Лариса Михайлова - Сверхновая американская фантастика, 1995 № 01
После чая мы пригласили наших «новобранцев» в палатку. В мыслях дежурного офицера я прочел, что по его приказу под цементным полом нашего жилища установили вибрационные микрофоны, и едва мы вошли, я их тут же обнаружил и вывел из строя. Их упрятали в толще цемента на глубине одного дюйма, и разумеется, не взламывая пола их теоретически уничтожить было нельзя. Целую неделю после этого я ловил на себе озадаченные взгляды офицера безопасности.
Весь вечер мы просвещали пятерых «новобранцев». Для начала вручили им копии «Исторических размышлений». Потом я вкратце рассказал свою историю — одновременно мой рассказ записывался на магнитофон, так что, если у них возникли бы какие-то неясности, то можно было еще раз прослушать кассету. Вот выдержка из моего выступления — записаны последние пять минут, именно там выражена сущность проблемы, с которой мы столкнулись:
«…Таким образом, по нашим догадкам, сражаться с этими существами может лишь человек, тщательно изучивший феноменологию. Главная их сила состоит в том, что они могут разбалансировать сознание. (Я уже признался им, как мы разрушили плиту Абхота.) Это означает, что мы должны научиться оказывать им сопротивление на всех ментальных уровнях.
Отсюда возникает другая проблема, решить которую мы должны немедленно. Мы мало что знаем о человеческой душе. Мы не знаем, что происходит, когда человек рождается и умирает. Мы не понимаем, что связывает человека с пространством и временем.
Романтики девятнадцатого века считали людей „богоравными“. Теперь мы знаем, что это то действительно возможно достичь — потенциальные силы человека настолько неизмеримы, что мы их лишь начали постигать. Быть равным Богу, значит — контролировать ход событий, а не быть жертвой обстоятельств. Однако мы должны помнить: полного контроля не будет до тех пор, пока перед нами стоит так много вопросов. Человеку, который шагает и смотрит в небо, легче сделать подножку. Пока мы не осознаем основ нашего бытия, паразиты могут атаковать их и уничтожать нас. Вполне вероятно, что они настолько же невежественны в этих вопросах, как и мы. Но успокаиваться этим выводом нельзя. Мы обязаны разгадать тайны смерти, пространства и времени. И тогда это станет гарантией нашей победы.»
К моему удивлению и немалому удовольствию, Холкрофт оказался самым способным из всех моих учеников. Вид детской невинности действительно отражал незамутненную чистоту его внутреннего мира. Он воспитывался в деревне двумя незамужними тетушками, а в школе весьма преуспел в науках. По своему нраву это был великодушный, жизнерадостный, чуждый всякой нервозности человек, и благоприятный фон детства позволил ему сохранить все эти качества. Его успехи в экспериментальной психологии были не ахти какими: в нем начисто отсутствовал особый нервный импульс, который движет первоклассными учеными. Но зато присутствовало более важное качество — врожденное чувство согласия с природой. Он обладал своего рода духовным радаром, который позволял ему жить с удивительной легкостью.
Иными словами — то, о чем я рассказал Холкрофту, он уже знал. Остальные постигали сказанное мною на понятийном уровне, они медленно переваривали полученную информацию подобно тому, как питон переваривает проглоченную крысу. А Холкрофт все понял одним лишь инстинктом.
Для нас пятерых это было особенно важным — ведь все мы были интеллектуалами. Нам никогда не избавиться от привычки постигать мир сознания при помощи интеллекта, что поглощает уйму времени: это можно сравнить с неповоротливостью армии, которой командует генерал, привыкший издавать все приказы в тройном экземпляре, а затем каждый свой шаг обсуждать со штабными офицерами. Холкрофот был «медиумом», но не в спиритическом смысле, хотя это довольно близко к его сфере, а в сфере инстинктов. В первый же вечер мы умудрились включить его в наш телепатический круг; его внутренний слух был изначально настроен на нас. И вот новая надежда озарила нашу пятерку: а вдруг этому новичку удастся нырнуть в сознание еще глубже, чем нам? Что если он сможет лучше нашего понять природу и цели паразитов?
Следующие два или три дня мы сидели в нашей хижине и обучали учеников всему тому, что сами знали. Телепатия очень в этом помогала. Оказывается, мы проглядели одну из важнейших проблем феноменологии: когда вы объясняете человеку, насколько он заблуждался всю свою жизнь по поводу собственной природы, это выбивает его из колеи, словно ему взяли и вручили миллион фунтов. Или представьте себе импотента, которому поручили управлять гаремом. В человеке пробуждается источник поэтического вдохновения, он открывает, что может разогреть свои эмоции до белого каления. На него обрушивается понимание того, что в руках его всегда был ключ к величию; оказывается, те «великие», которых мы знаем, обладали лишь жалкой толикой той силы, какой он теперь владеет в избытке. Оказывается, он всю жизнь недооценивал себя. Его прежняя личность, погруженная в непроходимую тупость тридцати-сорокалетней привычки, не собирается отмирать в одночасье. Но новая личность несравнимо сильней. И человек превращается в поле битвы двух личностей. В результате — на всю эту заваруху расходуются гигантские запасы энергии.
