Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №01 за 1975 год
Матти уговаривал меня половить еще на том же самом месте. Но я хорошо помнила, что отец никогда не брал тут больше одной рыбы сразу, хотя, конечно, несколько лишних лососей ему бы очень пригодились. И я поступила точно так же, как отец, — как Матти ни протестовал, я прямиком направилась домой.
На выручку с того лосося мы купили хлеба, кофе, соли и муки. На следующий день Матти ушел в лес к оленям, но день спустя мы снова отправились на Васиккасаарет. Я сидела на веслах, Матти держал лесу. На этот раз нам тоже повезло, хотя лосось попался и не столь крупный, как в первый раз.
Я снова ничего не рассказала мужу. Просто не решилась. К тому же я очень боялась, что нас обнаружит отец, и тогда наверняка разразится скандал. Отец такой горячий, что ссориться с ним опасно. Матти, конечно, понимал, что именно тут, на этом маленьком пятачке, в середине лета стоит лосось.
И он, очевидно, догадывался, что как раз отсюда отец привозил свои знаменитые уловы. Было видно, что Матти старается найти ориентиры, по которым позднее смог бы обнаружить это место.
Прошло несколько дней, и Матти снова захотелось на озеро, я же колебалась, опасаясь повстречать отца. Тогда Матти заявил, что пойдет один. Что ж, я не против, только не ходи на Васиккасаарет, это опасно.
Матти ничего не ответил, я же весь день волновалась, думая о том, что история с оленем все еще не забыта, а Матти наверняка пошел на проток, где может повстречать отца.
Случилось так, как я предполагала. Матти поплыл к Васиккасаарет, и там он встретился с отцом. Что произошло между ними, никто не знает и, наверное, никогда не узнает.
Когда Матти в обычное время не возвратился домой, я забеспокоилась. С каждым часом беспокойство мое нарастало, и посреди ночи мне стало вдруг так жутко, что я не выдержала и отправилась к свекру. Он ничего не знал про лососевый проток, и я, конечно, ни слова ему не сказала, но по моему виду он заметил, как я боюсь, что с Матти на озере что-то случилось. Свекор пошел на берег и сел в лодку. Я сказала, чтобы он плыл на Васиккасаарет. В ту ночь я осталась у свекрови.
Я так и не сомкнула глаз. Какие только мысли не лезли мне в голову! Ведь я знала, как вспыльчив и опасен бывает отец, если кто-то затронет его интересы. Когда мой сын появился на свет, я провела нелегкую ночь, но эта ночь была куда труднее. Меня все время мучили недобрые предчувствия: Матти, несмотря на все мои предупреждения, поплыл к лососевому протоку, там его застал отец, старая вражда вспыхнула с новой силой, и случилось что-то непоправимое.
Эта ночь была самой долгой и тяжелой в моей жизни.
Свекровь тоже не смыкала глаз, то и дело пристально и тревожно посматривая на меня. Она, конечно, очень волновалась, но старалась утешить меня.
Свекор возвратился только к утру. Я сразу услышала его шаги, они были страшно тяжелые, словно он волочил одну ногу. Грудь сжалась от боли, я едва могла дышать.
Войдя в комнату, он опустился на колени, устремив на меня неподвижный взгляд. Так он смотрел долго-долго, и в его угасших глазах были усталость и мрак.
Мне хотелось кричать, но я не могла произнести ни звука.
Затем он произнес совсем невнятно:
— Матти мертв.
Он снова посмотрел на меня, и я заметила, как выражение горя в его глазах постепенно сменялось ненавистью, а взгляд становился холодным и жестоким.
Потом он снова заговорил, но уже другим тоном и более сиплым голосом:
— Матти лежал в лодке, а под ним огромный лосось. Более крупной рыбы я никогда не видел тут на Инари-ярви. В спине у Матти глубокая ножевая рана.
Свекровь сидела у очага. Я слышала, как она стала причитать, и ее всхлипывания напомнили какое-то заунывное пение. Потом я потеряла сознание, и все вокруг окуталось мраком.
То, что происходило со мной в последующие дни, я помню плохо. Мальчик остался совсем без присмотра, и если бы не свекровь, он бы, наверное, умер с голоду. Я ничего не могла делать, ничего не говорила и ничего не слышала. Правда, откуда-то издалека, словно в тумане, долетели слова о том, что отец мой исчез в тот самый день, как умер Матти. И что его искала полиция. Никто не знает, куда он скрылся. Просто исчез и никогда больше не возвращался обратно. Не оставил после себя ни следа. Даже лодку его и ту не нашли. Полагают, что он ушел в Норвегию и нанялся там на судно американской линии. В то время многие делали так. Другие, правда, думают, что он уехал на Шпицберген и устроился там зверобоем. Надо бы ему хоть весточку о себе подать, но он, наверно, не решался. К тому же, видимо, был зол на меня, понимая, конечно, что именно я раскрыла Матти тайну Лососевого протока. Ведь никто другой о нем не знал.
