Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №08 за 1978 год
— Молись, Террье! — рявкнул сержант окровавленному человеку в изодранной форме французского иностранного легиона. — Возможно, это будет твоя последняя молитва!
Они стояли на крутой корсиканской дороге перед воротами старого мрачного здания. Створки ворот со скрежетом разошлись.
— Я открываю тебе ворота рая! — издевательски ухмыльнулся сержант.
— Штрафник Террье! Шесть месяцев исправительного лагеря! — из последних сил громко отрапортовал измученный легионер. — Вы открыли мне ворота рая! Слушаюсь и повинуюсь, шеф!
Эту обязательную форму ответа Марселю преподали еще до того, как он переступил порог штрафного лагеря, над воротами которого, как у входа в Дантов ад, вполне могли бы красоваться слова: «Оставь надежду, всяк сюда входящий».
Армейский «джип», привезший Марселя Террье к лагерю, остановился на крутом подъеме километра за два от ворот.
— Подонки, которые уже там, наверху, — приветствовал его старший капрал Лорио, — назвали эту дорогу «путем на Голгофу». Скоро ты поймешь почему.
Даже не сами слова, а интонация подсказала Марселю, что его отношения с капралом сложатся не иначе, как отношения жертвы и палача.
— Смирно! — прорычал Лорио.
Марсель вытянулся. Лорио знаком приказал приблизиться второму штрафнику по имени Грассе и продолжал:
— Забудьте, что были людьми. Вы не легионеры. Вы никто. Вы штрафники...
Подошел с дубинкой сержант Уолк. Вместе с Лорио они весьма доходчиво постарались вдолбить Марселю эту «первую заповедь». Из разбитого носа штрафника потекла кровь. К наручникам на запястьях примкнули по тяжелому брезентовому мешку.
— Чемодан возьми в зубы!
— Штрафник Террье! Шесть месяцев исправительного лагеря! Беру чемодан в зубы! Слушаюсь и повинуюсь, шеф!
— Не надейтесь услышать команды, — объявил Лорио. — Все будете делать по свистку. Один раз — лечь и ползти. Два свистка — встать. Три — шагом марш! Свистну четыре раза, — броситься на землю и пятьдесят раз отжаться на руках.
Свисток прозвучал тут же. Марсель и Грассе, как подкошенные, упали в грязь и поползли, с трудом волоча прикованные к рукам сорокакилограммовые мешки, задыхаясь из-за ручки чемодана, зажатой в зубах. Пытаясь догнать вырвавшегося вперед Грассе, Марсель поднял голову и увидел впереди на дороге большой камень. Он хотел свернуть в сторону, чтобы не напороться на острый край, но Лорио, шагавший рядом, вдавил ногой его лицо в грязь. Прозвучали два свистка. Марсель вскочил.
— Поползешь снова! С самого начала! — приказал Лорио. — И на этот раз не позабудь приласкать тот камень.
Марсель бегом вернулся к началу «Голгофы». По новому свистку упал на землю и пополз. Возле камня закрыл глаза. Острый, растрескавшийся край камня прошел прямо по животу.
— Пять минут отдыха! — скомандовал Уолк. Четверо охранников, сопровождавшие штрафников, вернулись к «джипу» выпить пива.
— Ну как? Нравится, а? — Подойдя к Марселю, капрал вдруг сильно ударил его ногой в пах. Согнувшись от страшной боли, Террье упал на колени. — Теперь помаршируй в таком положении!
Марсель пополз на четвереньках, обдирая колени и руки об острые камни, с трудом волоча восьмидесятикилограммовый груз мешков и судорожно сжимая зубами ручку чемодана. Шагавший рядом капрал время от времени бил его ногой по голове, чтобы не вздумал вертеться по сторонам.
И все же «путь на Голгофу» — ничто в сравнении с тем, что ожидало штрафников в самом лагере, где властвовал лейтенант Альбертини, оставивший в «искусстве» садизма далеко позади всех своих подчиненных. Чтобы убить всякую надежду и волю, стереть в штрафниках все человеческое, в лагере Сен Жан применялась строго продуманная система «перевоспитания». Узникам запрещалось ходить нормальным шагом — они обязаны были только бегать гимнастическим шагом, высоко вскидывая колени. Никаких разговоров или вопросов, кроме коротких стереотипных ответов, если их спрашивал кто-нибудь из «воспитателей». Даже в душе раздевались, намыливались, вытирались и одевались строго по свистку.
Чтобы «привести новичка в соответствующую норму», Марселя два дня продержали голым без пищи и воды в ледяной одиночной камере. Террье едва стоял на ногах, но его снова заставили ползать, бегать, маршировать с набитым камнями мешком на спине. А потом, когда, казалось, не оставалось уже больше никаких сил терпеть, был «Джонни» — бессмысленное вбивание в землю пудовым молотом огромного камня.