Как я уже сказал, Холкрофт был блестящим учеником, у остальных же прежние личностные качества оказались куда более развитыми. К тому же у них отсутствовало настоящее чувство опасности и крайней необходимости; впрочем, если часть из нас выжила после нападения паразитов, то почему бы и им, новичкам, не выкарабкаться?
Я вовсе не осуждаю их: это неизбежно. Каждый университет сталкивается со сходной проблемой — студенты настолько входят во вкус новой жизни в кампусе, что у них исчезает желание грызть гранит науки.
Нам пришлось приложить немало сил, чтобы не позволить Флемингу, Филипсу, Лифу и Эбнеру вхолостую прослушать курс новых знаний. Пришлось следить за ними постоянно. Новые идеи были достаточно сильнодействующим снадобьем, а их мозг был настолько возбужден, что им хотелось резвиться словно школьникам на пляже. Порой, читая Гуссерля или Мерло Понти[3], они начинали вспоминать сцены из детства или любовные истории прошлых лет. Эбнер был большой меломан и знал все оперы Вагнера наизусть — стоило его оставить наедине, как он тут же начинал мурлыкать какую-нибудь темку из «Кольца Нибелунгов», погружаясь в пассивный экстаз. Филипс — этот был законченным Дон-Жуаном и всецело уходил в воспоминания о своих победах, даже воздух начинал вибрировать от сексуального возбуждения, и это сбивало нас всех с мысли. В защиту Филипса я должен заметить, что в своих сексуальных приключениях он вечно искал недостижимого, и вот теперь обрел это и никак не может удержаться от постоянных post mortems[4].
На третий день ко мне подошел Холкрофт:
— Мне кажется — мы сами себя дурачим.
Предчувствуя недоброе, я спросил, что он имеет в виду.
— Я толком не знаю, но когда я пытаюсь поймать их волны (он имел в виду паразитов), то чувствую очень сильную активность. Они что-то там замышляют, — ответил он.
Этого только не хватало! Мы овладели величайшей тайной, предупредили весь мир, а все равно остались такими же невежественными. Да кто же они такие, эти существа? Откуда они взялись? Какие цели преследуют? Действительно ли они обладают разумом или же примитивны, словно личинки мух в куске сыра?
Сколько раз мы задаемся этими вопросами, но нашли лишь несколько приблизительных ответов. Разум человека — это функция его эволюционного устремления; и ученый и философ стремятся к истине потому, что им надоело быть всего лишь двуногими существами. Но возможен ли разум такого рода у этих тварей? В разумность врага всегда трудней поверить. Впрочем, история не раз давала нам примеры, когда разум не являлся гарантией доброты. И все же, если они разумны, то должны быть и следы этого разума. Но в этом случае они должны понимать, что над ними взяли верх.
Но впрямь ли мы взяли верх?
Выслушав опасения Холкрофта, я созвал остальных. Мы только что позавтракали, стояло прозрачное утро, воздух успел уже прогреться. Группа летчиков в белых спортивных костюмах тренировалась неподалеку от нас — ветер доносил крики сержанта.
Я рассказал о своих тревогах и объявил, что пора изучить паразитов поглубже. Четверым «посвященным» было предложено подключиться к нашей телепатической сети. Операция предстояла опасная поэтому, лучше собрать воедино все наши силы. Через полчаса тренировки Аиф вдруг сказал, что слышит нас. Остальные долго пытались, измотались, но так и не смогли включиться — мы предложили им отдохнуть, расслабиться. Никто не знал о наших планах учеников не посвятили в них на случай атаки паразитов, ведь у неофитов еще так мало опыта в использовании новых сил сознания.
И вот — закрыты жалюзи, заперты двери, мы сели рядом и сконцентрировали душевные силы. Привыкнув к этой процедуре, я делал все почти машинально. Для начала — словно готовишься ко сну полное отключение от внешнего мира, затем отстранение от собственного тела. Через несколько секунд я уже погружался во тьму сознания. Следующий шаг требовал некоторой тренировки: надо отключиться от обычной физической индивидуальности. Остается только мыслящая часть меня, и она погружается в мир мечтаний и воспоминаний.
