Лариса Михайлова - Сверхновая американская фантастика, 1996 № 08-09
Грудь сдавило железным обручем, стесняя дыхание. «О’кей», — сказал он, тотчас же испугавшись произнесенного слова. Обруч давил все сильнее. Он ведь мог еще и отступить. Но что-то подталкивало его, заставляя ступить под юпитеры внимания.
Он стоял в проходе между столом и стойкой. Мэри Элис выключила радио. Рита в предвосхищении подалась вперед. Клод сидел выпрямившись. На его лице застыло напряжение. В глазах девчушки плясал огонек интереса. Люди окутывали его своим теплом. Буну хотелось отплатить им тем же. Но как же больно, Господи, просто невыносимо.
Старые навыки все же понемногу просыпались в нем после длительного тревожного забытья. Он подумал о кресле-качалке наверху и том, другом, что он оставил в своей прежней жизни.
— Я… — он остановился, откашлялся, начал снова. — Я потерял одного человека. Мне очень не хватает… — первый раз в жизни Бун почувствовал себя старым. — Пусть будет для Эммы. — Бун глубоко вздохнул, все еще ощущая давление в груди. — И для Лауры. Она решила, что наш дом стал слишком пуст. Я не знаю, где она сейчас.
Он вынул из кармана куртки зачитанную книжку в бумажном переплете. Уголки страниц завернулись, корешок потрескался, но пахла она чудесно. Именно так и должны пахнуть книги. Бун бережно открыл ее и опять откашлялся.
«Алисе страшно надоело сидеть вместе с сестрой и ничего не делать. Раз-другой она сунула нос в книгу, которую читала сестра, но там не оказалось ничего интересного. „Кому нужны такие книжки“, — подумала Алиса, — „без картинок и без стишков“.
Вскоре он дошел до любимого места Эммы. Продолжая читать по памяти, он взглянул поверх страницы на слушателей. На всех лицах восторг, точь-в-точь как у Эммы. Он остановился на секунду, выдерживая театральную паузу. Взгляды слушателей скрестились на нем. Буш заглянул в сияющие глаза. Рита вспыхнула, но улыбнулась ободряюще. Толстяк Джон кивком выразил свое одобрение, совершенно забыв про сигарету, тлевшую у него между пальцами. Лу Энн мечтательно закрыла глаза: она была уже где-то далеко. А Бун продолжал чтение. В одном месте ему вдруг почудилось, что он слышит смех Лауры. Но среди слушателей ее, конечно, не было.
«… как она соберет вокруг себя других детей, как заблестят и загорятся у них глаза от разных удивительных сказок, может быть даже от этой, про Страну Чудес, и как она почувствует их простые печали, порадуется их простым радостям и вспомнит свои детские годы и счастливые дни.»
Он закрыл книгу и сел. Было уже очень поздно, гораздо позднее, чем он думал. Бун почувствовал себя опустошенным, в горле саднило.
Кто-то несмело захлопал, потом сильнее. Бун обернулся. За стойкой сияла как невеста Мэри Элис. Она так заразительно аплодировала, что вскоре к ней присоединилось все кафе. Отовсюду на него смотрели такие дружелюбные, открытые лица, что Буна захлестнула теплая волна доброты и участия. Он поискал глазами девчушку. Та улыбалась во весь рот и изо всех сил хлопала в ладошки. Он снова глубоко вздохнул, затем медленно выдохнул, поражаясь тому, как вдруг стало хорошо и легко. Тяжесть в груди прошла. Он чувствовал себя удивительно бодро. Бун закрыл глаза. Пожалуй, в первый раз за много месяцев он не будет сегодня бояться ночи. Прощай, Эмма. Сладких тебе снов.
Резкий звук дверного колокольчика — и стеклянная дверь распахнулась так стремительно, что только чудом не слетела с петель. Существо шести футов высотой в красную полоску ворвалось в кафе. На макушке лопатообразной головы четыре черных стеклянных шара отражали неоновый свет рекламы, а его шесть — нет, восемь — палкообразных рук дико жестикулировали.
— Летят! — сообщил гуманоид с сильным арканзасским акцентом. — Я подслушал их разговоры. На этот раз без ошибки!
Его вытянутая голова быстро двигалась вперед-назад, но, увидев Буна, замерла. Все вдруг разом стихло. И только кровь пульсировала в висках у Буна.
— Юл, — медленно произнес Джон, сминая очередную сигарету между большим и указательным пальцами. — Ты все испортил.
