Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №10 за 1983 год
Я уже порядком проголодался, когда мы вернулись со Стремени, но я, конечно, об этом и не заикался. На мое счастье, сеньор и сеньора тоже проголодались. Я привел их в ресторан «Толстяк», который знаменит тем, что в нем подают лучшую в Пацкуаро, да и во всем мире, белую рыбу, где они заказали рыбный бульон, белую рыбу, сеньор — запеченную в тесте, а сеньора — натуральную и фасоль с жареным сыром. Я заказал то же, что и сеньор, и мы с удовольствием поели. Потом сеньора спросила у Толстяка, как он готовит такой вкусный бульон из рыбы, а Толстяк ответил, что это очень просто: ставят варить головы белой рыбы; отдельно варят овощи — хитомате, ксаконокстле, морковь, картошку, тыкву чайоте — нарезанные ломтиками, а потом в них выливают отвар из голов, пропустив его предварительно через сито. В конце добавляются кусочки хорошо прожаренной белой рыбы. Толстяк особенно упирал на то, что для того, чтобы вкусно приготовить белую рыбу, как это делают в Пацкуаро, главное не надо мудрить: поджарить ее и подавать как есть с солью и лимоном или в крайнем случае запеченную в тесте. Можно откушать ее и с соусом из хитомате, лука и зеленого перца.
Я сто лет так не ел. Мне начинали нравиться эти супруги. Не все туристы приглашают поесть; большинство во время обеда оставляют нас на улице караулить машину, и хоть бы кусочек хлеба вынесли. Как тот разодетый сеньор, что прикатил со своим семейством на «шевроле» и хвастал, что он хозяин ресторана в Мехико, у которого все стены из стекла,— неужто такие бывают? Он все старался показать, что у него куча денег, ну, а когда я провозил их целый день по городу, дал мне каких-то пять песо, и хотя бы для смеху предложил мне поесть. А эта пара из «опеля» — вот это да. Поэтому они мне начинали нравиться.
После обеда я показал им поселок Сайта-Клара-дель-Кобре, который сейчас называется Вйлья-Эскаланте, но мы, как и все, продолжаем называть его Санта-Клара-дель-Кобре.
Там мы подъехали к дому сеньора Пуреко, и он показал свою мастерскую, и супруги посмотрели, как делают медные блюда, тазы и кастрюли: бьют и бьют деревянным молотком, без всяких шаблонов, пока не получится нужная форма. Сеньор Пуреко сказал им, что изделия из меди производят в Санта-Кларе давным-давно, а заказы на них идут не только из Мехико, но и Ларедо и Сан-Антонио в Техасе.
Сеньоре очень понравились кастрюльки, и она купила две штуки по двадцать пять песо. У выхода я чуть задержался, чтобы получить от сеньоры Пуреко свои комиссионные — пять песо, но она сказала, что у нее нет мелких.
Мы вернулись в Пацкуаро. Проехав по городу, остановились на Малой площади, где я вышел. Место моей мамы на площади было уже пусто. Я обещал ждать их у гостиницы завтра утром, пораньше.
На другой день чуть свет я был у гостиницы. Им очень захотелось проплыть по озеру на лодке и посетить Ханицио. Понятно, здесь это самое лучшее путешествие: такое прекрасное озеро, с его рыбаками, забрасывающими и тянущими свои сети, которые похожи на крылья стрекоз. Эти сети жители Ханицио называют тируспетакаус: ими ловят небольших рыб тирус и чегуас. Ловят еще и другими сетями, широкими и длинными, очень длинными — гуаракуас, и совсем узкими — чиримикуас. Гуаракуас и чиримикуас служат для ловли белой рыбы. В озере есть и другая рыба, говорят, карп или форель, которую завезли в 1929 году вроде бы для того, чтобы сделать озеро богаче.
Ну, по правде говоря, я не знал всего этого. И услышал это от Антонио, рыбака из Ханицио, который долго беседовал с сеньором и сеньорой. А я слушал. Антонио сказал еще, что жители Ханицио сами плетут сети и даже продают их на другие острова.
Сеньору и сеньоре очень понравилась поездка на моторной лодке, и дома, и мощеные улочки поселка, которые идут то вверх, то вниз, то вдруг поворачивают, то снова поднимаются и опускаются. Ханицио показался им «очень типичным», как сказала сеньора, в то время как сеньор все не хотел верить своим глазам и старался поговорить с каждым встречным, хотя не все с ним хотели говорить, потому что такие уж они, эти жители Ханицио, скрытные.
Увидят незнакомого человека, посмотрят на него, да и отвернутся и начнут болтать между собой на своем тараско. Но сеньору все-таки удалось побеседовать с Антонио, с тем рыбаком, с его сынишкой Гило, который спел нам на тараско песенку про Люпиту и еще про Тата Ласаро (они всегда их поют для туристов, чтобы получить несколько монет).
