Сергей Саканский - Искатель, 2013 № 04
Конечно, Вадим забыл. О семинаре они договорились еще осенью, и в расписание внесли, и название обсудили, и текст доклада Вадим давно написал. Отказаться сейчас было так же невозможно, как остановить солнце. Иисусу Навину это удалось, но Вадим не ощущал в себе такой силы и потому произнес, стараясь, чтобы огорчение в его голосе не было слышно:
— Конечно, Кирилл Николаевич, я прекрасно помню.
Повезло: в город собралась возвращаться супружеская пара, на которую Вадим все это время не обращал внимания, ему даже показалось, что сейчас он их впервые увидел.
— Подвезете?
— Конечно, какой разговор. Трассу расчистили, так что проблем не предвидится. Если, конечно, выехать прямо сейчас, потому что к вечеру обещают второй удар шторма. Мы бы остались встречать Новый год, но дети у бабушки, а она приболела…
Как назло, когда Вадим, обнимая Марину на крыльце, договаривался о том, что вернется сразу после семинара или, в крайнем случае, на следующее утро, вывалился из дома Иосиф, встал, расставив ноги и скрестив на груди руки, и сказал:
— Вад, ты, надеюсь, понял, что Марина с тобой просто играла? Она это любит.
Вадим посмотрел Марине в глаза, ожидая вспышки гнева. Сейчас она обернется и бросит Иосифу в лицо: «Клоун!» Но Марина отвела взгляд, погладила Вадима по щеке и отстранилась. Ему показалось, что она со сверхсветовой скоростью удалилась от него на расстояние туманности Андромеды или еще дальше. Точнее, удалилась не она, а раздвинулось пространство, как это было миллиарды лет назад, во времена великой космологической инфляции.
Он с удивлением подумал, что за эти дни ни разу не вспомнил о физике.
— Иди, иди, — нетерпеливо сказала Марина. — Касторские тебя ждут в машине.
— Иди, — присоединился Иосиф. — Не бойся, я тут без тебя справлюсь.
За забором громко просигналили. Закаркали вороны.
5а.
2043. Нобелевская лекция.
Возвращаюсь, однако, в тот замечательный вечер. Мы тихо беседовали с Мариной, когда хозяин дачи отозвал меня в сторонку и предупредил, что, вообще говоря, у Батмановой есть кавалер, широко известный в узких кругах поэт-модернист, личность довольно необузданная, хотя, по-видимому, гений. Он звонил недавно и сообщил, что уже едет — с другой компанией гостей, которая вот-вот прибудет.
«Что же мне делать?» — спросил я, поскольку оказался в двусмысленной ситуации: не хотелось ни расставаться с Батмановой (я полагал, что и она не хотела бы прерывать нашу беседу), ни вмешиваться в ее личные дела.
«Взрослые люди — разберетесь», — небрежно ответил приятель.
Примерно через час прибыла еще одна машина, и в гостиную вошли пятеро гостей, среди которых был поэт Иосиф Берский. Мне его представила сама Марина со словами, что это самое ее любимое существо на земном шаре, поскольку она обожает странности и необычности, а более необычное и странное человеческое создание, нежели Ося, трудно вообразить и еще труднее встретить в реальной жизни, хотя ей, Марине, это, по-видимому, удалось.
Фраза была самой длинной, которую она произнесла не только в тот вечер, но и вообще за все недолгое время нашего знакомства.
Иосиф оказался гораздо разговорчивее. Более того, слова, им произносимые, как я понял, составляли всю его суть. Говорят, что поэты мыслят образами и переводят образы в слова в своих стихотворениях. Берский мыслил словами, а образы были если не вторичны, то подчинялись словам. «Слово любого языка, — утверждал он, нисколько не сомневаясь в своей правоте, — абсолютно самодостаточно и первично». Конечно, он сослался на библейское «В начале было слово». Я ответил другой цитатой: «В начале создал Господь небо и землю», утверждая первородство физики и эксперимента над словом, описывающим то, что уже произошло и требует интерпретации.
В ту ночь дачу завалило снегом чуть ли не по самую крышу, выбраться в город можно было разве что на вертолете, и у нас оказалось достаточно времени, чтобы не только повеселиться от души и встретить новый год звоном бокалов шампанского, но также и поговорить обо всем на свете, поспорить, выяснить отношения, распрощаться с мечтами и придумать новые…
Мне не удалось больше уединиться с Мариной — верный Иосиф не отпускал ее от себя ни на минуту, мы почти все время провели втроем. Почти — потому что часть времени я провел с Иосифом, все-таки оставившим Марину смотреть в общей компании какие-то сериалы с тем, чтобы послушать мои соображения относительно многомирия, ветвлений и важности принятия любых решений для будущего не только своей реальности, но и всех прочих, возникающих в момент, когда вы делаете, казалось бы, простой выбор: выпить еще одну рюмку прекрасного армянского коньяка или приготовить не менее прекрасный кофе.
