Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №09 за 2008 год
Здесь, напротив паркового кордона, живет редкое эхо. С ним можно переговариваться только с высокого яра. На других местах оно отвечает неохотно. Вторит эхо с противоположной стороны реки, с болотистого залива, возвращая слова с задержкою громовым, эпическим голосом. Его показал мне инспектор Николай Михайлович из Куганаволока (деревня на южном берегу Водлозера) — быстрый, ловкий, улыбчивый. Он крикнул от берега: «Кто ты?» И эхо сурово переспросило: «Кто ты?» Стоявший рядом лесник Алексей внезапно прокричал: «Кто украл хомуты?» И эхо воспроизвело этот неуместный в тайге вопрос, а в затихающих повторах зазвучало: «Ты, ты, ты». Они еще долго горланили с мальчишеским азартом, задавая разные вопросы, будто тайно надеялись, что однажды эхо не просто повторит его, а даст настоящий ответ. Я тоже кое-что спросил. «Оно сегодня хорошо отвечает, — сказал, накричавшись, Николай Михайлович. — А пена на течении, — вдруг, будто некстати, добавил он, — она похожа на нашу жизнь».
Низко пролетел на болотные раздолья лебедь-шипун и гортанно перекликнулся с эхом, словно назвал пароль. И стихло эхо, затаилось невидимое в диких, по грудь травах, в страшных глубинах провальных топей, в буреломах и завалах, навороченных весенним паводком.
Вечерело. Острая мертвая трава, цепляясь за ноги, сковывала шаг. С болот крадется промозглый туман, слоится над водою неверным полотном. Засыпает тайга. Не шевельнется, не вздрогнет. Лишь изредка плеснет масляно крупная рыба, и, долго не затухая, расходятся по сонной реке круги.
Тайга
Неспешно подступил октябрь, и зима опомнилась, словно наверстывая упущенное. Сначала захолодало и небо опустилось так низко, что болота пили прямо из туч. Когда же дожди истощили свои водяные запасы, север вздохнул по-мужски. Теперь снежная крупа с дождем занавесом полощется в готике соснового бора. По утрам река парит, а вода сделалась прозрачной и ломкой. Лес устал сопротивляться, кончились в нем летние батарейки. К ночи запад налился густым, жестоким сизым цветом. На фоне тяжелого, долгого заката деревья показали всю совершенную, нервную графику своих голых ветвей.
Но как же прозрачна таежная утренняя голубизна! Дым костра не взлетает вверх по обычному дымному свойству, а уползает на реку, стелется, прикидываясь туманом. Пейзаж таинственный, будто запляшут сейчас над водою призраки. Неспешно сплавляясь в мягком течении впадающей в Илексу Новгуды, впустую погонял блесну сквозь всю эту речушку. Ушла рыба в ямы. Только у островка в устье зацепил килограммовую щучку, всплескивавшую на развилке течения. Аккуратно вынул крючок из опасной ее пасти. Какой же она оказалась красавицей! Темно-коричневая от таежной воды, стройная, ладная донельзя. Ну как не отпустить такую! Полюбовался и мягко положил ее в родную воду.
Торчащие из реки сучья цепляются за борт моей лодки, пытаясь утащить ее на дно. Тринадцать глухарей шумно и тяжело унеслись на противоположный берег. Они внимательно следили за мною с ветвей столетней осины, пока я плыл вдоль берега. Что они там клевали на голых ветвях — тайна. Вспоминаю вдруг, что вокруг кордона шатается медведь. Исцарапал, искусал километровые вехи на тропинке. Вставал на задние лапы и высоко, выше человеческого роста, метил когтями деревья, показывая, какой он могучий и кто здесь настоящий хозяин. Не отбегая далеко в лес от домика, заходилась по вечерам, захлебывалась лаем собака. Не могла успокоиться, подвывала, всхлипывала. Страшно ей тут. Да и мне надо бы поостеречься.
Таежный ручей разбух от осенних дождей, стал широким и глубоким, похожим на небольшую речушку. Теперь его можно перейти вброд лишь на порожках выше, откуда доносится бод рое журчание и где неспешно тянутся вниз по течению клочки пены
Что же такое — девственная тайга? Это жизнь и смерть рядом каждую секунду. Это их неразрывное сплетение. Они обнялись так крепко, что не поймешь, где кончается жизнь и начинается смерть. Непредсказуемы они в вечной, беззлобной своей схватке. Немногие из начавших путь утром доживут до вечера.