Мы поднялись до самой верхней точки Ханицио, туда, где стоит эта громадина, монумент Морелоса (Морелос Хосе Мария — национальный герой Мексики, руководитель освободительной борьбы мексиканского народа против испанских колонизаторов в 1811—1815 годах.). Туда можно зайти и по лестницам добраться до самого кулака Морелоса, поднятого над головой. На стенах — разные рисунки, которые рассказывают о героических подвигах великого генерала. Честно говоря, монумент-то порядком запущен, ну значит, грязный очень: все росписи исцарапаны гвоздями и, исписаны всякими «Луис + Ана = любовь» и разными пакостями.
Сеньоре, я так и знал, там не понравилось, и она поскорее вышла. Перед тем как снова сесть в лодку, мы съели по нескольку кусочков хорошо прожаренной рыбы с солью и лимоном, совсем недорого, по шестьдесят сентаво кусочек, да еще каких вкусных! В той же лодке мы объехали и остальные острова, но уже не сходили на берег, осмотрели их только издали. Я объяснял:
— Это Харакуаро, что значит «появившееся место», это Ла-Панкада, что значит «место, где они остановились», это Енуэн, что значит «кривой», а это Текуэна, что значит «мед».
— И что значит Ханицио? — спросила сеньора.
— А! Одни говорят, что это «место, где идут дожди», другие — что это «кукурузные рыльца». Имейте в виду,— сказал я,— очень немногие гиды знают, что означают названия островов. И я из этих немногих.
Сеньор и сеньора засмеялись.
Теперь оставалось показать им в Пацкуаро то, что они еще не видели. Ну какой интерес им смотреть вокзал, церкви, монумент, в котором запечат-лен-непреклонный-Тангауан-Второй-последний-царь-тарасков-посланный-убивать-на-берега-Лермы-по-приказу-тщеславного-и-кровожадного-Нуньо-де-Гусмана-в-1530-году.
И я упомянул еще один вид ремесленного искусства, которым известен Пацкуаро,— это серебряные ожерелья, точь-в-точь — так рассказывают — какие дарили женщинам тараско в день их свадьбы. Сеньоре захотелось купить такое ожерелье, и я привел их сперва в дом Серды (где мне дают комиссионные) и в дом Салинас (где комиссионные не дают), но сеньоре показалось слишком дорого платить 160 песо, которые запросили за ожерелье, и тогда я привел их к тому, кто их делает, к самому дону Хесусу Касаресу. Мастерская у сеньора Касареса на улице Обрегон, а сам он большой любитель поговорить. Только заговорили с ним, как он распустил язык и тут же пересказал им всю свою жизнь: что прожил пятьдесят лет, нажил одиннадцать детей, и что уже четыре года, как бедный сеньор Касарес овдовел; всю жизнь торчит как привязанный в своей мастерской, работает, работает, чтобы дети могли учиться; двое уже стали учителями, а остальные еще совсем мальчишки, и им очень нужна мать, а она умерла, и он не может, значит, заменить ее. «Лучше бы я сам помер»,— сказал сеньор Касарес. И еще сказал, что он беден, что всего богатства в доме — швейная машинка и что он с самого рождения обрабатывает серебро. Он очень любит это искусство — выделывать ожерелья, да понятное дело, этим себя не обеспечишь, хоть ему и удается продать свои поделки в лавку редкостей в Пацкуаро и даже в Мехико или тем, кто заходит прямо к нему, как пришли сеньор и сеньора.
Он рассказал еще о многих вещах из своей жизни, пока заканчивал полировать серьги, сделанные в том же стиле, что и ожерелье. Ожерелье, которое у Серды и у Салинаса им предлагали за 160 песо, здесь им стоило всего 85. Да двадцать песо за серьги.
Сеньор и сеньора остались очень довольны доном Хесусом и мной тоже. Сеньор достал бумажку, такого, я вам скажу, достоинства, и бац — дает ее мне.
Я так перепугался, что, кажется, и спасибо не сказал. И помчался прямо домой, созывая всех моих приятелей — и Патросиньо, и Торомболо, и Ачу — посмотреть на такую бумажку. Прибежал и Херамиас, зеленый от зависти. Повыскакивали даже из магазина, только я снова бросился бежать и с ходу влетел в нашу комнату, где мама накрывала на стол, за которым сидел Луис Альберто. Я и сказать ничего не мог, а только прямо от дверей показал им бумажку, растянув ее в руках; потом, когда мама спросила, где я нашел это, я ответил, что я это не нашел, а что я это заработал.
— Я получил это от той супружеской пары, которой показывал Пацкуаро целых два дня, — сказал я.
И уж как она обрадовалась, и как все радовались! А я больше всех.
Сейчас я снова стою против будки вместе с Рафаэлем Крус, Анхелино, Патросиньо в ожидании туристов. Вон показался автомобиль, какой-то «фиат». Посмотрим, повезет ли мне, как в прошлую субботу.
