Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №06 за 1978 год
— За сорок лет вашего отсутствия, — сказал кибер.
— Так что же... — Ноэл с ужасом смотрел на следы кибера в многолетней пыли. — Меня не было сорок лет?!
— По моим данным: сорок лет, один месяц и два дня.
Ноэл прислонился к стене.
— Значит, мне теперь шестьдесят...
— Я не знаю, — сказал кибер, — у меня нет таких сведений. Может быть, и пятьдесят... Для шестидесяти лет вы неплохо сохранились. Конечно, вещи сохраняются лучше, но это и понятно, на них уходит столько человеческой энергии.
Последняя стоянка Укукая
Это было давно, четверть века назад, но память отчетливо сохранила все события той осени.
...В тот полевой сезон я, геолог, попал волей случая в район Анадырского нагорья. Там, недалеко от верховий рек Анюя, Чауна и Анадыря, работала одна из партий
Чаун-Чукотского геологоразведочного управления. У геологов кончались продукты, и к ним из Певека вылетал самолет. Взяли и меня.
Я знал, что партия эта исследует малоизученный район вблизи озера Эльгыгытгын, или, как называют его чукчи, Эльгытхын.
Оно-то и привлекало мое внимание.
Еще в 1914 году геолог Полевой, работая на Чукотке, услыхал от местных жителей об этом озере. Он хотел добраться до него, но не смог найти проводника. Все чукчи наотрез отказывались идти в эти места. Сергей Владимирович Обручев оказался счастливее своего предшественника: его согласился сопровождать чукча Тнелькут. В феврале 1934 года они тронулись в путь. С Тнелькутом ехала вся семья на нескольких нартах. Двигались по глубокому снегу долины Чауна, затем по горным кручам и через несколько дней достигли цели. Но, приехав на место, Тнелькут заявил, что больше суток здесь оставаться не сможет якобы из-за отсутствия корма для оленей, хотя Обручев своими глазами видел ягель в той котловине, где находится озеро.
Сергей Владимирович высказал потом гипотезу о том, что озеро заполняет кратер потухшего вулкана. Но чем объяснить, что вблизи озера, как говорят чукчи, нет никакой жизни? Дикие олени сюда не заходят, не забегают звери, не залетают птицы, хотя их пролетный путь проходит над этим озером...
Быть близко от таинственного озера и не увидеть его — этого я не простил бы себе всю жизнь.
Самолет шел над большой котловиной. На дне ее светилось озеро, словно полная до краев огромная каменная чаша с плоскими и черными краями. По краям котловины столпились высокие конусообразные горы. От кромки воды до гор не менее пяти километров. Это была наклонная плоскость, полого падающая к озеру. На ней не видно ни одного кустика, ни одной травки. Везде сплошной черный камень.
Конечно же, было загадкой существование здесь такого большого водоема, размеры которого, по Обручеву, достигали 17 километров в длину и 12 — в ширину; озеро было темным, видимо, очень глубоким, исключая узкую зеленоватую прибрежную полоску, где просвечивало дно.
На южном берегу озера, там, где из него вытекает единственная река Энмываам, мы увидели белую палатку. Она стояла у подножия одной из сопок.
Пилот выбрал место для посадки на галечной отмели реки.
К самолету подбежали два человека. В одном из них я узнал геолога Ивана Дмитриевича, с которым был знаком уже много лет. Он приехал на Колыму после окончания геологоразведочного техникума по комсомольской путевке. Открывал первое золото в Бёрёлёхской долине, потом мы работали с ним в холодном Верхоянье, искали золотоносные россыпи на бурной Адыче. И вот он на Чукотке...
Рассказываю Ивану Дмитриевичу, что привело меня к ним. Иван Дмитриевич улыбнулся и задумчиво сказал:
— Конечно, наши редкие маршруты еще не позволяют сделать окончательного заключения. Но уже сейчас ясно, что этот район, находящийся в зоне вулканов, может быть очень интересным и перспективным. Видишь ли, район сложен в основном вулканическими породами: базальтами, туфами, липаритами. Шлиховое опробование притоков реки Энмываам обнаружило незначительную золотоносность. Повсеместно в шлиховых остатках были зерна опала, халцедона, пирита, киновари и очень мелких алмазов...
— А почему в этих местах нет никаких зверей и птиц? — спросил я.
— Это и для нас загадка. Ни в долине Энмываам, ни в котловине вблизи озера мы не видели никакой живности. Кое-где встречаются хорошие ягельники, на которых могли бы пастись олени. Но и оленей нет. Даже евражек-сусликов, которые на Чукотке повсюду, и то не видно! Не только не встречали медведей, но не заметили даже их следов...