Удивление Буна сменилось страхом. Он покрылся холодным потом в преддверии чего-то ужасного. Кольнуло сердце. «Господи!» — воззвал он в душе. Но тут вдруг будто чья-то заботливая рука коснулась его лба, успокаивая мысли. Он почувствовал умиротворение. «Не бойся,» — услышал он и понял, что и в самом деле не боится. Никаких слов, только мысли и образы вспыхивали в сознании крошечными фейерверками. Теплые руки обнимали его голову, давая ощущение уюта и блаженства. Беспорядочные картинки перед мысленным взором обрели смысл и превратились в упорядоченную хронику. Мозг Буна был как огромный театр, в котором разыгрывались грандиозные пьесы — комедии, мелодрамы, исторические хроники и трагедии. Он изумлялся величественности представления.
Корабль бороздил просторы космоса. Для пассажиров и команды из перенаселенных центральных регионов галактики это было лишь приятным путешествием. Они направлялись к неизвестным звездам на окраине галактики. Раствориться в новых мирах. Или вновь обрести себя. Позабыть утраченную любовь, войны. Уйти от всего.
Затем катастрофа, поломка (объяснить это трудно). Корабль дотянул до маленького, насыщенного влагой мирка. И вышел из строя окончательно.
С тех пор прошло почти пятьдесят лет. И вот новая жизнь среди людей. Пришельцы вынуждены скрываться под наведенным чужим обличьем, притворяясь людьми. Они обречены вечно хранить свою тайну. Рассказать о ней они могут лишь немногим землянам. А кто оказывается неспособным вынести все это, вскоре забывает о странной встрече. Здесь их приветила юная девушка с каштановыми волосами, которую зачаровали рассказы о звездах и людях, живущих там. Девушка заботилась о них, оберегала, пока они ждали, что за ними прилетят. Они же делились с ней тем, что еще оставалось на корабле. Она устроили их жизнь в этом мире и нашла себе место среди них.
Их отчаяние и боль утрат пронзили все существо Буна. Он вдруг сам почувствовал тяжесть этих тысячелетних скитаний, жизни-эксперимента среди чужих миров. Понял, что значит вот такое одиночество, когда ты даже не смеешь не то что раскрыть душу — показать свой настоящий облик; когда целая вечность разделяет тебя и того, кого любишь. Он понял тогда, чего им стоило не умереть, а научиться жить с тем, что у них еще оставалось: призрачное тепло надежды и они сами друг для друга.
Мысли Буна опять поплыли, стали нечеткими, словно та же самая сила, что заставила его прозреть, опять осторожно, но властно вторгалась в его сознание, затуманивая разум. Открывшиеся ему картины понемногу бледнели, пока совсем не исчезли, оставив после себя лишь ощущение легкой грусти. Пришельцы поняли и его боль, но ничего не могли дать взамен, не могли помочь ему. Открыв глаза, Бун встретился взглядом со старым негром за соседним столиком. Тот пристально смотрел на Буна глубокими черными глазами, и теперь Бун знал, кому он обязан своим озарением и успокоением. Это древнее существо все время было с ним.
Бун подумал о Лауре с Эммой, и последние отголоски тоски вдруг исчезли. Впервые за долгое время тревога и страх отпустили его. «Будьте счастливы, — пожелал он про себя, — где бы вы ни были.»
Маленькое кафе сразу преобразилось. Джон встал и на радостях щелчком запустил сигаретой в конец зала, и та попала точнехонько в мусорное ведро рядом с Мэри Элис.
— Теперь ты точно уверен, Юл?
Юл, лысый, низенький, толстый человечек в клетчатой фланелевой рубашке (именно таким Бун себе его и представлял) энергично закивал:
— Клянусь! Я следил на ними сегодня весь день. Я бы позвонил вам, но боялся… потерять их из виду и, честно говоря, так нервничал, что соображал слабо. Самое главное, — маяк работает, они знают, где мы, и движутся к нам. Наконец-то они заберут нас всех!
Кто-то за дальним столиком радостно закричал. Где-то засвистели. А от мужского туалета послышался звон колоколов.
В кафе началась какая-то чертовщина. Рита первая начала терять свой облик. Тоненькими струйками потекли вниз световые узоры, искажая ее формы. Когда свет поблек, на месте Риты сидело зеленое растение с золотистыми воздушными корнями и неторопливо пило чай из фарфоровой чашечки.
Джона окутал голубой электрический нимб, и он расплылся наподобие плохого телевизионного изображения. На мгновение Буну показалось, что там, где стоял Джон, возникло что-то большое и коричневое. Это «коричневое» задвигалось и растеклось, как детский рисунок мелом на асфальте после дождя. Когда нимб погас, на месте Джона сидел морж в одеянии времен королевы Виктории и со счастливым видом поглощал устриц. Седой ветеран превратился в яйцо работы Фаберже с сотней колеблющихся усиков. Бун машинально прикрыл рот рукой, почему-то испугавшись, что сердце не выдержит и выскочит наружу.
В очередной раз звякнули дверные колокольцы, и весь этот шабаш прыгающих, летящих, издающих немыслимые звуки и постоянно меняющих обличье невероятных существ повалил на улицу.
