Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №07 за 1987 год
В горы ходят охотиться или пасти скот, за научными данными, спортивными рекордами и, наконец, за романтикой. Индейцы-кечуа поднимаются на Чимборасо за льдом.
Белая маковка Чимборасо, когда-то грозного извергателя лавы, высится над всеми пиками эквадорских Анд. Вечные снега начинаются за тысячу метров до вершины. Зато какой лед покоится среди застывших рукавов лавы!
Конечно, стерильный лед для мясников и мороженщиков можно получить и в холодильнике. Но цены на электричество в округе очень высоки, а потому для торговцев глыбы натурального льда подходят больше.
Ходить по лед — дело нелегкое. В поселке этим занимаются несколько семей. Идут сразу все мужчины, кроме самых старых. Много льда в руках не унесешь, поэтому с вечера, если не хватает своих ослов, надо обежать соседей и одолжить у них тягловую силу.
А чуть свет, выпив по чашечке кофе, добытчики льда отправляются в дорогу. Добравшись до альпийских лугов, они непременно останавливаются и дают ослам вволю попастись на никем не мятой траве. Через час-другой — заветные ледники.
Мужчины берутся за топоры с длинными рукоятками. Вырубать кубы льда килограммов по десять — нехитрая работа. Но ведь огромная высота! Нехватка кислорода превращает эту задачу в тяжкий труд, и уже через пять минут все работают с надсадой. Наконец холодные блоки вырублены. Их обматывают соломой, укладывают в мешки и навьючивают на ослов. Предосторожности необходимы — и чтобы будущий товар медленнее таял, и чтобы не застудить животных.
Прежде чем спуститься в долину, кечуа не забудут бросить монетку духу Чимборасо, хозяину горы. Ведь как-никак это его владения, лед — его имущество, так что, если не задобрить, он рассердится, спустится в предгорья, попортит скот.
Лишь в сумерках ледоносы достигают родной деревушки. А наутро надо спешить на ярмарку. К мужчинам присоединяются женщины: они сплели циновки, корзинки, веревки, изготовили мешки, сумки. В корзинах — куры и кролики, которых индейцы выращивают на продажу. Сами они предпочитают мясо куйе, да и то по праздникам. Поэтому-то рубящим лед трудно работать — в их рационе ничтожно мало мяса.
От развилки дороги ведут или в Амбато, или в Риобамбу. Куда двинется ледовый караван — зависит от спроса: в каком городе сегодня лед дороже. Цена колеблется по сезонам, зависит от наплыва туристов, от количества забиваемого скота. Но всегда она невелика, как было еще при дедах, которые первыми занялись доставкой льда.
На обратном пути мужчины перебрасываются словами:
— Ты что бросил? Железный кругляш вместо монеты?
— Я-то?.. А где мне денег взять?
— Ну и я... понадеялся, что он сослепу не разберет.
— И все же хоть пару сукре на ярмарке заработали...
Несколько заработанных сукре — тоже подмога. Одна беда — ярмарка не чаще раза в неделю. Остается только ободрять себя старой пословицей кечуа: «Солнце взойдет — не сегодня, так завтра...»
В. Смирнова
Гилберт Кит Честертон. Призрак Гидеона Уайза
Этот случай патер Браун по праву счел удивительным примером алиби, по которому никто, за исключением лишь некой птицы из древних ирландских мифов, не способен находиться одновременно в нескольких местах. Пожалуй, только журналист Джеймс Бирн мог бы, пусть с некоторой натяжкой, сойти за такую птицу, особенно если принять во внимание его ирландское происхождение. Он, как никто другой, был близок к тому, чтобы оказаться сразу в двух точках пространства, потому что за каких-то двадцать минут Бирну удалось побывать на противоположных полюсах общественной и политической жизни.
Первый из них располагался в просторном зале огромного отеля. Здесь встретились три промышленных магната, озабоченные тем, как организовать локаут на угольных шахтах и заставить горняков отказаться от забастовки. Второй полюс находился в своеобразной таверне, скрывавшейся под фасадом бакалейной лавки. Там проходило совещание другого триумвирата, члены которого с радостью обратили бы локаут в забастовку, а забастовку — в революцию. И нашему репортеру, словно гонцу, приходилось сновать то туда, то сюда — между миллионерами и социалистами.
Угольных королей Бирн нашел среди надежно укрывавшего их густого леса цветущих диковинных растений и витых резных позолоченных колонн. Высоко под расписными сводами между вершинами пальм были развешаны золоченые клетки. В них пели на разные голоса причудливые птицы с оперением всевозможных тонов. Но даже в самой безлюдной пустыне пение этих птиц и благоухание цветов было бы уместнее, чем здесь.
