Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №12 за 1978 год
Обласканный его теплым приемом, узнав, что Николаевский еще не прилетел, и почуяв надежду все-таки присутствовать на спуске, я наслаждался покоем и тишиной и с беззаботностью внимал теперь речам Федоровского, который нет-нет да и вспоминал о приключении с быком.
— И за что он только накинулся на меня? — недоумевал я. — Ничего плохого я ему не сделал.
— Как ничего! А очерк в журнале?
— Ну и что? Ведь там все верно...
— Верно-то, верно, — ухмыльнулся Федоровский. Еще раз ухмыльнулся, пряча глаза, размышляя, стоит ли рассказать, а потом признался: — Нет, не сочинили ничего. Да только после вашего очерка такая у нас на селе кутерьма пошла, что до сих пор не можем расхлебать.
...Я вот, к примеру, вместо того, чтобы достраивать электростанцию, все еще в судостроителях хожу, а председатель из-за этого покоя не находит. Не будет к зиме работать электростанция — не будет полностью электрифицирован коровник , доить коров будет нелегко, вот вам и объяснение, из-за чего ненавидеть вас быку, — рассмеялся он... — И чего удумали летом карбас строить? Ведь никогда не строили у нас их летом. Все зимой. Летом-то самая работа. И покос и навигация — везде руки нужны. И я, согласившись вам помочь, оказался в затруднении. Хоть и сознаюсь, нравится мне эта работа, мы иногда тут с Алексеем даже песни поем, но порой приходится на части рваться. Днем тут, а ночью в луга еду для коровы своей сено косить. Нельзя без молока, привыкли...
Ну кто мог подумать, что безобидная с виду затея, выполнить которую еще лет сорок-пятьдесят назад не составило бы труда, так взбудоражит и осложнит жизнь на селе?
Шить карбас летом понадобилось для того, чтобы весь процесс можно было зафиксировать для истории на кинопленку. Но никто не собирался эту работу возлагать на бригадира колхозных строителей, у которого хватало и своих забот. Мы надеялись, что, поразмыслив за зиму на досуге, за это дело возьмется все-таки Яков Прялухин, сын старого мастера, который и по штату был карбасным мастером в колхозе. Дело же приняло совсем неожиданный оборот.
Пришлось походить за Яковом. На рыбалку даже за ним поехали. Сутки у лунки рядом просидели на льду озера. Замерзли, на опостылевших карасей смотреть не хотелось, но терпели. А Яков выпытывал: зачем все-таки такой карбас понадобился?
И на все резоны — история, наука, сохранение ремесла, чистота рек — Яков ухмылялся, посмеивался, но потом сказал: ладно, будет он карбас делать. Ударили по рукам, обо всем договорились, а наутро Яков в мастерскую не пришел. Когда пошли за ним, тот говорит: «За это пусть меня на следующий год на промысел тюленя направят, тогда буду шить, да чтобы непременно бригадиром». Упросили председателя, чтобы слово дал, и обратно к Якову. Тот согласился, а наутро опять в мастерскую не явился. И пошло... Днем Яков новое условие выторговывает, к вечеру соглашается, а с утра ставит новое. Все ему разрешили: шить карбас не в мастерской, а у себя в доме, за электроэнергию денег не платить, помощника пообещали, чтобы пятники строгал... А Якову все мало. И постепенно стало ясно, что все требования Якова — только лишь предлоги для того, чтобы потянуть время, так как по каким-то неясным пока нам причинам не решил он для себя окончательно: шить или не шить этот так неожиданно вставший на его пути карбас. А когда в конце концов прибавить денег за работу потребовал, председатель, уставший от переговоров, велел бухгалтеру расторгать договор, решив развязаться со всем этим делом. И слышать ничего не хотел.
Но тут звонки из Архангельска пошли. Интересовались из областной газеты, из обкома. Попросили изготовить макет шитого карбаса двухметровой величины для музея. Письма пошли с просьбой прислать приглашение на карбас посмотреть. Что тут было делать? И тогда и явился к председателю Федоровский.
— Давай я сошью, — говорит. — Я уже все обдумал, справлюсь. Только отпусти меня с бригадирства месяца на полтора, чтобы, кроме как с карбасом, мне больше ничем не заниматься. И давай-ка, я ученика возьму, заодно сделаю еще одного на селе хорошего карбасного мастера.
Вот так и появилась на колхозном горизонте новая восходящая звезда карбасных дел в лице Алексея Селиверстова. А Якову было предложено отправляться в лес, прорубать просеку для линии электропередачи. К новому назначению он отнесся спокойно, будто это вполне устраивало его, будто он этого и добивался. Во все времена он любил поспорить, порассуждать, а то и не согласиться, тут же в ответ — ни слова. И это поразило всех.
