Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №06 за 1988 год
Я узнал его сразу, и он меня тоже. Десять лет назад, прокладывая первый бамовский зимник по олекминскому притоку, реке Нюкже, мы натолкнулись на этого Степу, обитавшего в такой же одинокой таежной избушке. Начальник наш строго потребовал у Шилова паспорт, чем привел его в неподдельное изумление, ибо до сих пор в тысячекилометровом радиусе все друг друга знали как-то и без паспортов. Вторжение людей не понравилось Степе, и он ушел к устью Хани, а когда через пару лет и туда высадился десант, перекочевал за пороги. С тех пор и осел здесь, промышляя рыбалкой и охотой. В добыче Степан не жаден, берет ровно столько, чтобы хватило на табак, хлеб, сахар и что там еще из прожиточного минимума. Новости большого мира он охотно и любознательно слушает по радио, но воспринимает их, по-моему, как вести с другой планеты: чудно-де живут марсиане. Когда-то он пробовал быть как все, но регламентированный образ жизни и людские нравы оказались в тягость его вольной натуре.
И вот сидим мы после задушевного ужина на пороге избушки, разматывая клубок воспоминаний. Степа болтает ногой в шлепанце, изготовленном из валенка. Шапка на всклокоченной его голове надета задом наперед. Докурив цигарку, он аккуратно прячет «бычок» в специальный мешок, наполовину забитый окурками, и задает риторический вопрос: «Чего людям спокойно не живется?», имея в виду то ли нас, то ли себя, то ли тех, чьи голоса глухо доносятся из включенного транзистора. А мне кажется, что не Степан Шилов, бродячий таежник, сидит передо мной, а человек из отряда Хабарова...
...И снова могучая река подхватывает наши плоты. А после порога (которого по счету?) — глубокая тишина, и в зеркальной воде отражаются только скалы. Складываю ладони рупором: «Эй, на дощаниках! Где вы?» И эхо возвращает от ближних и дальних каменных стен: «Вы... вы... вы... вы...»
Путь труден. Остается только догадываться, как преодолел отряд Хабарова пороги Олдонгсо или Махочен с их высокими валами. Да и не только о хабаровцах и Олекме речь. Примерно в те же годы отряд Максима Перфильева поднимался по Витиму; Василий Поярков одолел сотни верст верховьев Гонама — а пороги тех рек еще страшнее. Я спрашивал историков и краеведов Сибири, как, по их мнению, пробирались казаки через пороги. Оказалось, никто над этим особо не задумывался: «Ну, на веслах, если паруса не хватало, или бечевой по берегу, как бурлаки на Волге».
Но, пройдя все эти реки, я лишь больше недоумеваю: нет ведь и сейчас такой бечевы, которая могла бы удержать казацкий дощаник в бешеной стремнине иных сибирских порогов. Получается, что обносили пороги по берегу? Но и это кажется нереальным: на одной лишь Олекме подобных препятствий минимум пять, а на Витиме и Гонаме вдвое больше, причем по берегу не то что троп, порой вообще прохода нет. Перетаскивали на руках многие тонны груза и тяжелые деревянные лодки по камням? По скалам? По сопкам? Это работа адски тяжелая, требующая нечеловеческого упорства и немалого риска. Я прошагал один такой «обход» вокруг порога. Карабкался по сыпучим камням, ободрал колени, пытаясь зацепиться за скалы на склоне, зверски устал, пока залез на седловину, а спускаясь, рисковал свалиться с обрыва. И это налегке, без мешка с провиантом, без лодки, без чугунной пушки...
Сохранились рисунки речных судов первопроходцев-дощаников. Это довольно внушительных размеров лодки с мачтой, парусом и рулевой оснасткой. Таскать такую махину по диким горам? Когда я поделился сомнениями с матросом нашего экипажа, журналистом Андреем Кабанниковым, он, конечно, спросил: «Что наука говорит?» Я промямлил что-то про бечеву, парус и роль весел в могучих руках. Рядом грохотал порог, и мы замерили скорость воды. Получилось около сорока километров в час. М-да...
Многое могу теперь легко представить. Как радуются участники похода обильно вылезшему по косам лесному зеленому луку, спасению своему от цинги. Как ловят безлунными ночами ленков и хариусов, дремлющих в тиховодье,— высвечивают их в прозрачной воде смоляным факелом и накрывают, сонных, плетеной сеточкой. Знаю, где устраивают биваки, потому что по ущельям совсем немного мест, пригодных для стоянки большого отряда,— мы встаем на ночлег там же: в основном по устьям речек, где просторные поляны и множество выброшенного селями и паводками леса.
Вижу, как, упав вечером на еловую (такую же, как у нас) подстилку и положив под головы котомки и топоры, лежат «гулящие, охочие, промышленные люди» до утра, будто окаменев от многодневной, а может, многолетней усталости.
