Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №03 за 1978 год
И вот люк отдраен. В кабину, заметно отсыревшую, с шипением врывается наружный воздух. Какое-то время ощущаем боль в ушах, но она быстро проходит. Поднимаемся наверх. Уже начинает темнеть. Погружение длилось почти семь часов, но как быстро они пролетели!
Сразу же начинаются жадные расспросы. Обмениваемся впечатлениями с Вадимом Фиалковым. Его наблюдения в каньоне весьма любопытны. Общий интерес вызывает мое сообщение о «каменных ручьях». Здесь же, на барже, прокручиваем ленту видеомагнитофона, где записаны эти полосы галечника. Начинается горячее обсуждение возможной их природы.
Геофизики с «Верещагина» также привезли интересные материалы. Эхолотный промер показал, что в пределах почти плоского днища Байкала местами встречаются уступы высотой несколько десятков метров. Благодаря сейсмическому профилированию выяснилось, что эти уступы связаны с тектоническими нарушениями, пронизывающими всю осадочную толщу. Магнитологи зафиксировали интенсивные магнитные аномалии как в районе этих уступов, так и вблизи берегов озера, где на поверхность выходят типичные океанические базальты.
Итак, первые признаки активного процесса рифтообразования в Байкальской впадине нами уже получены...
Так изо дня в день, наращивая предельную глубину погружений, мы накапливали фактический материал. Наступил день, когда наши подводники приняли решение штурмовать предельную глубину Байкала в этом районе — 1410 метров. В экипаже «Пайсиса-XI» двое наших опытнейших пилотов: А. Подражанский и А. Сагалевич и сотрудник Лимнологического института СО АН СССР, опытный аквалангист Н. Резников. Все шло хорошо до глубины тысячи метров, когда в аппарате обнаружили воду — потек один из гермовводов. Пришлось всплыть и устранить неисправность. Попытка достичь дна на следующий день была успешной, «Пайсис-XI» в том же составе достиг глубины 1410 метров! На радостях члены экипажа чокнулись забортной байкальской водой, которую набрали в пробоотборники.
Вслед за рекордным погружением мы совершили еще ряд глубоководных спусков. Нашими геологами был детально обследован подводный склон на всем его протяжении от поселка Листвянка до Больших Котов. Многие из наблюдений, сделанных в первых погружениях, подтвердились. Так, например, выяснилось, что почти всюду склон имеет ступенчатое строение. Похоже, здесь он сформирован целой системой тектонических нарушений, ими западный борт озера разделяется на отдельные тектонические пластины. Такое строение склон мог приобрести в процессе устойчивого поднятия всего западного борта рифтовой впадины. Другая система тектонических нарушений обнаруживает себя подводными каньонами.
Да, Байкал — это не просто озеро, не просто впадина. Это арена борьбы могучих подземных сил, это раскол внутри континента. Быть может, очаг океанообразования?
Полученные данные позволили значительно лучше понять, в чем состоят сходство и различие Байкальской и океанических рифтовых зон, представить основные стадии их эволюции. В этом основной итог экспедиции.
Евгений Мирлин, кандидат геолого-минералогических наук, начальник Байкальской комплексной геолого-геофизической экспедиции
Звончатый переладец
Есть дом на окраине Чернигова. Ничем не приметный, обычный деревянный дом, обнесенный оградой и пожухлыми зарослями акаций. Настежь распахнутые окна, в которых шевелятся занавески, выходят в узкий Малясов переулок. Здесь мало прохожих, редкие автомобили неслышно сминают рыжую листву. Выключенный из стремительного ритма окружающих его улиц, переулок полон осенней пахучей тишины и покоя. Но только первый миг кажется, что он живет тишиной...
Тонкий свистящий звук сопилки накатывается из притаившихся зарослей, из глубины раскрытых окон... Широко и доверчиво настраивает свой голос домра... Ей вторит владимирский рожок, за ним вступают кувиклы, кобза, мандолина... Это похоже на скольжение облаков по чистому полуденному небу... Светлая печаль древнего напева щемит, будоражит душу: кажется, что он выплыл из неслышно падающих сумерек, выстоялся в бражном воздухе осенней земли. Звуки понемногу крепнут, струятся в легком прихотливом узоре, и тишина отвечает долгим замирающим эхом.
Здесь работает мастер. Александр Никитович Шленчик «разговаривает» со своими инструментами, пробует их голоса, а может, и прощается с ними, потому что скоро придут заказчики — представители разных хоров, ансамблей, Домов культуры. Разноголосая музыкальная коллекция, сработанная мастером, разъедется по городам и весям страны, чтобы зажить самостоятельной жизнью. Оркестровые цимбалы отправятся в Киев, в консерваторию и Музей народной архитектуры и быта; кобза — предок бандуры — уедет в Харьков, во Дворец культуры тракторостроителей; басетль, по форме напоминающий контрабас, ждет Минская филармония; а семейство сопилок-свирелей примет известный белорусский ансамбль «Песняры».
Так было всегда, и, я уверен, так будет сегодня: сначала тщательный осмотр инструментов, придирчивая проба ладов и тональностей — затем шумная похвала автору. И, как всегда, на специально приготовленном бланке появятся строки авторитетного заключения, типа: «Сопилки мастера Шленчика имеют ровный звукоряд, хорошую амплитуду, удобно вырезаны отверстия для пальцев, что расширяет технические возможности инструмента... Расчеты, сделанные А. Н. Шленчиком, дают возможность ставить вопрос об изготовлении сопилок в массовом порядке».
Таких сопилок, изготовленных из мореного граба, клена, бузины и отшлифованных до зеркального блеска, мастер сделал около тысячи. Не случайно о нем говорят: «Лучший мастер среди музыкантов, лучший музыкант среди мастеров». Шленчиком созданы целые семейства мандолин, кувиц (на них играли еще в Запорожской Сечи), цимбал, жалеек, рожков, тростниковых дудок-очеретянок, гуслей. Ему много раз присуждались премии и почетные дипломы, многие музыканты гордятся, что играют на его сопилках, бандурах и мандолинах. Но особую радость Александру Никитовичу доставляла работа над восстановлением и усовершенствованием забытых и почти исчезнувших инструментов. Так было, например, с творениями народа коми — чипсаном, бадьпу, сюмодом; так было с литовской лимздели, с итальянским оккарино, с украинской козой.
Последним открытием Шленчика стал «звончатый переладец» — гудок, предок или ближайший родич скрипки. «Снежный человек» средневековой славянской музыки, как окрестили его ученые-музыковеды. Легендарный инструмент дерзких народных шутов-скоморохов, голоса которого еще не слышало современное поколение людей...
Грустная история у русского гудка. Судя по былинам и историческим песням, он сопровождал многолюдные народные торжества; непрерывное басовое гудение издавала при этом верхняя «солирующая» струна, как, например, при игре на лире... В течение многих лет не один исследователь музыкального фольклора мечтал найти древний гудок, услышать его голос, узнать репертуар гудошников и таким образом прочитать важную, почти стершуюся страницу в истории народной музыки. Но инструмент словно скрылся в дымке веков, оставив в руках музыковедов лишь косвенные свидетельства своего существования.
«Диавольским сосудом» заклеймили гудок церковники, «звончатым переладцем» нарекли его заливные песельники-скоморохи. На нехитром своем инструменте исполняли они плясовые наигрыши, потешая народ. Сбившись в ватаги, бродили гудошники из города в город, из посада в посад. Где «медвежью комедью» показывали, где «скоромную» сказку сказывали, а где и в пляс пускались, надев на себя личины-маски: «Нужда пляшет, нужда скачет, нужда песенки поет». Одно слово — веселые люди!
При «тишайшем» царе Алексее Михайловиче церковь добилась своего: анафемы обрушились на головы тех, кто «совершал хребтом вилянье, ногами скаканье, устами неприязнен клич и вопль». Куда бы ни шли скоморохи, их всюду настигало око государево и гнев церковный.
Вскоре «сосуды гудебные» были изъяты. Со всех уделов российских их свозили подводами в Москву и здесь на площадях всенародно сжигали. Горели в кострах гудки и гусли, домры, волынки и скрипицы. Не быть веселью на русской земле! А самих скоморохов согласно грозным указам ссылали на далекий Север, в глухую бескрайнюю Сибирь...
Между тем доподлинно известно, что царь, преследуя скоморохов, сам охотно забавлялся народной музыкой. Английский путешественник А. Олеарий, посетивший Московию в начале XVII века, был свидетелем буйного мирского веселья в покоях царя Михаила Федоровича: один из скоморохов играл на гудке, а девушка плясала под его аккомпанемент. Известно также, что для Алексея Михайловича в Лапотном ряду был куплен за полтину гудок («для потехи»). Большой штат гудошников находился и при дворе Петра I. Как сообщают «Расходные записки» царя, «...мая 3 дано крестьянке кн. Ник. Ив. Репнина Настасье Игнатьевой, которая играет на гудке, 5 рублей», а гудошнику Якову Кириллову Коневу «дано 10 рублей на дорогу». По-видимому, оба музыканта — и Конев и Игнатьева — пользовались особым расположением Петра, потому что у первого он «изволил крестить младенца», а к другой самолично, пожаловал на свадьбу, где «собраны были все гудошники». Излюбленный русский инструмент был воспет «отставным служивым» Моисеем Слепцовым в его оде в честь взятия Очакова: «Строй, кто хочет, громку лиру, чтоб казаться в высоте. Я направлю песню миру по-солдатски, на гудке».
