Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №06 за 1983 год
Всем им Гидрографическое управление рекомендовало обращаться за разъяснениями к штурману Альбанову в Ревель. Значит, письма, которые он вез, до своих адресатов почему-то не дошли...
Некоторое время назад к нам в руки попала фотокопия неизвестной ранее записки Альбанова. Ее прислал в редакцию «Вокруг света» читатель К. Полосов. Случайно между страницами первого выпуска дневника Альбанова «На юг, к Земле Франца-Иосифа», опубликованного в 1917 году, обнаружил он негатив «размером 6X9 от компакт-кассеты типа «Агфа» или «Кодак», которая применялась в двадцатые годы».
Записка Альбанова датирована 1917 годом и отправлена из Ревеля. Вот ее текст: «Г-н Брейтфус. Сообщаю Вам, что Георгий Львович вручил мне на шхуне жестяную банку с почтой. В Архангельске я вскрыл банку и пакет отправил М. Е. Жданко. С уважением, В. Альбанов».
Находка счастливая и, по-видимому, очень важная. Но действительно ли записка написана Альбановым? Мы обратились за помощью к криминалистам ВНИИ МВД СССР. Эксперт О. Мурашова провела кропотливое графологическое исследование. И сделала вывод: текст записки выполнен Альбановым.
А кто такой Брейтфус? Выяснилось: Л. Брейтфус занимал ответственный пост в Гидрографическом управлении.
Принимал участие в организации поисков полярных экспедиций Владимира Русанова и Георгия Брусилова. Написал предисловие к первому изданию дневника Альбанова. Но почему Брейтфус интересовался содержимым жестяной банки? Что находилось в пакете, который отправил Альбанов генерал-лейтенанту Михаилу Ефимовичу Жданко — начальнику Гидрографического управления?
Мы решили попытаться найти ответы на эти вопросы, проследить путь таинственной жестяной банки и выяснить неизвестную на сегодня судьбу писем.
...Эта запаянная жестяная банка являлась едва ли не самым ценным грузом, который вез штурман Альбанов на Большую землю. Она хранила рапорт Г. Брусилова Гидрографическому управлению; выписку на 18 листах из вахтенного (судового) журнала «Св. Анны» о полуторагодичном дрейфе, тщательно прошнурованную и скрепленную печатью; личные документы всех тех, кто покинул 23 апреля 1914 года шхуну и по льду отправился к мысу Флора на Земле Франца-Иосифа. И письма к родным и близким оставшихся на судне.
Для штурмана Альбанова жестянка имела особое значение. Ведь судно покидал он из-за конфликта с капитаном. Брусилов ознакомил штурмана с документами, которые предстояло нести к земле, к людям. За исключением писем...
В своем дневнике Альбанов скупо касается причин трагических событий дрейфа. Ничего не говорит о них и Брусилов в коротком рапорте. Молчит и выписка из судового журнала, составленная Ерминией Жданко, — документ официальный, не допускающий никаких чувств и эмоций. Все, кто впоследствии писал об экспедиции, ограничивались этими скупыми данными. И вполне понятно. Нет фактов. Мы не будем здесь касаться различных литературно-романтических версий событий, разыгравшихся якобы на шхуне во время дрейфа, — предположений было немало, и они тоже от недостатка информации. Той самой, которая наверняка была в письмах...
Вчитаемся внимательно в альбановский дневник. Первая его часть, до половины мая 1914 года, записки, относящиеся к началу плавания и тягостному дрейфу, утонули во время пешего перехода по льдам к Земле Франца-Иосифа. Они частично восстановлены Альбановым по памяти при подготовке дневника к публикации, года два спустя после возвращения на Большую землю. И невольно бросается в глаза, что теме почты в записках отводится значительное место.
«Георгий Львович, Ерминия Александровна, Шленский заняты делом — они пишут, — отмечает Альбанов. — Боже мой! Что они пишут с утра и до вечера вот уже целую неделю? Мне иногда становится страшно, каких размеров, какого веса дадут они нам почту в тот далекий мир, где люди живут и настоящим, а не только прошедшим и будущим, как у нас на «Св. Анне». Но, к моему удивлению, почта оказалась невелика, не более 5 фунтов».
А не велика ли?
Жестянка весит граммов двести-триста. Рапорт и выписка с личными документами столько же. Значит, остальной вес — письма — более килограмма! Много ли это? Всем известная школьная тетрадь весит тридцать пять граммов. Выходит, было более тридцати тетрадей! А писали скорее всего убористо. Бумагу экономили. И лист в то время было принято использовать с двух сторон. Таким образом, текста в переводе на машинописный стандарт приблизительно пятнадцать тысяч строк.