Как и многие другие штрафники иностранного легиона, попавшие в исправительный лагерь Сен Жан, Террье пытался бежать, готовый на все, лишь бы вырваться из этого ада. Но как практически всех беглецов, его ловили. И каждый раз он с ужасом обнаруживал, что палачи испытали не весь свой страшный арсенал.
* * *
Этот рассказ бывшего легионера Мишеля Трувэна, прослужившего пять лет в иностранном легионе под вымышленным именем Марселя Террье и списочным номером 148910, я прочитал во французском журнале «Пари-матч». И вспомнил Корсику, окрестности города Корте, крутую дорогу к лагерю Сен Жаи.
Я ехал по ней и думал, что все хорошо в меру. Даже красота. Там, где ее слишком много, необходимость постоянного восхищения утомляет, и в конце концов красоту перестаешь замечать...
Человек, внезапно возникший перед машиной на пустынной в этот утренний час дороге, явно хотел пить. «Вода», — произнес он грубо, как никогда не скажет француз. То, что он не корсиканец, было ясно по белесым бровям, серым глазам и по блестящему ежику рыжих волос.
Незнакомец появился на дороге так неожиданно, что я едва успел затормозить. Остановившись, увидел, что там, откуда он вышел на асфальт, меж кустов стоял малолитражный «ситроен».
—...Имеете вы вода? — повторил мужчина. Я не успел ответить, как он вдруг испуганно обернулся, увидел идущего к автомобилю крестьянина и, в два прыжка перемахнув шоссе, скрылся в кустах на противоположной стороне.
— Kepi blans! — Белая фуражка! — закричал усатый крестьянин, указывая на то место в кусках, где исчез рыжий незнакомец. — Legione fora! — Иностранный легион!
Он подбежал ко мне и, испуганно моргая, не столько словами, которых по-французски знал немного, сколько жестами, начал объяснять, что сбежавший человек прятался здесь в кустах, внимательно следил за моим приближением и вышел на дорогу лишь тогда, когда убедился, что я в машине один.
— А теперь он убежал потому, что нас двое, — крестьянин обнял меня и засмеялся.
Продолжая широко улыбаться, он все так же жестами объяснил, что старенький «ситроен» — его машина. Он ходил на виноградник, а вернувшись и увидев рыжего, спрятался.
— Pericolo! — Опасно! — сказал крестьянин тихо, и улыбка разом исчезла с его лица, а глаза снова округлились от страха. Указывая пальцем в кусты на другой стороне дороги, он вновь повторил. — Legione fora!
Я уже кое-что знал о Корсике и тотчас понял, что рыжий — дезертир из иностранного легиона, встреча с которым в тех местах, пожалуй, опаснее, чем в тайге зимой с голодным волком. Кроме того, в разные РОДЫ встречался с теми, кого пытались усмирять «белые фуражки» в Алжире и во Вьетнаме. Слышал их рассказы в Марселе, городе, где для большинства «белых фуражек» начинается путь в легион.
* * *
Иностранный легион французской армии из наемников различных национальностей создал король Луи-Филипп в 1831 году. Франция в те годы расширяла колониальные владения в Африке, и нужна была надежная военная сила, чтоб держать в повиновении покоренные народы. Карательные функции легиона определили и методы его действий, и его состав: воевать за деньги, за возможность по истечении срока службы выйти в отставку с «чистыми бумагами»; в легион шли чаще всего люди с преступным прошлым.
В начале пятидесятых годов XX века, когда легион был брошен на подавление национально-освободительной борьбы народов Индокитая, четыре пятых в нем составляли бывшие гитлеровцы. Потому-то в те годы невесело шутили: «Французский иностранный легион превратился в эсэсовский». Тогда в нем было 100 тысяч человек. На рубеже семидесятых годов — около восьми тысяч. Но легион отнюдь не скончался, не канул в Лету, как могло показаться потому, что о нем перестали писать газеты.
...По журналистским делам я много раз бывал в Марселе. Но никак не удавалось узнать подробности об иностранном легионе из первых уст. Официальных интервью «белые фуражки» не дают, а сам легион — такая организация, куда не рискуют пробираться даже местные журналисты.
Однажды в воскресенье я решил съездить на остров Иф. Все некогда было раньше посмотреть темницу, где якобы томился граф Монте-Кристо, тайный ход в соседнюю камеру аббата Фарио и скалу, с которой героя, сочтя за мертвеца, выбросили в море.
Погода в тот день испортилась. С моря дул резкий ветер. Легкое прогулочное суденышко, курсирующее между марсельским портом и островом, качало, и широкоплечий немолодой матрос у трапа протягивал туристам руку, чтобы ненароком не оступились. На тыльной стороне ладони, там где моряки испокон веков выкалывали свои имена, я увидел татуировку: «Le grand inconnue».
