперед, стискивая зубы и повторял, повторял, повторял про себя с решимостью обреченного: "Я вернусь. Я исполню и вернусь. Я успею -- должен успеть."
