Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №11 за 1971 год
— Мне бы словцо сказать Валериану Владимировичу. Разрешите.
— Нельзя! Закончит доклад, тогда валяй сколько угодно, — не глядя на меня, ответил председатель и, облокотившись о стол, продолжал слушать.
Куйбышев кончил, и я тут же коснулся его плеча:
— Неотложное дело, Валериан Владимирович!
— Что случилось?
Куйбышев недовольно смотрел на меня. Нашел, мол, время...
— В любую минуту белочехи могут ворваться в город!
— Каким образом? От Мелекесса до линии фронта...
Но я перебил его:
— Они обошли наш левый фланг и идут на Мелекесс.
— Откуда такие сведения?
Куйбышев был явно смущен и озадачен.
— Я только что приехал с передовой, разговаривал там с перебежчиками.
Куйбышев оглядел зал, подумал, пятерней поправил шевелюру и повернулся к президиуму:
— Предлагаю перерыв минут на пяток.
Председатель поднялся, стукнул карандашом по графину, спросил:
— Возражениев не будет? — И, получив согласие, предупредил: — В таком разе с местов не сходить!
— Как это случилось? — отойдя в глубину сцены, спросил Куйбышев.
Выслушав мое сообщение, твердо сказал:
— Чтобы не оказаться в ловушке, придется собрание закрыть и всем разойтись по своим местам.
Ко мне подошел связной Якова Кожевникова бородач Дубинин и увел меня в домик с вывеской «Бакалейные товары», который служил пристанищем для разведчиков.
— Для тебя получено новое задание, и знаешь какое?
— Откуда же мне знать?
— Тебе предстоит добыть новые сведения о численности войск на Волго-Бугульминской железной дороге. — Дубинин оглядел меня с головы до ног. — Прежде всего тебе надо сменить одежонку. В этой куртке ты уже появлялся на глаза белым. Только глупец не обратит на тебя внимания. А так как в контрразведках дураки не водятся, облачайся в солдатскую рвань...
С этими словами он достал из-под стола вещевой мешок и бросил его к моим ногам.
Пока я перешивал пуговицы, Дубинин одним пальцем отстукал на машинке удостоверение на имя выписанного из госпиталя ефрейтора. Захлопнув папку с бумагами, он отнес машинку и, повеселев, вернулся в комнату.
— С этой липой не пропадешь! — сказал он, размахивая бумагой. — А на всякий случай мы тебе подыщем еще и подходящего напарника. И ты сейчас же двинешься добывать достоверные сведения.
Дубинин открыл дверь, ведущую в соседнюю комнату, и сказал:
— Маня! Сходи-ка, пожалуйста, на вокзал и присмотри демобилизованного солдатика, едущего на восток. Прикрытие товарищу. Понимаешь?..
Со станции Мелекесс я ушел незадолго до ее захвата белыми. Суетились люди, пыхтели готовые к отправлению паровозы с прицепленными вагонами, откуда-то издалека бухала пушка. Влившись в поток беженцев, я двинулся пешком к ближайшей в сторону Бугульмы станции, а рядом со мной шагал обросший щетиной солдат Василий, шедший из немецкого плена. С начала пятнадцатого года он батрачил у немецкого помещика под городом Котбусом. Газет не читал, империалистического фронта не разлагал, за революцию не дрался, в полковой комитет его не избирали. Таких, как Василий, петроградские рабочие называли «обломками империи».
— Как ты, земляк, разумеешь, — спросил он меня, когда нам уже посчастливилось сесть в открытый вагон товарняка, — великая Расея без царя справится? А?
Он громко прочистил свой припухший нос, поправил за плечами тощий мешок и, прищурившись, с тоской посмотрел на заросшее бурьяном поле.
— Народ без царя проживет. Справится...
— Чудно! Право слово, чудно, — покачал головой Василий. — А вот в Германии от своего хозяина я другое слышал. Он говорил: Расея в петлю попала...
Изголодавшийся, забитый в неволе солдат привязался ко мне, охотно говорил о своей жизни в плену и удивлялся переменам, происшедшим в России.
— ...Раньше, на огне меня жги, того бы не сделал, а теперича все одно, закону-то настоящего нету... Пропади пропадом, решил запродать свой револьверт, а на вырученные денежки мамане подарочек справить. Как ты советуешь?
— Смотри, как бы шомполов не всыпали...
— Шомполов? За что? У любого демобилизованного найдешь обрез али гранату.
— Так-то оно так, а все же будь осторожен. Нарвешься на офицера, вот и будет подарочек твоей мамане.
— Хошь на ботинки, хошь на кашемировый платок променял бы, — стоял на своем Василий.
Наконец револьвер Василия у меня, а у него мои керенки...