Погруженный в тесноту тайги, никак не можешь вместить масштаба ее пространств. Вот, кажется, за тем болотцем, в напоминающих аллею череде сосен будет дорожка. Но ее там нет и никогда не было. Шагаешь, проваливаешься, перелазишь через упавшие стволы, уклоняешься от хлестких еловых лап, петляешь, теряя направление. Если бы не блеск реки в просветах справа, замотался бы в зеленых сумерках.
Деревья обвешались по ветвям клочками волосатого лишайника, словно чесались тут звери цвета пороха. Громадный сизо-черный ворон скрипит крыльями, кружит низко и кричит картаво, как злой фашист. Что же влечет, что манит меня в дикие эти дебри?
Побег
Давно уже были намеки на финал — когда дождь оборачивался снегом и вихрился беззвучной фугой. Но сразу таял, словно привиделся. Сегодня же утром все было уже серьезно. За ночь поседела, состарилась тайга. Мох не напоминал больше мягкий ковер, а, насквозь промерзший, держал крепко. В мелких затончиках реки ребристым хрусталем прихватило воду. Каждый опавший листик щетинился по контуру колючим ледком. Холодное солнце глядело с безоблачного неба удивленно и радостно. Вновь полетели в высоте шумные гусиные клинья, задержанные непогодой, и гогот их был сегодня особенно звонким.
Мимо белых берегов, мимо голых берез и посеребренных елей вниз по реке гнала меня зима. К полудню злобный ветер раскачал озеро и закидывал брызгами обледеневшую моторку. Холодные струйки сочились по спине, по ногам под брюками. Мокрая лайка Михайлыча, возвращающаяся со мною домой в Куганаволок, жалась в ногах, зажмурив глаза, спрятав голову мне под куртку. Последняя пачка сигарет раскисла в кармане.
Острова Водлозера в отчаянном усилии сопротивления сохраняли еще с южной стороны березовую медь. Но неумолимы циклы, необратимо время — и уносится осень в невозвратное прошлое. Прощай, затерянный мир с махровыми полями болот, со светлыми борами, озерным разгоном и ласковой Илексой. Неизвестно, увидимся ли вновь.
Фото автора
Виктор Грицюк
Ядро, шрапнель, снаряд
Развитие артиллерийской техники во второй половине XIX века, протекавшее в общем русле промышленной революции, ясно видно на примере полевой артиллерии. Немногим более чем за полстолетия в этой области произошли невероятные изменения, сравнимые по количеству и качеству с четырьмя веками предыдущего развития огнестрельного оружия.
Первая половина позапрошлого столетия стала завершающим этапом в развитии гладкостенной артиллерии; в это время не происходило никаких сколько-нибудь существенных изменений, если не считать изобретения шрапнели английским офицером Шрапнелем. В частности, полевая артиллерия русской армии долгое время состояла в основном из орудий системы 1805 года, иначе «аракчеевской» (выработана специальной комиссией под председательством графа Аракчеева). Сюда вошли 12-фунтовые (120мм) пушки «большой» и «малой пропорции», 6-фунтовые (95-мм) пушки, ½-пудовые (152мм) и ¼-пудовые (120-мм) единороги. Все это были гладкоствольные (гладкостенные) заряжаемые с дула орудия, отливавшиеся по преимуществу из медного сплава. Максимальная дальность стрельбы не превышала 2770 метров сплошным ядром и 1300 — гранатой, скорострельность — 1,5—2 выстрела в минуту.
Треть века спустя орудия системы 1838 года в целом сохранили прежние данные. Зато менялся боекомплект (брандкугели уступили место зажигательным гранатам, ближняя картечь — картечным гранатам), ввели новый прицел. До Крымской войны успели принять на вооружение еще 6-фунтовую пушку новой конструкции 1845 года и 12-фунтовую пушку с несколько улучшенными характеристиками.
Крымская война послужила своего рода водоразделом — вся отсталость этой артиллерийской техники сразу стала видна невооруженным взглядом. По эффективной дальности стрельбы полевая артиллерия уступала даже новому нарезному стрелковому оружию. Характерен большой расход картечных выстрелов во время обороны Севастополя — пехота противника подходила к позициям артиллерии нерасстроенной, и огонь по ней приходилось вести уже накоротке. Поэтому качественное обновление артиллерии стало одним из главных направлений реформ, проводившихся под руководством военного министра Д.А. Милютина. Попытки улучшить кучность стрельбы гладкостенной артиллерии необычными схемами вроде эксцентрических ядер или дискоидальных снарядов не дали ожидаемого результата. Лучшим решением могли быть винтовые нарезы, которые обеспечивали бы удлиненным снарядам вращение вокруг своей оси и, соответственно, устойчивость в полете.
Нарезная артиллерия