Мы проговорили с Иваном Дмитриевичем допоздна, не ведая, что Завтрашний день готовит нам удивительное знакомство.
По широкой долине реки Энмываам медленно шагает старик, опираясь на длинную палку. Пергаментную кожу его лица избороздили глубокие морщины. Длинные пряди черных с проседью волос спускаются на плечи...
На ногах старика торбаса на толстой подошве из оленьей шкуры. Такую обувь чукчи называют «плекты» и носят обычно зимой. А старик надел ее тогда, когда еще нет снега. Видимо, он сделал это неспроста — собрался в дальнюю дорогу. За плечами его висело ружье.
Старик шел не торопясь, временами останавливался и внимательно смотрел вокруг. Порой он нагибался и щупал рукой ягель. На поводу старик вел двух оленей, которые покорно следовали за ним, на ходу срывая мох. На спине одного оленя, который сильно хромал и шел очень тяжело, виднелось подобие седла из двух мягких валиков; они были привязаны к туловищу животного ременной подпругой. На спине второго оленя были небольшие переметные сумы. Впереди старика бежала черная лайка с белым пятном на лбу.
Вдруг собака выбежала далеко вперед, остановилась и по своему обыкновению стала верхним чутьем искать незнакомые запахи, затем громко залаяла. Старик начал снимать ружье, но, присмотревшись, увидел двух человек, которые поднимались по долине ключа. Временами они останавливались и набирали землю в деревянное корыто, похожее на жирник в чукотском пологе.
Старик позвал собаку и стал с интересом наблюдать за людьми.
Между тем геологи тоже заметили старика и направились к нему. Подойдя поближе, один из них сказал:
— Здравствуй, товарищ!
— Здравствуйте, добрые люди, — на чистейшем русском языке ответил старик и повесил ружье за спину.
Так состоялось знакомство геолога Ивана Дмитриевича с колхозным пастухом Захаром Укукаем. Старик ехал сюда трое суток, бригадир послал его искать новые пастбища. Вначале олени шли хорошо, потом один из них повредил ногу — провалился между камней, стал сильно хромать. Пришлось идти пешком. Хороший ягель тут есть, но старик опасается пасти здесь оленей...
— Почему? — спросил Иван Дмитриевич.
Захар не ответил. Когда же он узнал, что база геологов находится вблизи озера Эльгыгытгын, посмотрел на Ивана Дмитриевича недоверчиво. И спросил:
— Вы там ничего не видели, никто у вас не болеет?
— Пока все в полном порядке, все здоровы.
Старик, похоже, хотел что-то сказать, но передумал.
Вечером вместе с Иваном Дмитриевичем в лагерь геологов пришел Захар Укукай. После нескольких кружек чая и выкуренных трубок, скрепивших взаимную дружбу, старик сказал, что будет сейчас лечить оленя. Мы с интересом стали наблюдать за врачеванием.
Захар накинул на шею оленя чаут и привязал к одному из толстых кольев, на которых геологи в хорошую погоду сушили мокрую одежду и спальные мешки. Потом вынул из чехла стальной нож, взял оленя за больную ногу и стал чистить рану. Олень сильно брыкался, пытался вырвать ногу. Мы видели, что Захару очень трудно. Я не выдержал и решил ему помочь. Только успел сделать шаг, как старик, поняв мое намерение, отрицательно тряхнул головой:
— Не надо. Для старого человека чем труднее работа, тем лучше здоровье. — И он продолжал свое дело. Вычистив рану, старик обмыл ее и завязал ногу тряпицей. — Теперь все будет хорошо, — удовлетворенно проговорил Уку-кай, вытирая руки об одежду. — Скоро олень снова повезет меня. В продолжение всей процедуры собака лежала недалеко от старика и наблюдала за происходящим. Когда старик закончил, она подбежала к оленю и полизала его больную ногу. Олень стоял, низко опустив голову, и косил свой черный глаз на собаку.
Старик погладил собаку и ласково проговорил:
— Какой ты у меня умный, Чаун, все понимаешь. Ладно, иди паси оленей. Да смотри, чтобы далеко не уходили.
Чаун направился к оленям, которые уже пошли искать ягель.
— Хорошая у тебя, Захар, собака, — сказал Иван Дмитриевич, молча наблюдавший за этой сценой.
— Плохую бы не держал. Чаун для меня самый лучший друг. Я взял его, когда остался один. Взял маленьким щенком, назвал Чауном и вырастил...
Укукай направился к палатке. Он все время посматривал в сторону озера, хмурил брови, что-то шептал. Я спросил старика:
