Сергей - o a580d12bc6bf93e3
Сергей - o a580d12bc6bf93e3 краткое содержание
Артём Рыжков "Куда улетают воздушные шарики?"
- Наша любовь самая великая, но жизнь так коротка для нашей любви, так коротка, поэтому, прошу
тебя, подожди меня на небе.
(Матадор)
ЧАСТЬ 1
Когда-нибудь я расскажу ей об этом, но позже . Вначале я должен вспомнить. Смогу ли? Не знаю. Ведь
одновременно нужно где-то обитать, слышать музыку, искать кино, следя за тем, как недавно устойчивый угол
ускользает, изворачиваясь, дорога ведет за угол. Мне трудно угнаться за ней, впрочем, ей я могу все
сказать и сейчас. Но стоит ли?
- Ты красивая.
- Откуда ты знаешь?
- Не знаю, просто не с кем сравнить. Блеклые камушки, усталые, с обветренными
губами насекомые.
Я сижу на скамейке, а они шастают по моим ногам, лижут складки плаща, а если бы я курил, прислушивались бы к дыму, скользящему.
- Почему ты не куришь?
- Не умею.
-
А ты положи льдинку в рот и выдувай облачки.
Вчера мы шли по окаченным улицам, ты слегка морщила лоб, а я по его еле заметным стрелочкам узнавал
направление. Мы о чем-то говорили, возможно...
- Странно, вчера я не видела здесь мертвой ласточки.
Искрящаяся, как бенгальский огонь, улыбка. Я знал, что это и было вчера. Шаркнул и наступил
на хрупкое крыло, хрустнувшее.
У любопытной ласточки лопаются глаза, два изумрудных шара, они увидели слишком много, чтобы
вместить. А потом обстрелянный дождем дворник положит растерзанное тельце в мешочек и отдаст
своей гибкой лоснящейся кошке или надломленной жене.
- Я не ем птиц.
- Это уже не птица, перестала летать.
Хрустящее крылышко, а дальше лужа с отражением тумана, в котором утопает трава. Спасите!
Видна каждая росинка. Переплетение вен и прожилок. Салатовый цвет. Eiro бы на блюдо рядом с
красным от помидоров и желтым от лимона. Неспелым, еще зеленым.
Ты ступаешь в лужу, и на твоем ботинке колышется радуга. Я нагибаюсь, чтобы ее поднять, но
вместо этого кидаю в нее клочком земли, рассыпчатой. И вот радуга уже не радостна, а печальна.
Купается, а лужа позади поблескивает. Я зачем-то оглянулся, может, чтобы не забыть.
-
В нашей радуге обитало всего три цвета без остальных, несочетаемых.
- Только животные могут сочетаться вдвоем.
Чуть дальше, на бровке, один воробей чирикнул что-то порывистое, а другой сел ему на спину, когти растопырив.
-Наверное, стоило добавить нежно-голубого...
Твое лицо смотрит на желтое небо, мое - на желтизну твоих волос.
Достаю из кармана пушистую кисточку и раскрашиваю твои волосы нежно-голубым.
Неполноценная радуга улыбается из следующей лужи.
Твоя голова поворачивается в профиль, зубы злобно клацают, да так, что я понимаю: кошке
придется выгибать спину и трубить хвостом на пустой желудок.
Я пытаюсь переменить тему нашего молчания, перепрыгивая из лужи в лужу, а ты ищешь глазами
скамейку и, не найдя, выдумываешь ее на моих глазах.
Мы садимся.
Под ногами вроде бы сухо, и поэтому нам совершенно не о чем говорить. Твой ободряющий взгляд
и фраза: «Как жаль, что ты не куришь, а то бы я прислушивалась к твоему дыму!» А пока я
прислушивался к своему сердцу, оно прислушивалось ко мне, а ты иронизировала над моей тенью, тонкой и беззащитной. Немного позже, когда она вызвала в тебе жалость, ты набросила ей на плечи
свой плащ, а голову покрыла лепестками тюльпана с клумбы, за которым моя тень ненадолго отлу-
чалась
тайно.
Мы сидели и смотрели по сторонам, разговаривая о чем-то потустороннем. Ты сказала, что в
складках твоего плаща водились насекомые. Ночью в своей комнате я понял, что ты просто хотела
привлечь мое внимание к своим ногам, но тогда я всего лишь перебирал складки твоего плаща на плечах у
моей тени, уютно.
Помню, я подумал, что ты где-то вычитала эту фразу, возможно, у меня, но тогда я был очаро ван твоей
фантазией и смаковал восклицательный знак.
Позднее он обернется вопросом.
Мы сидели, а над нами падали звезды. Ты говорила, что они слишком далеки и что, к сожалению, мы не можем
уследить за
беспорядочными тропами их падений.
И тогда я тоже упал.
Ты сказала, что все произошло слишком быстро, а скамейка - это не высота для звезды моего полета. Я
забрался на дерево и летал. И ты никогда больше не просила меня падать, но иногда я делал это без спроса, выпив шампанского, на грудь к твоей подруге. Для тебя это прозвучало как затасканная метафора, и на время я
упал в твоих глазах.