О чем могли писать эти измученные люди, заброшенные за многие тысячи километров от дома в сердце Арктики? Например, юная Ерминия Жданко, больше всех переживавшая разлуку с родными. Наверное, о бескрайних льдах, холоде и мраке длинных полярных ночей. О невообразимо тяжелой жизни в тесных, промерзших насквозь каютах, болезнях и страхе перед неизвестным грозным будущим. О неизбежных в таких нечеловеческих условиях ссорах и разногласиях членов экспедиции, в первую очередь Брусилова и его первого заместителя Альбанова. О том, почему капитан отстранил штурмана от должности, что очень кратко, всего одной строчкой зафиксировано в судовом журнале. И возможно, о причинах ухода Альбанова со «Св. Анны» и многих других оставшихся неизвестных нам событиях, не отраженных ни в выписке, ни в рапорте...
В жестянке, которую передал Альбанову капитан, вместе с письмами рапорт и выписка; документы эти формально оправдывают уход штурмана и почти половины экипажа. Чтобы оставшиеся на судне, как утверждал штурман, не погибли от голода и смогли продолжить дрейф до благополучного окончания. И штурман бережет жестянку. И все идущие с ним десять человек знают о ней, тоже ее берегут.
И вот тридцатого июня в ледовой партии чрезвычайное происшествие. Двое бегут. Выкрав пищу, бинокль с компасом, оружие. И жестянку прихватывают потому, что понимают ее ценность — с ней являются они вроде бы законными посланниками капитана. И если доберутся до земли, жестянка их оправдает.
Сбежавшие взяли самое необходимое, самое важное. «Все порывались сейчас же бежать в погоню, — отмечает Альбанов в дневнике, — и если бы их теперь удалось настигнуть, то, безусловно, они были бы убиты». И самая строгая мораль это оправдала бы. Измена товарищам по несчастью наказывается сурово. Измена, ставящая на грань гибели всех остальных, — особенно.
Восьмого июля, после двух с половиной месяцев блужданий по льдам, группа Альбанова наконец добирается до Земли Александры — одного из многочисленных островов архипелага Франца-Иосифа. И на берегу случайно натыкается на беглецов. Застает их врасплох. Они молят о пощаде. Жестянка с почтой цела и не вскрыта. Последнее слово за Альбановым. Он медлит, взвешивает все «за» и «против». И его мнение — простить. «Ради прихода на землю...»
Главный из беглецов, а это был матрос Конрад, что несложно понять из сопоставления альбановского дневника и записей самого Конрада, теперь должник штурмана, спасшего ему жизнь.
А до мыса Флора на острове Нордбрук — конечной цели похода — еще сто пятьдесят километров. Это был поистине марш смерти. Люди гибнут один за другим. Одни — от болезни (Эта болезнь, которая затронула почти всех членов экспедиции, долго представляла загадку. По нашей просьбе доктор медицинских наук, заведующая клиникой Института медицинской паразитологии и тропической медицины Н. Н. Озерецковская проанализировала «историю болезни» по записям судового журнала и дневнику Альбанова и высказала предположение, что члены экипажа умерли от трихинеллеза. Возбудителями этой болезни являются небольшие личинки. Они могут передаваться человеку вместе со съеденным мясом, например, белых медведей. Личинки размножаются, разносятся потоком крови по всему телу, внедряются в мышцы, разъедают стенки сердца и в тяжелых случаях приводят к инфарктам миокарда и параличам.), другие — исчезают без вести...
Наконец на мысе Флора, в хижине зимовавшей здесь когда-то английской экспедиции Джексона, где есть запас продовольствия, оказываются двое — Альбанов и Конрад. Страшный поход позади. Из одиннадцати человек, которые покинули «Св. Анну», девятерых отняла Арктика. Альбанов и Конрад в теплой хижине. Рядом — остатки снаряжения: «...компас, секстант... да две или три банки, из которых одна с почтой», — пишет Альбанов в своем дневнике. В мыслях штурман и матрос видят себя уже на Большой земле. Так неужели какие-то прошлые, далеко отодвинувшиеся события и дела смогут снова властно заявить о себе?
И снова в дневнике Альбанова возникает тема почты.
«Должен упомянуть об одном странном обстоятельстве, рисующем наше душевное состояние по прибытии на мыс Флора. В тот момент, как увидел я надписи Седова и две банки с почтой (это были записки заместителя начальника Седовской экспедиции Кушакова о местонахождении и положении экспедиции.— Примеч. авт.)... у меня мелькнула мысль, что в этом году должно прийти судно... Уверенность моя в этом была так велика, что я до прихода судна не вскрыл банок с почтой, которые были привязаны над большим домом (курсив Альбанова). Из писем, помещенных в них, я много узнал бы очень интересного для меня, и я уверен, что всякий на моем месте первым делом открыл бы эти банки. Мне странно и самому, почему я не открыл эти банки с почтой, которые для того и повешены, чтобы их открыли и прочли письма... И очень, может быть, хорошо сделал, что не прочел содержимого банок. Многое узнал бы я из этих писем неожиданного для себя...»