С Иосифом мы быстро нашли общий язык, несмотря на то что обоим было понятно: мы — соперники. То, что Берский ухаживал за Мариной около двух лет, а я познакомился только что, не имело никакого значения. Однако, будучи цивилизованными людьми, мы оставили проблему выбора Марине — полагая, впрочем, что решение будет принято не тотчас же и выбор произойдет еще не скоро. Поразительно, но я совсем не думал тогда, что любой выбор Марины — это всего лишь решение пойти по правой тропинке или по левой, но обе тропинки будут существовать в реальности.
Иосиф читал свои стихи, и я запомнил несколько строк, которые впоследствии не обнаружил ни в одном из его сборников — ни на бумаге, ни в Интернет-изданиях. Возможно, это был экспромт. Возможно, заготовка для будущего стихотворения.
«Я вошел в эту реку, но оказался в море,
В море — мире и в море — морте, от слова „смерть“.
Я тонул и всплывал, и, с волнами о жизни споря,
Видел небо — твердыню мира от слова „твердь“».
Мне эти стихи показались похожими на что-то, что я уже читал много лет назад, но я плохо знаю поэзию, чтобы проводить какие бы то ни было сравнения. И дальше:
«Я не ведаю, где я и кто я. Совсем не знаю,
Есть ли что в мире, где я не прожил и дня.
Если я — это та, кому я сейчас изменяю,
Значит, я — тот, кто пришел и убил меня».
Я не оцениваю эти строки, я их всего лишь цитирую, а почему они мне вспомнились, хотя в то время я не стремился запомнить хотя бы строчку, скажу чуть позже. В отличие от моей личной истории, они имеют прямое отношение к теме лекции и к тому обстоятельству, что я сейчас стою на этой кафедре.
Мы оба понимали, что знакомство будет продолжено и после возвращения в Петербург. Более того, я стал задавать себе вопрос: смогу ли после окончания рождественских каникул вернуться в Амстердам, — один только факт, что такая мысль приходила мне в голову, свидетельствует, насколько сильным было мое увлечение Батмановой и насколько велико нежелание оставлять ее в Петербурге наедине с поэтом.
Метель закончилась. На второй день, при ясном небе и замечательной погоде, когда даже мне хотелось слагать самые простые вирши о снеге, солнце, сугробах и любимой женщине, дорогу в город наконец расчистили, и гости, которым уже приелось общество друг друга, стали разъезжаться. Мне пришлось уехать с первой машиной, поскольку на следующее утро мне предстояло делать сообщение о наших с профессором Квоттером расчетах запутанных состояний квантовых компьютерных систем. Я с тяжелым сердцем оставлял Марину и Иосифа, мы договорились встретиться в городе сразу после их возвращения, и это немного примиряло меня с реальностью. До моего отъезда в Амстердам оставалась неделя, и я был уверен, что домой (а я уже называл домом не родной Питер, а свою квартиру на Гален-страат) мы поедем с Мариной.
Семинар проходил в университете, моей альма-матер, я встретил много знакомых, в том числе физиков, с которыми обсудил некоторые аспекты запутанных состояний в многомирии и пришел наконец к понимаю, какими должны быть уравнения перекрестных склеек. Рассказывая у доски о прогрессе в расчетах квантовых сцеплений, я решил уравнение, которое не поддавалось ни мне, ни Квоттеру в течение нескольких месяцев. Решил легко, поскольку идея оказалась простой и, я бы даже сказал, самоочевидной. И, только уже написав на доске решение, я понял, что сделал то, к чему шел несколько последних лет, доказал, что склейки можно не только рассчитать во времени и пространстве, но и спрограммировать — иными словами, вызвать нужную склейку в нужный момент времени в нужной точке пространства.
Именно это математическое, по сути, открытие легло в основу современной физики запутанных ветвей многомирия, в основу современной микроэнергетики, которой пользуются миллионы автомобилистов, в основу современной хирургии, использующей собственные органы больных для пересадок. Сейчас, одиннадцать лет спустя после того знаменательного дня, я не берусь перечислить многообразные применения многомировых склеек, которые вошли в нашу жизнь и в значительной части стали уже явлением быта. Разумеется, еще далеко не все понято, объяснено и может быть использовано. По-прежнему остается нерешенной задача склеек, которые могли бы привести к общению с нашими вторыми, третьими и прочими многочисленными «я» из других ветвей. Это задача гораздо более сложная, поскольку речь идет о перемещении из одной ветви в другую не бездушного предмета, но разумного организма, который сам решает свои проблемы и делает выбор, практически всегда отличный от выбора своего прототипа в нашей ветви. Мое личное мнение таково, что эта задача вообще не имеет решения, и мы просто еще не открыли соответствующий принцип запрета. Не исключаю, однако, что задача может быть решена, и в этом случае физик, а возможно, биолог, медик или (не исключаю и такой возможности) психолог или даже психиатр через несколько лет будет стоять на этой кафедре и рассказывать о своем пути к высшему достижению.