До станции Клявлино тащились сутки: навстречу один за другим шли воинские эшелоны белых. Спешили к Симбирску. Эти сутки я почти не сомкнул глаз — все считал платформы, теплушки, орудия...
На остановке Василий вместе с кипятком принес новость: паровоз отцеплен. И тут же ушел разузнать о поездах, а я, избегая нежелательных встреч, остался в вагоне. Вернулся он быстро.
— С первого пути отходит товаро-пассажирский... Облюбовал там свободную тормозную площадку, пойдем!
Нахлобучив фуражку и подняв воротник гимнастерки, я вышел на перрон. Обычная суета, какая бывает перед отходом поезда: бегут пассажиры с вещами, торговки спешат получить деньги, снуют мальчишки.
Третий удар колокола. Я поднялся на тормозную площадку, оглянулся и замер: на перроне, прямо перед моим вагоном, стоял начальник станции и, указывая на меня, что-то говорил офицеру с нашивками контрразведчика.
К моему счастью, поезд уже тронулся. Я видел, как начальник станции пытался его остановить. Офицер выстрелил из револьвера сначала в воздух, а потом несколько раз в меня. Одна из пуль впилась чуть выше правого бедра.
Василий исподлобья оглядел меня, подумал и спустился на нижнюю ступеньку вагона, а когда поезд на тормозах проходил разъезд Маклауш, не прощаясь, спрыгнул.
В залитых кровью брюках я не мог показаться на люди. В глубокой выемке, когда поезд тащился со скоростью пешехода, я спрыгнул и побрел к ближайшему селу.
Ночь провел на крестьянской подводе, а утром был в Бугульме.
Попросил остановить лошадь у дома Дедулмных. Едва держась на ногах, поднялся на крылечко парадного входа, дернул деревянную ручку звонка и как подкошенный повалился на ступени...
Очнулся точно после долгого сна и никак не мог понять: где я и почему в постели?
В комнате с одним занавешенным окном пахло лекарствами. В углу распятие Христа, над кроватью картина Васнецова «Иван-царевич и Серый волк». На стуле женское платье, халат темной расцветки, на столике круглый будильник.
Тихо открылась дверь, и в комнату осторожно вошла Аня.
— Наконец-то! — бросилась она ко мне.
Глаза ее налились слезами, бледное, со впалыми щеками лицо порозовело.
— Боже мой, огнестрельная рана! Я думала, сойду с ума. Хотела вызвать доктора, но не рискнула. Решила врачевать сама. Слава богу! — сквозь слезы проговорила она и провела рукой по моим волосам.
— Что творится в городе, Аня?
— Повальные обыски, аресты... Но пусть это тебя не беспокоит, наш дом вне подозрений.
— Аня, а где мои вещи?
— Не волнуйся! Тетя Паша сожгла их!
— Как сожгла? — с отчаянием воскликнул я. — Там...
— Револьвер и удостоверение, — досказала Аня.
— Да... И... солдатские ботинки.
— Сжигать ботинки на толстой подошве у тети не хватило духу, — с усмешкой сказала Аня. — Они нужны?
— Очень.
— Пусть полежат в погребе. На всякий случай я принесу другие и костюм брата. Ведь ты с ним одной комплекции...
Меня бил озноб, болела рана. Сведения я не мог доставить в штаб. Линия Мелекесс — Бугульма была забита воинскими эшелонами с солдатами и артиллерией, и я их видел. Если в ближайшие день-два мне не удастся переправить эти данные, я никогда не прощу себе собственного бессилия.
— Аня! Мне нужна твоя помощь...
— Ты знаешь, я ни в чем не могу тебе отказать.
— Нужно разыскать человека, которого зовут Сахабом. Живет он у татарского кладбища...
Когда Аня ушла, я взял карандаш, ученическую тетрадь и принялся шифровать донесение.
Пролетело несколько часов. Аня должна уже возвратиться. В городе, где власть принадлежит военному коменданту и контрразведке, можно ожидать всего, и я настороженно прислушивался к каждому шороху. Наконец Аня пришла.
— Сахаба нет дома. Но я нашла человека, который хорошо знает твоего друга.
— Надежный человек?
— Простой и совсем не похож на сыщика... Слава богу, я понемногу стала разбираться в людях...
Под вечер к дому подъехала грузовая подвода. Один из седоков остался при лошади, другой слез, неторопливо поднялся по ступенькам крылечка и кулаком постучал в дверь.
— Салям! — поклонился вошедший.
У порога стоял чуть выше среднего роста плотный мужчина в тюбетейке, в оборванном зипуне, с мешком и кнутом в руках. Он был похож на старьевщика, и пахло от него кожей и какой-то кислятиной.