Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №03 за 1985 год
— Да-а,— протянул он.— Конечно, это уникальный клад.— Он опять разложил свои книги, открыл на иллюстрациях древних украшений.— Смотрите, верно, все сходится, вот аналоги наших браслетов, X век. Значит, клад все же принадлежит к концу его, тому времени, когда Владимир Святославич завоевывал Рогнеду.
Залилов встрепенулся, заговорил очень громко:
— Как же концу десятого?! А на это что вы скажете? — Он достал из коробки весьма тонкой работы мужское массивное кольцо, не относящееся к новой находке.— Работа мастеров из Северной Европы. Доказано, что середина XI века. Вы только посмотрите на крепление, оно же идентично с креплением на найденном браслете.
— Кольцо действительно середины одиннадцатого, но этот — раньше. Вот взгляните...— Штыхов указал на фотографию в книге.— Или вот заготовка браслета, того же времени. Вы наш разогните, то же самое получится...
Конечно, полоцкий клад — находка пока не изученная, исследовать ее только еще начинают. Долго, вероятно, будут спорить о происхождении, о возможно более точной дате возникновения. Пока же из официальных, так сказать, документов существует сообщение Штыхова, которое хотелось бы процитировать:
«Браслеты из Полоцка имеют аналогии среди изделий Киевского клада (1913 год) второй половины X века. Такую дату можно предложить также для нового полоцкого клада. При всех возможных предположениях обстоятельств и времени зарытия клада в Полоцке его датировка не может выходить за пределы X — первой половины XI веков».
Массивные, абсолютно простые вещи, кому они могли принадлежать? Каково же было мое удивление, когда Штыхов вдруг объявил, что это мужские украшения. Два браслета, куски золотой проволоки, части шейной гривны. Всего восемь предметов, включая обломок. Мужчины носили украшения только в особых, парадных случаях. Ну, конечно, показать, что живет богато, а еще потому, что золото было символом счастья, света.
— Вы вспомните,— говорил Штыхов,— в «Слове о полку Игореве» есть упоминание о мужских украшениях, там Изяслав, лишенный помощи своих братьев, «изрони жемчюжну душу из храбра тела чрес злато ожерелие». Видите, вот такое ожерелье — гривна.
Долго мы еще пили чай, спорили, слушали Георгия Васильевича, а наши взоры словно магнитом притягивало к заветной скамье, где на алом бархате лежали ценности из давнего века. Штыхов щурился, щурился на клад, а потом вдруг словно нехотя проговорил:
— Вообще-то я думаю, это не весь клад...— И, уже совсем успокоившись, добавил: — Дело в том, что место там, у вала Ивана Грозного — в огромной земляной подкове, неисследованное. Потом — клад ни во что не вложен, а мог быть либо в горшке, либо в берестяном коробе. И еще — нет монет. Как правило, клады зарывали с деньгами.
— И все же мне кажется странным,— сказала я,— что спустя десять веков клад лежал буквально на поверхности...
— Наверное, по этой же причине и Красновой не могло прийти в голову, что она подняла с земли драгоценность. Понимаете, на Нижнем замке культурный слой невелик, а при рыхлении почвы пласты переместились. Вот потому-то он оказался наверху,— просто объяснил Штыхов и взглянул на часы.
Георгий Васильевич уезжал обратно в Минск.
— Вот,— сказал на прощанье Штыхов,— хочу вам подарить книжку, в основу ее легла моя кандидатская диссертация. Книжка о древнем Полоцке IX—XIII веков.
Я уже знала: Георгий Васильевич начинал сельским учителем, а любовь к археологии пришла во время раскопок, когда он работал со своими учениками. Полоцком и другими городами Полоцкого княжества стал заниматься со времен аспирантуры. А затем у него была докторская диссертация, она называлась «Города Полоцкой земли IX—XIII веков».
Об удачливости Георгия Васильевича ходят легенды. Рассказывают, что на раскопках у будущей станции метро Штыхов, подойдя к группе студентов и археологов, попросил дать копнуть ему. Стоило Георгию Васильевичу буквально ткнуть лопатой в землю, как под ее острием обнаружилась серебряная шейная гривна XI столетия.
— Георгий Васильевич, а как вы нашли свой первый клад?
— Это было в шестьдесят пятом году, в Витебской области. Серебро, женские украшения, монеты XI века. И второй клад, найденный мной лично возле Витебска, был бронзовый— VI—VIII век. Вообще же изучил все клады полоцкой земли, все, что были найдены за полтора века...
