Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №12 за 1972 год
Никто не будет печь «коровок» и «козулек» (ритуального печенья, напоминающего по рисунку животных) с давней целью — уберечь скот от дурного глаза или вытаскивать из снопа соломинку зубами, чтобы, вытащив полный колос, радоваться хорошему будущему урожаю. И едва ли кто-нибудь, тщательно убирая под Новый год свой дом, подумает, что вместе с сором выметает всю прилипчивую нечисть. Гадание, колядование, хождение ряженых — старые обряды святок потеряли свой магический смысл.
Люди будут просто радоваться Новому году, который унес старые заботы и, конечно, принесет счастье; за богатым столом будут обсуждать вчерашние и завтрашние дела (правда, пиршество не будет длиться несколько дней, как в давние времена), будут радоваться радости своих детей, их наивной вере в сказочного Деда Мороза и наслаждаться морозным запахом хвои, запахом леса.
Л. Чешкова.
Свадьба в Черной Тисе
— Эй! Гости дорогие, собирайтесь! В селе Черная Тиса свадьба!
Еще, еще зовет трембита, и вот на горном склоне показалось цветное пятно, будто бросили на зелень травы букет ярких цветов. Ближе, ближе подходят. Широкие ремни охватили талии, в руках топорики с длинными древками. Белизна рубах оттеняет цвет вышивки. Поверх бахи овчинная безрукавка — кептарь.
У каждого села — свои украшения: кептарь из села Верховины с широкой узорчатой лентой из цветистого шнура; у Космачского — латунные колечки-капсли; безрукавки из Рахова мелко вышиты шелком, на спине цветные кисти.
На женщинах белоснежные вышитые рубашки, узорчатые вязаные носки — капчуры, плетенные цветным ремешком кожаные постолы. На шее бусы. Мелкий орнамент вышивки плотно покрывает ворот рубахи, а вышивки желтые и красные, вишневые и черные, синие и голубые, фиолетовые и зеленые...
Жених и невеста, мант и гугля, уже вышли встречать гостей.
А в горнице, в переднем углу, большая печь соперничает в красоте с керамической посудой на полках шкафа. Кровать застлана пушистым «лижником», лавки вдоль стен — дорожками. Узорная скатерть на свадебном столе заткана красными полосами. Огромный пирог украшен цветами.
Вели молодые хотят жениться, то, получив одобрение родителей, парень засылает к родителям девушки двух сватов, или старост. Это сватание. Через несколько дней в доме девушки родители молодых уславливаются о приданом — это слово. Веселье начинается в субботу. В первый день происходят «заводни», во второй «берут слюб», третий день — «пропий» (невеста подносит чарку гостям, после чего ей дают подарки), четвертый — «смийни». В субботу дружки (их выбрали сами для себя жених и невеста) ходят по домам приглашать на свадьбу. Возвращаются к вечеру в дом жениха. Все садятся за стол. Играет музыка. Свашки делают венки и при этом поют:
Дай, мамко, голку
Тай ниточку шовку,
Най пришием квиточку
З зеленого барвиночку
Молодому на головку... То же поют молодой. Родители надевают венки на жениха и невесту. Вся церемония словно огромный венок, сплетенный из песен, шествий и плясок.
Назавтра невеста со своими гостями, а жених со своими отправляются «записываться» в сельсовет. Потом все садятся на коней и едут к невесте. Во главе процессии шесть человек с трембитами тоже на конях; свадебный кортеж молодых — дружки, сваты, односельчане — с песнями, плясками под звуки скрипок и гармоний. Приехали, невесту вносят в дом вместе с седлом — на счастье. Смех, гомон за столом, каждый хочет сказать что-то особенно приятное жениху, невесте, родителям, сватам.
Дружки между тем заводят старинные песни про гуглю и манта. Поют женщины, мужчины вторят:
Наша молода як ягода…
Гармонист разводит мехи с бубенцами, раскрасневшиеся пары высыпают на улицу...
Ой черная, ты черна!
Чернява, та чернява!
За що ты полюбила,
За що ты полюбила
Иванка кучерява...
Но это, как всегда, тайна. И не для того поют, чтоб выведать ее. А зачем, кто знает.
Ю. Юрьев.