По селу сразу же пошли разговоры. Одни считали, что поделом ему, в жадности обвиняли. А вот Павел Истомин, честнейшей души человек, к которому меня определили на постой, сказал, что требуемая Яковом плата была не ахти уж какая.
— Чего тут, — говорил он. — Люди у нас стали жить богаче, в зарплате много больше прежнего имеют, такие деньги Яков заработает всюду и в любое время. Так какой тогда ему интерес с карбасом возиться? Дела он здесь не увидел. Вот что...
— А как вы думаете, — спросил я как бы между прочим, зная, что Федоровский за работу и тех денег не получит, что были предложены Якову. — Федоровский-то ради чего взялся строить этот карбас?
— Ясно, из-за чего. У нас все на селе говорят, что Геннадий взялся шить из-за славы. Только из-за нее. Что он получит-то напополам с учеником — курам на смех. Только из-за славы...
А сам Федоровский объяснял мне, почему он взялся за дело, так:
— В прежние годы лучшим мастером на селе был дядька мой, брат отца, Филипп Федоровский по прозвищу Сосунов. За что нам такое прозвище дали, знать не могу, потому что Сосуновыми нас кликали с тех пор, как я себя помню. И дед мой был хорошим карбасным мастером, но Филипп был всем мастерам мастер. У него сам Прялухин Иван-то Яковлевич в учениках ходил. А у меня любовь к ремеслу этому, должно быть, по наследству осталась, живет в крови. С детства больше всего на свете я любил наблюдать за работой Филиппа, когда он собирал во дворе свои карбасы. Как закладывал киль, как крепил, к нему первые нашвы и как они, одна к другой прирастая, создавали изогнутые, со скулою, развалистые борта. Это больше всего меня поражало: ровные доски, под определенным углом положенные одна на другую, создавали такую изогнутую и плавную красоту. И ведь не у каждого так получалось. Выйдешь на берег? посмотришь: один карбас похож на яйцо, разрезанное пополам, другой вовсе на ящик, а дядькин карбас с носа шхуну напоминал... Конечно же, я мечтал построить когда-нибудь карбас сам, но взяться за это решился, только когда вернулся после службы в армии домой.
«...Карбас сшить хочу, — сказал Филиппу. — Как думаешь, смогу?» — «Попробуй, — тот отвечает, — может, и сможешь». Он тогда уже старый был, ходил с палкой, все сидел на солнышке, грелся. Я у него «быки» попросил, с помощью которых карбасу задуманный вид придают, выводят эту самую скулу. С помощью такого быка можно, не ломая себе головы, строить карбасы, похожие один на другой, как по чертежам. «Бери», — говорит. Искали, искали их, так и не нашли. То ли их жена сожгла, то ли ребята забросили куда. Сделал я сам быки, да вместо одного, когда строить начал, два заложил. И вывел скулы не только в носу, но и на корме. Филипп глазам не поверил, когда я его позвал посмотреть, ощупал, опробовал, палкой обстучал. «Делай второй, — говорит, — если сделаешь — мастер». Но не довелось ему дождаться этого дня, умер он. А я заниматься карбасным ремеслом и не помышлял. В молодости-то всегда хочется настоящим делом заняться. А особенно мне нравилось рубить дома. Вот это было настоящее дело. Им я и занимался, а за карбасы брался, когда накатывало желание. Делал сам, либо помогал кому-то. Одним словом, в любителях пребывал. На том и решил остановиться. Мне казалось, что я всему научился, сравнялся с Филиппом. И просто делать карбасы было уже неинтересно. Уж если делать, думалось, то такой, какого еще никогда не было... И вот, когда приехал Николаевский, я почувствовал, что это как раз тот карбас, который мне интересно будет сделать, — не строил я так еще никогда.
Возьмись шить Яков, я бы ему с удовольствием помогал, возьмись шить кто-то другой — тоже бы пришел помочь, потому что и в этом случае было бы для меня интересно. Но, когда понял, что, кроме меня, некому на селе на это дело взяться, я сказал себе: «Ну, Федорыч, не осрами деда и дядьку своего Филиппа, давай...»
Мне нравилось сидеть у Федоровского в мастерской. Иногда я проводил здесь целые дни, наблюдая за неспешной работой мастеров. Частенько сюда заходили мужички покурить. Вспоминали, что под парусами в их селе ходили не так уж давно, всего лишь лет двадцать назад. Еще в пятидесятых годах на больших белушьих карбасах возили из Мезени почту и пассажиров. Парусные карбасы не признавали непогоды. В такой ветер, когда остальные суда предпочитали отстаиваться в устьях рек, они отправлялись в дорогу, и никакой портнадзор не останавливал их, потому что карбасы в сильный ветер чувствовали себя в море как рыбы в воде. Связь с Мезенью в то время осуществлялась с такой регулярностью, что нынешней авиации об этом можно лишь мечтать.
