Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №06 за 1987 год
— Ты не представляешь, что такое коч,— выговаривал мне Дмитриев еще при первой встрече в Петрозаводске, на республиканской станции юных техников, где Виктор преподает техническое творчество.— Поморы на кочах избороздили все северные моря, ходили на Грумант, к Мангазее в Обской губе, есть предположения, что добирались даже до Аляски. И все это на деревянных одномачтовых суденышках с прямым парусом и несколькими парами весел. Конечно, были и другие суда у поморов — лодьи, юмы, шняки,— каждое со своими особенностями в зависимости от назначения. Однако коч — самая древняя, так сказать, базовая модель, за сотни лет доведенная до своего конструктивного оптимума. Но Петр Первый счел кочи устаревшими и сначала запретил их строить, а позже и вовсе приказал уничтожить, дабы не стояли они на пути «новоманерных», создаваемых по голландским образцам, кораблей. Старинные поморские секреты судостроения постепенно забывались. И сегодня никто не знает, каким в точности был коч...
Добавлю к словам капитана: пытаются это установить ребята из петрозаводского клуба «Полярный Одиссей». Восьмой год под началом Виктора Дмитриева они проводят отпуска в плаваниях по северным морям, где по крупицам собирают секреты шитья поморских лодок, беседуют со стариками, вглядываются в окатанные волнами деревянные обломки на побережьях — вдруг обнаружатся остатки коча?
— А если и вправду обнаружатся? — спросил я тогда Виктора.
— Будем строить коч — настоящий, поморский. И пойдем на нем по одной из поморских трасс — на Мурманский берег или в Сибирь, к былой Мангазее.
В эту экспедицию счастье уже улыбнулось искателям кочей в Кеми, где они познакомились со старым помором Григорием Андреевичем Белым, в роду которого из поколения в поколение передавались секреты строительства морских лодок. Григорию Андреевичу уже восемьдесят, но он крепок, энергичен, до сих пор его лодки считаются самыми прочными и долговечными у местных рыбаков. Конечно, сегодняшние моторные доры, которые делает Григорий Белый, отличаются от тех шестиметровых лодок, на которых он в двадцатых годах под парусом отправлялся за треской в Баренцево море, и все же многие приемы его ремесла корнями уходят в поморскую старину, это несомненно. Григорий Андреевич не держит их в тайне: как подготавливать корневища-кокоры на шпангоуты, какое сечение придать доскам обшивки, как стыковать деревянные узлы — все это «одиссеевцы» тщательно записали с его слов, сфотографировали и положили до своего часа в досье программы «Поморский коч».
...Катер возвращается, и по сияющему лицу капитана видно, что фортуна улыбнулась снова. Дмитриев перелезает через бортик, бережно прижимая к груди две бурых, изъеденных временем и влагой доски. «Смотрите! — торжественно объявляет он. И с величайшей осторожностью опускает находку на крышку трюма.— Вот так шили вицей!»
Мы рассматриваем сверленные под разными, отнюдь не случайными, углами отверстия, из которых торчат обрывки вицы — тонких гибких прутьев; изготовляли их обычно из корней можжевельника. Лодки, шитые вицей, были намного долговечней лодок на металлических заклепках, скобах или гвоздях.
— Доскам лет двести, не меньше,— замечает Миша Данков.— Что, пора строить коч, капитан?
Виктор отвечает с разумной осмотрительностью морехода: «Построим, дай сначала вернуться...»
Шойна. Красная рыба семга
В устье реки Шойны заходим, ориентируясь по вешкам, без которых могли бы его и не заметить,— устье теряется в изрезанных песчаных берегах, маскируется той же серебристой рябью, что и Белое море, прячется за желтыми дюнами. Как и в Кузомени, песчаные берега здесь — тоже дело рук человеческих, только не такое давнее.
Мы шли вдоль берега реки, по щиколотку утопая в песке, и разговаривали о судьбе этого поселка со старейшим жителем Шойны — Федором Семеновичем Широким. Федор Семенович — полвека в Шойне, хорошо помнит времена, когда в поселке жило почти две тысячи человек действовал свой рыбозаводик, а колхозные баркасы брали полные невод и тралы на канинских тонях. Рыбы было столько, что порой тянули трал прямо у самого устья. А с пятидесятых годов все вдруг пошло наперекосяк: уловы резко снизились. Вычерпали рыбу тралами: видно, не по миске ложка оказалась. И те же тралы судя по всему, сдвинули камни на дне, порвали придонную растительность — и пополз из моря на берег песок...
Невеселый рассказ Федора Семеновича оборвал всплеск — мощный резкий, наполненный каким-то погремушечным шелестом. И тут же второй шлепок, почти сразу за первым. Я повернулся — на воде расходились круги.
— Семужка сыграла! — просиял Федор Семенович.
Сердце сразу заколотилось, и мысленно выбранил себя за то, то вышел на реку без спиннинга. Вспомнились слова известного натуралиста прошлого Л. П. Сабанеева о том, что для рыболова выудить семгу — все равно что охотнику застрелить льва, но тут же охладило сознание, что ныне семга для любительского лова — табу...
— А разве заходит в Шойну семга, Федор Семенович?
— Почему же нет? Она, почитай во все канинские реки заходит. И в Несь, и в Чижу, и в Шойну, и в Сегжу. Вот же — само название говорит. Меньше ее стало, конечно, все берем и берем... Хотя, я слышал, и разводить ее пробуют на той стороне?
Да, на Терском берегу, в Умбе, и в Карелии, в Кеми, действуют рыбопитомники, где инкубируют мальков семги, выращивают их до трехлетнего возраста и только тогда, мало-мальски подготовленных к самостоятельной жизни, выпускают в реку. Выпускают мальков ежегодно сотнями тысяч, но сколько их добирается до моря, а тем более сколько возвращается в родные воды на нерест, неизвестно. Директор рыбопитомника в Умбе Юрий Михайлович Чегодаев с грустью рассказывал, что в желудке одной пойманной щуки — а щуки в Умбе, закрытой для рыболовов-любителей, развелось множество,— нашли однажды до 150 семужьих мальков. Это при себестоимости 14 копеек штука! Совсем неплохой щучий завтрак — ценой в 21 рубль... Но и ту семгу, что избежит щучьих пастей и чаячьих клювов, на северных морских пастбищах подстерегают ловушки и сети скандинавских рыбаков. Пораженный столь «альтруистическим» производством, я с надеждой спросил тогда умбских ихтиологов, наверное, и нашим рыбакам, в свою очередь, попадается семга, разведенная в Скандинавии? «Может, и остается,— услышал я в ответ,— только, например, в Норвегии семгу выращивают сразу до товарного веса в специальных морских садках. Почти без потерь, но уж очень это дорогой процесс!» Конечно, рыбоводы рады бы внедрить современную технологию, но для этого их руководство должно переставить акценты и говорить: «Дорогой процесс, но зато почти без потерь...»
И все же, напрягая из последних сил свои скромные мощности образца сороковых годов, беломорские рыбопитомники делают что могут, и по-прежнему, хоть и сильно поредевшие, стаи красной рыбы поднимаются каждый год в исконно семужьи реки: Умбу, Варзугу, Семжу, Мезень. А рыбаки, следуя рекомендациям ихтиологов, ловят теперь по научно-обоснованному режиму, через день поднимая в реках сети и пропуская вверх по течению идущую на нерест семгу — самую могучую, самую красивую, самую быструю рыбу Севера. И самую вкусную.
— Семужку красной зовут не только за мясо, но и за пригожесть. Без семги и представить себе Поморье трудно. Как луг без травы или лес без деревьев,— говорит Федор Семенович, приглядываясь к сверкающей ленте реки.— Смотри, вон там сейчас сыграет!
В том месте, куда указывает Федор Семенович, вода вдруг расступается, и из нее плавно, будто космический корабль на старте, поднимается серебристое рыбье тело. Показывается широкий хвостовой плавник, и тут рыба изгибается, мощно ударяет хвостом и на метр взмывает в воздух. В полете она вибрирует, словно отряхивает с себя капли, затем переворачивается и, шлепнувшись о воду тугим боком, исчезает в фонтане радужных брызг.
— Что, красна рыба семужка? — спрашивает Федор Семенович.
— Красна,— отвечаю я, не в силах отвести глаз от реки, где ходит, а может, сейчас снова «сыграет», семга.— Ох, красна...
Архангельск. В гостях у Ксении Петровны Гемп
«Полярный Одиссей» спускался на юг. По левому борту проплывали и исчезали за горизонтом беломорские берега — Канинский, Конушинский, Абрамовский, Летний, остров Моржовец, село Нижняя Золотица,— и все реже становились туманы, все теплее припекало солнце, словно решив отогреть нас после Заполярья.
Архангельск встретил экспедицию совсем южной погодой, а Северная Двина — синей теплой водой. Едва шхуна пришвартовалась к причалу яхт-клуба «Водник», на борту ее не осталось никого, кроме вахтенных. И конечно, радиста, кандидата в мастера спорта СССР Андрея Авдышева. Как и во время предыдущих стоянок, Андрей остался в радиорубке, и снова летели в эфир позывные экспедиции «EKI НБР», и кто-то принимал сигнал, и завязывался короткий диалог-знакомство, и снова Андрей как заклинание твердил в микрофон: «Я — елена-константин-один-николай-борис-роман…»