Апартеид до самого неба
Каждый африканец, достигший шестнадцатилетнего возраста, обязан иметь при себе «контрольную книжку». Если африканец не может предъявить ее из-за того, что забыл «контрольную книжку» дома, он совершает уголовное преступление. Рабочий-африканец совершает противозаконный акт, если принимает участие в забастовке любого рода. Это уголовное преступление карается штрафом до 1400 долларов, или тюремным заключением на срок до трех лет, или тем и другим одновременно. Африканец, посетивший хотя бы одну лекцию в Кейптаунском университете без разрешения министра по вопросам образования банту, совершает уголовное преступление. Лицо цветного происхождения, посетившее кинотеатр без специального разрешения, совершает уголовное преступление. Всякий, кто оказывает помощь семье лица, осужденного за преступление, выразившееся в протесте против апартеида, также совершает уголовное преступление. Любая политическая партия считается незаконной, если не все ее члены принадлежат к одной этнической группе, то есть если не все ее члены являются только африканцами, или белыми, или цветными. Ни один африканец не имеет права владеть землей и по своему усмотрению распоряжаться ею в какой-либо части страны. Если африканец не может предъявить квитанции об уплате налогов, полицейский имеет право арестовать его и доставить к чиновнику по делам банту, который, в свою очередь, может выдать ордер на задержание африканца до тех пор, пока не будет выяснен вопрос с уплатой налогов. Африканец, который напишет на стене дома любого лица «Долой апартеид», совершает уголовное преступление.
Любое лицо, выступающее за ввод войск Организации Объединенных Наций в Юго-Западную Африку, виновно в уголовном преступлении, карающемся тюремным заключением на срок до 5 лет или смертной казнью.
(Из законодательства ЮАР)
Несколько лет назад свою первую посадку самолет компании КЛМ на пути из Иоганнесбурга в Европу совершал в Браззавиле. У европейцев, живущих в небольших африканских городах, существует комплекс, который когда-то наблюдался у жителей захолустных пристанционных местечек и городков России: к приходу скорого поезда, проскакивавшего через станцию с минутной остановкой, на перроне собирались праздные обыватели, жаждущие «людей посмотреть и себя показать». В Африке тоже существует категория завсегдатаев, раза два-три в неделю собирающихся в аэропорту к «европейскому» самолету. Они никого не встречают и никого не провожают: пока транзитные пассажиры покорно пьют бесплатный оранжад, держа на коленях дорожные сумки и портфели, местные европейцы сплетничают за чашкой кофе или рюмкой коньяку. Потом они с завистью наблюдают за взлетающим почти у здания аэропорта лайнером и нехотя разбредаются к своим автомашинам.
Самолет из Иоганнесбурга прилетает ночью, когда влажный воздух покрывает густой росой уже успевший остыть металл автомашин, барьеров, стульев. В глухой, без малейшего оттенка темноте поле аэродрома абсолютно неразличимо; лишь сумасшедше толчется у редких фонарей ночная мошкара. Официанты в баре сонно сутулятся у стойки, дремлет таможенник в своем закутке. Тишина.
Но вот мириадами сиреневых светлячков мягко загораются вдоль бетонной дорожки посадочные огни, и через несколько минут в небе вспыхивают ослепительные лучи прожекторов самолета. С завораживающей медлительностью бесшумно сияющий белый ореол проплывает, снижаясь над аэродромом, сливается с линией посадочных огней, и уже издалека доносится запоздалый короткий гром реактивных двигателей. Потом начинается обыкновенное — к зданию аэропорта вываливается из темноты огромное тело самолета, лязгая и дребезжа, небольшой автокар лихо подтаскивает лестницу, просыпается таможенник, и вереница неуверенно ступающих людей бредет от самолета к сияющему оазису аэропорта по влажным бетонным плитам... Так бывает всегда, причем пассажиры этого самолета чем-то неуловимо отличаются от всех других. Хотя они, наверное, впервые увидели друг друга три часа назад, в их поведении нет той разнохарактерности, несогласованности, разнобоя, которые отличают людей, случайно собравшихся вместе на время путешествия, В их взгляде, выражении лиц одно и то же осторожное любопытство, одно и то же ироническое недоумение, какое бывает, когда человек сталкивается с явной нелепицей, противоречащей здравому смыслу, но которую другие вроде бы вполне здравомыслящие люди почему-то принимают всерьез как нечто нормальное. И весело тараторящие у стойки бара французы конфузливо смолкают под сочувственно-брезгливыми взглядами этих транзитных пассажиров, которые — будь их воля — никогда не допустили бы, чтобы африканцы хозяйничали в Браззавиле, Лагосе, Найроби, чтобы порядочные белые люди испытывали унизительное чувство неловкости — а может быть, и страха, — находясь в окружении тех, кому положено быть рабами. Они настороженно следят за приближающимся к ним официантом, ожидая откровенной враждебности. Но их обслуживают просто с вежливым равнодушием. Содрогаются ли они при мысли что из этого же стакана час назад пил какой-нибудь конголезец? Я не знаю. Но к тому времени, когда объявляют посадку на самолет, у них на лицах застыло мужественно-кроткое выражение страстотерпцев... Для белого гражданина ЮАР час в независимой африканской стране — это слишком, слишком много...