- Ау, ты где?
- Я здесь, но меня больше не видно.
- Ты стал невидимкой?
- Незаметкой.
Время шло, мы сидели на скамейке. Я, к сожалению, не курил. Все звезды давно разбились о
землю, а экстраординарные - на пары. Вот и мы, готовые примкнуть к ним в бисерном круженье, брели
к твоему дому, за угол - там встречает дождь.
У подъезда краткое прощанье:
- Ты меня будешь помнить?
-Да.
-Долго?
-Всю ночь. А ты?
8
1
-Я - нет. Я тебя не забуду.
За угол - туда, где стрелочка, мой дом.
******
Сегодня трудно вспомнить о вчера, и о том, как мы встретились впервые. Много лиц, а одно, стесняясь, надвигается, ресницы становятся длинными, длинными, задевают краешки моих бровей.
-У тебя в глаз пушинка попала.
-А у тебя соринка.
-Меняемся?
Ты заговорила со мной. Произнесла предложение, другое, а я, еще не зная, что это ты, остроумно отклонял
и расставлял знаки препинания. Ты спотыкалась и запрокидывала глаза. Может,
искала желтое небо?
Твои ресницы бились и хлестали по моим безразличным глазам. Ломались, а потом я впервые увидел твою улыбку.
Ту, глупую, помнишь?
- Почему ты спрашиваешь?
- у тебя память короткая.
- Память измеряется не длиной, а воспоминаниями.
- Вот видишь, какое длинное слово!
Улыбка изменила твое лицо, превратив в другое, в новое, еще более незнакомое и как будто отдаляющееся.
Новая улыбка.
- Мне нравится, как ты улыбаешься.
- А мне нравишься ты.
Ты попросила меня о чем-то, я зачем-то кивнул.
- Что, киваешь?
- Нет, я помотал головой.
- Да, ты помотал головой, да.
Я принес то, о чем ты меня просила, квадратное и блестящее, и ты долго разглядывала его, как зеркальце, делая пометки. Я даже попытался перегнуться через твою руку и заглянуть: ряды перекрестиков и кружочков.
Кажется, был мой ход. Я взял ручку и провел перечеркивающую синюю полоску. Ты сжалась, немного похожая на
кошку, потом сжалась еще, и вот уже кошка гонится за мышкой, шмыгнула в норку. А кошка давай ее выманивать
кусочком сыра. Но мышка - не ворона, а кошка - не лиса.
- Знаешь, почему нолики всегда выигрывают? Потому что они круглые. Поэтому апельсин всегда вкуснее
банана. Поэтому шарики умеют летать, а люди - нет.
Ты молчала, хрупко отдала мне то, о чем я тебя не просил, квадратное с отпечатками твоих крадущихся
пальцев.
Украду.
Приду домой и насчитаю ровно восемь. Осьминожка.
*****
Кто-то рассказывал о важном вслух, и мы стали вслушиваться в воздух. Слабые вибрации. Да, нам не
послышалось.
- Ты слышала?
- Я думала, мне послышалось.
- Тебе послышалось.
- Тогда почему слышал ты?
- Я слышу то, что слышится тебе.
Мы удивленно посмотрели друг другу в глаза: в твоих застыло рифмованное изумление, в моих - твои. Мы
скосили глаза и замерли: в пространстве между наших ушей поселился паучок, свил гнездо, протянув тонкие
нити понимания от твоей раковины к моей, испещрил нити вышивкой и уселся, балансируя на шезлонге, может, включил телевизор:
- Внимание! С сегодняшнего дня пауки больше не пауки. Теперь у них будет столько же лапок, сколько
пальцев у человека.
- У такого человека, как ты, или как я?
Через вибрации нитей я услышал твои внутренние процессы, бурление, капель, сладкие вихри и еле
разборчивое бормотанье. Много позже, дома, я, вооружившись декодером, разбирал твое бормотанье на кусочки, всхлипы, песчинки и колкие иголочки, выливал их в чернильницу и расставлял мозаику, неизменно получая
лабиринт. Иногда, в паузах, я вновь слышал вибрацию и несколько дней пытался избавиться от паутинки, но, невидимая и неуловимо гибкая, она обвила меня и уловила. Быстрый паучок все шил и шил, и теперь уже не
важно, на каком мы находились друг от друга расстоянии, мы всегда были связаны шелестя щим позвякиванием
струны. Иногда она прорывалась ночью, будила меня, подхватывала и выволакивала на траву, скамейку или
гулять по улицам с луной. Иногда я затыкал уши кипарисовыми зернами или свежими косточками алычи, но тогда
начинала вибрировать вся комната. Я пытался избавиться от паутинок и даже обратился за помощью, просил
распустить, а они; воспользовавшись моей просьбой, сшили посреди паутинки шерстяного жирафика. Иди, балансируй.