Промышленники, двое из которых были американцами, задыхаясь от яростных споров, расхаживали взад и вперед по всему залу и не замечали ничего вокруг себя. Они рассуждали о том, как богатство вырастает из предусмотрительности, бережливости, бдительности и самообладания. Правда, один из них говорил меньше других, а чаще наблюдал за ними горящими глазами, которые, казалось, прочно скрепляло вместе пенсне. Под маленькими черными усиками у него все время блуждала легкая улыбка, похожая скорее на постоянную насмешку. Это был сам Джекоб П. Стейн, как известно, не привыкший тратить без особой надобности даже слова. Зато Гэллап, его пожилой компаньон из Пенсильвании, человек грузный, с почтенной сединой, но невыразительным лицом, говорил больше остальных. Он пребывал в веселом расположении духа и полушутя-полуугрожающе нападал на третьего из миллионеров — Гидеона Уайза — сухощавого старца с торчащей седой бородой. Уайз относился к типу людей, который его соотечественники любят сравнивать с гикори — американским орехом. Своей одеждой и манерами он напоминал обычного старого фермера из равнинных центральных штатов.
Спор между Гэллапом и Уайзом по поводу конкуренции и объединения капиталов тянулся давно.
Уайз сохранил привычки закоренелого индивидуалиста. Поэтому Гэллап уже в который раз пытался убедить его не мешать другим, а объединить ресурсы в мировом масштабе.
— Рано или поздно вам придется пойти на союз с нами, старина,— весело произнес Гэллап, когда журналист вошел в зал.— Этого требует время. Теперь уже нельзя вернуться назад к мелким предприятиям с одним владельцем. Мы просто обязаны держаться вместе!
— Я бы тоже добавил несколько слов, если позволите,— с обычным спокойствием вмешался Стейн.— Существует нечто еще более важное, чем взаимная финансовая поддержка,— политическое единство. Я пригласил сюда мистера Бирна с определенной целью. Нам необходимо сплотиться и сообща решать политические вопросы, так как наши наиболее опасные враги уже объединились.
— Но ведь я вовсе не против политического союза,— проворчал Гидеон Уайз.
Стейн обратился к журналисту:
— Послушайте, мистер Бирн, насколько мне известно, вы можете проникать в разные темные места. И я хочу, чтобы вы совершенно неофициально сделали для нас кое-что. Вы знаете, где встречаются социалисты. Нашего внимания заслуживают лишь двое-трое из них: Джон Элиас, Джейк Холкет, разглагольствующий больше других, да еще, может быть, поэт Генри Хорн.
— А ведь Хорн когда-то водил дружбу с Гидеоном,— насмешливо произнес Гэллап.— Кажется, он посещал класс старика в воскресной школе или нечто в этом роде.
— Тогда Хорна еще можно было считать христианином,— напыщенно заявил в ответ Гидеон Уайз.— Но когда человек начинает общаться с безбожниками, поневоле возникают сомнения. Я продолжал встречаться с ним время от времени, даже готовился поддержать его выступления против войны, воинской повинности и тому подобного. Ну а теперь...
— Простите,— перебил его Стейн,— но дело не терпит отлагательств. Мистер Бирн, открою вам секрет. У меня есть сведения, или, точнее, доказательства, с помощью которых можно надолго отправить в тюрьму за участие в заговорах во время войны по крайней мере двоих руководителей социалистов. Мне бы не очень хотелось использовать эти документы. Поэтому прошу вас, мистер Бирн, пойти и конфиденциально сообщить лидерам заговорщиков, что если они не изменят отношения к нам, я воспользуюсь своими сведениями не далее как завтра.
— Но ведь вы предлагаете не что иное, как соучастие в уголовном преступлении, именуемом шантажом,— ответил Бирн.— Это опасно!
— Да, думаю, положение достаточно серьезно. Для господ социалистов, разумеется,— сухо ответил Стейн.— Вот и растолкуйте им это.
— Ну хорошо,— согласился репортер и с полушутливым вздохом встал.— Дело, в общем-то, привычное. Но если попаду в неприятную историю, то потяну за собой и вас, уж будьте уверены!
— Что ж, попробуйте, молодой человек,— саркастически усмехнулся Гэллап.
Встреча рабочих лидеров проходила в странного вида пустой комнате. На беленых стенах висели только два небрежных черно-белых рисунка, изображающих непонятно что. Единственное, что роднило оба собрания — спиртные напитки — в нарушение сухого закона. Правда перед миллионерами стояли разноцветные коктейли. Холкет же, относившийся к крайним радикалам, признавал только неразбавленное виски. Это был высокий, суровый на вид, но немного неуклюжий сутуловатый человек с резко выступающим вздернутым носом и вытянутыми губами. Он носил неопрятные рыжие усы, и во всем его облике читалось странное презрение к окружающим.