Но как ни напрягаю фантазию, глядя на эти пустынные водяные холмы, то опадающие, то вспухающие шапками желтой пены, не могу представить, как все-таки одолевали они этот буйный барьер, поставленный на сибирской реке природой.
В древних актах, «расспросных речах», «скасках» рассеяны отрывочные сведения, приоткрывающие «технологию» преодоления порогов. Василий Поярков: «А та река Гоном порожиста: как по ней шли и судном на порог подымалися, и на пороге казенное судно заметало; и на том замете с того казенного дощеника с кормы сорвало государев свинец, что с ним послан был 8 пуд 16 гривенок, и тот свинец в том пороге в глубоком месте потонул и сыскать его не могли... река порожиста, а на тех порогах ходу воды судовой есть, да пороги сильные и велики, подымать суды жестоко». Промышленный человек Колмогорского уезду Пенежского волоку от Николы Чудотворца из Заборья Гришка Григорьев сын Вижевцев в допросе сказал: «...на той Олекме реке 10 порогов. А пороги водяным и большим судами ходу будет, только де надобны на большие суды судовые снасти добрые, завозы и подчалы и бечевы новые... и надо б тем служилым людям суды небольшие против того в каких он, Гришка, судах преж сего ходил и ныне идет, чтоб на судне только было по шти человек. Потому что де вверх Олекмы реки в Камени пороги большие и быстрые и воды мелкие, а в больших де судах в дощаниках, в которых по иным зимовьям ходят, на тех порогах промыслить будет не мочно, потому что те суды водою глубоки. И отпустить де их надобно из Якуцкого острогу не задержав, и кончее до Петрова дни за неделю, потому чтоб вода в Олекме реке по большим порогам не ушла».
Так, значит, не обносили? По Олекме судоходства нет и сейчас. Но на Витиме я поднимался по Парамскому порогу на специальном буксире с двумя танковыми моторами. Старейший лоцман реки Иван Харитонович Дузь сказал тогда: «Только в самую малую воду удается вверх ходить, пока навал слабее».
Летом на Олекме белые ночи. В воздухе разлит голубоватый сумеречный свет. Хорошо видны осыпи — будто широкие каменные реки стекают по склонам. Хорошо видно ущелье, пропиленное Олекмой. А почему бы, думаю я, не снарядить экспедицию по следам российских землепроходцев? С помощью историков и краеведов восстановить облик казачьего судна, построить дощаник в Якутске, оснастить его по канонам XVII века и отправить на нем отряд с тем же снаряжением, что у первопроходцев, по самому трудному пути казаков: например, по Лене—Алдану—Учуру — к Тихоокеанскому побережью. Быть может, тогда окончательно станет ясно, как же все-таки преодолевали пороги первопроходцы...
Отряд Хабарова поднялся до самых верховьев Олекмы и перевалил на верхний Амур. Поход семидесяти мужиков имел для России значение историческое: местное население Амура и низовьев Уссури приняло русское подданство, в обширном крае были основаны первые русские крепости. По проторенной дороге шли затем новые и новые отряды. Академическая «История Сибири» подытоживает: «Переселение на Амур русских промышленников, «гулящих людей» и пашенных крестьян, стремившихся уйти... в новые земли, было важнейшим последствием похода Хабарова». Потом, когда на всей территории уже возникли десятки русских селений, был проложен другой, более легкий и удобный южный путь в «Амурское царство». Олекма снова погрузилась в вековую дремоту.
III
...В дождливый летний день мы причалили к одинокой избе — метеостанции Енюка. Здесь живут пятеро молодых ребят. Ближайшее село — в трехстах километрах ниже по течению, вертолет прилетает сюда два раза в год. Ребята поочередно несут круглосуточное дежурство, передают каждые три часа по радио метеоданные. Живут дружно и по возможности весело, хотя это психологически трудно, когда месяцами — ни одного нового лица. За последний год мы были у них первыми гостями.
Здесь мы два дня ждали свой вертолет, крутили старые фильмы на изношенном проекторе, рылись в книгах, удивляясь разнообразию библиотеки. А потом попрощались с ребятами и двинулись в обратный путь.
Когда летишь над этой бескрайней, безлюдной землей, раскинувшейся к северу от Амура, все горы и реки кажутся одинаковыми. Тундра перемежается чахлой тайгой, а ту сменяют волны остроглавых пиков, даже в разгар лета припудренных снегом, и снова — реки, озера, горы, болота. Ни огонька на многие сотни километров. Это те самые, по выражению Герцена, «океаны льда и снега», через которые «горсть казаков и несколько сот мужиков перешли на свой страх».