Настал день отъезда.
Кто-то играл на рояле в недавно отреставрированном зале Софийского собора, на улице по-прежнему шуршал листопад, и где-то наверху, за семью печатями, лежал бесценный клад в ожидании своего места в истории полоцкой земли.
Алена Башкирова
Минск — Полоцк
Полчаса с часами
Нас торопливо пригласили войти. Мы прошли следом за хозяином в небольшую, с окнами на две стороны, светлую комнату. Посередине стоял покрытый скатертью круглый стол, массивный, старинный,— таких уже не увидишь в обычной городской квартире; на цветастых обоях белели фотографии в деревянных рамках. Но чего-то явно недоставало в незатейливом убранстве комнаты.
Ну конечно же, не было часов! И это в квартире «главного часовщика Каширы», как в шутку назвал Юрия Михайловича Лебедева первый же встречный, у которого мы спросили адрес мастера.
Подивившись поспешности, с которой Лебедев, едва отворив дверь незнакомым посетителям, бросился к окну, мы молча остановились у двери.
Он стоял спиной к нам, напряженно вглядываясь в заиндевевшее стекло. И тут в открытую форточку вместе с порывом холодного ветра вторгся мощный гул колокола. Бронза ухнула три раза, и низкие звуки сменились мелодичным перебором малых колоколов.
Собственно, этот колокольный бой и привел нас в дом Юрия Михайловича...
Рано утром, подъезжая к Кашире со стороны Москвы, мы увидели город, раскинувшийся за Окой. Последние километры дороги перед переправой пролегают по открытой всем ветрам речной долине. Отсюда, снизу, город выглядит так, будто сошел со старинного лубка. По крутому склону правого берега ползут вверх деревянные избы, заборы, огороды, выглядывают из-за крыш купола церквей. И буравит густые тучи высокая игла колокольни.
Новая Кашира, город энергетиков, металлистов и машиностроителей, растет вдоль овражистого берега Оки, уходя все дальше и дальше от сохранившего облик прошлого столетия исторического центра.
Есть в Кашире Стрелецкая и Пушкарская улицы и даже Рыбацкая и Ямская слободы. В этих названиях — память о тех, кто первыми обживал этот край. Осматривая старые дворики, мы отыскали следы земляного вала, охватывавшего некогда маленькую каширскую крепость. Здесь-то и настиг нас колокольный перезвон. Заставил остановиться, оглядеться. И конечно, сверить часы.
Позднее мы разузнали, что завершающая часть семидесятиметровой колокольни была увеличена вопреки всем классическим пропорциям в 1867 году специально для часового механизма. Говорили, будто бы привез его из Петербурга какой-то удачливый здешний купец и — знай, мол, наших! — преподнес в дар родному городу.
Всем миром порешили ставить куранты над церковью, посреди базарной площади. «Дабы видны и слышны были отовсюду...» Вот и звучит с той поры традиционный перезвон, знакомый от рождения каждому коренному каширянину.
Городские часы можно без особого труда разглядеть из окон старых каширских домов — так что привычные часы с кукушкой здесь, очевидно, без надобности.
...Перебор малых колоколов постепенно затих. А Лебедев продолжал пристально глядеть в окно. И тут по комнате разнеслись передаваемые по радио сигналы точного времени.
Юрий Михайлович выключил приемник.
— Стрелки убежали на две минуты,— произнес он, ни к кому не обращаясь.— Стало быть, пора идти регулировать маятник.
Он весело сощурился и оценивающе оглядел нас.
— Так и быть, возьму с собой наверх. Хотя, наверное, это не положено...
Промерзший за ночь замок долго не открывался. Наконец заскрипели дверные петли. Мы вошли, и наши шаги гулко отозвались под темными сводами.
Лебедев открыл маленькую боковую дверцу и исчез в проеме. Повозившись с коробком, чиркнул спичкой. Дрожащее пламя выхватило из черноты отсыревшую кирпичную кладку сводчатого хода и несколько ступенек.
Дальше поднимались на ощупь, то и дело хватаясь за обледеневшую стену. Ступени вывели на промежуточную площадку с полуциркульным окном. Через незастекленный проем в пустующую церковь падал снег. Чуть выше, на открытой площадке первого яруса, вовсю гулял ветер. Рвал с головы шапки, громыхал куском проржавевшей жести, цеплявшейся одним краем за журавцы купола, завывал в арочных пролетах верхних ярусов, сбивал снежную пыль с деревянных лестничных переходов, которые вели к часовому механизму.