Лодку Матти отнесло в сторону, и свекор обнаружил ее далеко от Васиккасаарет. Так что секрет лососевого протока по-прежнему оставался нераскрытым.
Похороны я помню очень смутно, да и были они такие странные... Обе семьи стояли отдельно, по разные стороны могилы. Никто не здоровался, никто не произнес ни слова. О каких-либо поминках не было и речи. Казалось, между семьей Матти и моей выросла стена. Настроение было мрачным, молчание — холодным как лед.
Я вроде бы стояла где-то посредине. Очень скоро я обнаружила, что изгнана из семьи Матти. Лишь свекровь сказала мне несколько слов, она же после смерти Матти стала заботиться о внуке. Во время похорон он был при ней.
Еще тяжелее было после похорон, когда стали расходиться по домам. Пойти к себе и быть там в полном одиночестве я просто не могла. У меня к тому же не было ни еды, ни дров. Что-либо делать я была не в состоянии. Пойти же к свекру и свекрови, чувствовать себя там еще более одинокой и чужой я не могла тоже. Свекор уже повернулся ко мне спиной и ушел, не проронив ни слова.
Я колебалась. Мне хотелось плакать.
Мать посмотрела на меня и все поняла. Подойдя, она сказала, что я могу переехать к ней в дом. Хотя бы на первое время. Она ведь теперь тоже одна. И горе ее, наверное, не меньше, чем мое.
Я поступила так, как предложила мать. Никогда не забуду; как смотрела на меня свекровь, когда я забирала мальчика. Ведь он был от плоди и крови ее сына и после смерти Матти как бы принадлежал нам обоим. Но и меня свекровь, наверно, поняла, ведь она видела, как молча отвернулся свекор.
Дома у матери было чуть получше. Там я не чувствовала ненависти, никто не отворачивался от меня, не выдвигал безмолвных обвинений. Но все равно мне было трудно спокойно спать и есть. Горе мое лишь возрастало от внутренних упреков.
Вскоре стало ясно, что теперь, когда не было отца и никто больше не ловил рыбу, у матери стало туго с едой. У меня был младший брат, но он уехал в Вардё и нанялся на рыбацкое судно. До нас доходили слухи, что в разгар путины брат зарабатывал большие деньги, однако домой он не писал, и мы не знали, как его найти. Правда, он все равно бы не приехал, если б мы даже попросили.
У нас была корова и две козы. Когда наступила пора косовицы, я стала помогать в поле. Дела пошли чуть лучше. Иногда я отправлялась на озеро и рыбачила, но чаще возвращалась домой ни с чем. Из того, что удавалось поймать, хватало только на еду, о продаже не могло быть и речи. Я часто вспоминала лососевый проток. Но я просто не могла себя заставить пойти в то место. Несколько раз я была на пути туда, но каждый раз поворачивала обратно.
В конце концов, когда в доме не осталось ни кусочка хлеба, я не выдержала. Мы голодали, я видела, как страдает мать.
Стоял дождливый день. Косить было нельзя, и я пошла на озеро.
...Когда мать увидела меня с добычей, на глаза у нее навернулись слезы. Она не проронила ни слова, только погладила меня по руке. Это было так на нее не похоже, что я даже подумала, не известна ли ей тайна лососевого протока. Мы выпили кофе и съели последние остатки хлеба. Положив рыбу в кожаный мешок, мать поплыла к ближайшему соседу, где обменяла ее на разную провизию. Обычно мы лососей солили, коптили или закапывали в землю, а затем продавали в Неллиме. Но до Неллима было далеко, и в плохую погоду путь туда занимал несколько дней.
Я стала ловить в лососевом протоке через день точно так же, как это делал отец. Первое время было трудно, меня все время мучили тяжелые воспоминания и чувство вины. Но я крепко сжимала зубы, и с каждым разом становилось все легче и легче. Дела наши пошли неплохо, и вскоре за мной укрепилась слава столь же умелого рыбака, каким когда-то был отец. Но я все время боялась, что меня заметят у Васиккасаарет, и тогда моему рыбацкому счастью сразу пришел бы конец. С каждым разом я все больше понимала, какие чувства должен был испытывать отец.
Мальчик — мы назвали его Юсси — подрастал, становился большим и сильным. Подобно своему отцу, он не хотел ходить на озеро рыбачить, а был прирожденным оленеводом. Правда, иногда он отправлялся со мной на рыбалку, но занятие это казалось ему скучным, и он только ворчал. Сидеть на веслах он не желал, а запах рыбы был ему противен. Однако стоило на берегу появиться оленю, как он тут же загорался, будучи уверен, что это его олень. Он знал, что у отца, когда тот умер, было не меньше полусотни оленей, но мы договорились, что пока животные походят в стаде свекра; тот будет за ними смотреть и за это оставит себе несколько телят, а также взрослых оленей, которые предназначались на убой. Нам тоже полагалось два отбракованных оленя в год. Все считали, что для обеих сторон такая договоренность удобна, и мой дядя, который был со свекром в добрых отношениях, обещал последить за тем, чтобы она точно соблюдалась.
