Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №12 за 1979 год
И вот 33-летний француз Арно де Роснэ, год 1979-й. Его транспорт — это двухметровая доска на колесах с резиновыми шинами. Его движитель — ветер, ибо на доске укреплена мачта с парусом в шесть квадратных метров. Кстати, свою конструкцию путешественник так и назвал — «спид-сейл», «скоростной парус». Стоя на доске, держась руками за дугообразный поручень (как это назвать — «песчаный буеризм», «сухопутный виндсерфинг»?), де Роснэ должен был преодолеть 1100 километров песков, покрыв расстояние от мавританского порта Нуадибу до сенегальской столицы Дакара (путь лежал в основном вблизи океанского побережья).
О том, как ему это удалось, рассказывают выписки из дневника Арно де Роснэ.
ДЕНЬ ПЕРВЫЙ. «Старт стремительный. Ветер благоприятный. Хочу покрыть максимальное расстояние. Но через час первый прокол. Странная это пустыня. Под гладкой на вид поверхностью скрываются колючки, твердые, как сталь...»
ДЕНЬ ВТОРОЙ. «Углубляюсь в совершенно дикий район. Безмолвие, чистота. К вечеру натыкаюсь на стоянку кочевников. Иду на контакт: покупаю овцу, закалываю ее и разделяю ужин с хозяевами».
ДЕНЬ ТРЕТИЙ. «Чем более я углубляюсь в Сахару, тем строже лица ее обитателей. Я постепенно убеждаюсь, что красота пустыни складывается прежде всего из тишины и суровости. Внезапно разражается буря. Ветер поднимает тучи песка и швыряет их к небу со зловещим треском, подобным шуму пламени. Через два часа все опять спокойно».
ДЕНЬ ЧЕТВЕРТЫЙ. «Чтобы не увязнуть в песке, я должен был поставить двойные колеса. Странной формы облака медленно поднимаются из сердца Африки. Я оказался в каком-то первозданном мире, чувствовал себя частью природы и был весь в ее власти. Какое захватывающее зрелище — небо и бескрайние сыпучие пески! Такое никогда не может наскучить. Пейзаж до самого горизонта без признаков жизни. Только остов потерпевшего крушение корабля на берегу океана, белый скелет верблюда, умершего, наверное, от жажды, и захороненный в песках «джип».
ДЕНЬ ПЯТЫЙ. «Почти полный штиль. Волны прилива прорываются в пустыню на сотни метров, лижут колеса «спид-сейла». Я промок до нитки. В десять вечера просыпаюсь в спальном мешке, словно от толчка. Десятки желтых глаз смотрят на меня из темноты. Шакалы. Я хлопаю в ладоши. Глаза исчезают...»
ДЕНЬ ШЕСТОЙ. «Приезжаю в Нуакшот. Я нахожусь ровно посредине пути, но с каждым часом слабею. Нужно остановиться и передохнуть».
ДЕНЬ СЕДЬМОЙ. «Сильно устал и решаю дать себе отдых на целый день».
ДЕНЬ ВОСЬМОЙ. «Отправляюсь на рассвете, хотя в желудке сильнейшая боль. У меня четыре килограмма провизии, нож, запасной парус и две шины, пять бутылок воды — всего двадцать килограммов багажа. Чтобы не погружаться в песок, максимально спускаю шины — таким образом увеличивается площадь соприкосновения с землей. Боль в желудке усиливается. Хотя стоит жара, я обливаюсь холодным потом. Внезапно — сразу за вершиной дюны — разверзается черная воронка. Ныряю в нее «ласточкой», раскинув руки».
ДЕНЬ ДЕВЯТЫЙ. «Очнулся от холода около двух ночи. Сколько часов я пролежал без сознания? Но сейчас, как ни странно, чувствую себя лучше. Выбираюсь из ямы и жду наступления утра. Так как ветер дует в восточном направлении, я прокладываю курс в глубь пустыни, сильно отклоняясь от намеченного курса...»
ДЕНЬ ДЕСЯТЫЙ. «Прибываю в Росо, пограничный городок между Мавританией и Сенегалом. Дежурный полицейский и не думает меня пропускать. Долго совещается со своим коллегой насчет «спид-сейла» и моих документов. Наконец через два часа я могу снова пускаться в путь».
ДЕНЬ ОДИННАДЦАТЫЙ. «Группа вооруженных всадников считает, что я непременно должен задержаться. Выпил с ними мятного чая — драгоценность для путника в пустыне. В пять пополудни приезжаю в Сен-Луи Сенегала. Я проехал 848 километров».
ДЕНЬ ДВЕНАДЦАТЫЙ. «В одиночестве переправляюсь через реку Сенегал. Мощный ветер наполняет парус «спид-сейла», и я несусь с бешеной скоростью в океан. С большим трудом прибиваюсь к песчаной отмели...»
ДЕНЬ ТРИНАДЦАТЫЙ. «Солнце, песок, ветер больше не пугают меня. Проезжаю последние двести километров всего за шесть часов. Вот и Дакар. Меня ожидает целая толпа. Буквально срывают с «машины», подбрасывают в воздух. Потом кто-то протягивает термос: долго, с наслаждением пью воду со льдом...»
Итак, Арно де Роснэ победил Сахару. Его помощниками были «спид-сейл», ветер, хорошее знание маршрута, поведения песков. Впрочем, парус на колесах нельзя считать изобретением де Роснэ. Еще год назад три польских путешественника — палеонтолог Войтех Скаржинский, геолог Ричард Луневский и журналист Богдан Пигловский — пересекли под парусом Гоби. Правда, у них была не доска на колесах, а целая «сухопутная яхта», которой они дали название «Гоби». Но в остальном отличий не было: нещадное солнце, пески, ветер.. И все же Арно де Роснэ был на «спид-сейле» один, а это, разумеется, добавляло путешественнику трудностей. Да и мчаться по пустыне стоя, по шесть-восемь часов в день под силу, согласитесь, далеко не каждому. Но цель достигнута! Что дальше? Дальше де Роснэ собирается пересечь под парусом все главные пустыни мира. А первая на очереди — Долина Смерти в Калифорнии...
По материалам иностранной печати подготовила Е. Лившиц
Берег гидрографа Давыдова
Мела поземка. С межгорных распадков струились бесчисленные снежные ручейки и, вырываясь на простор тундры, сливались в стремительные реки. Под ударами ветра позванивали растяжки мачты и красный металлический флаг, укрепленный сверху. Мачта стояла над обрывом, а внизу тянулись неровные пилы белых, голубых, зеленых, вспыхивающих на солнце торосов.
Таким впервые увидел я остров Врангеля. И тогда же услышал о Борисе Владимировиче Давыдове, человеке, который со своими спутниками поднял здесь советский флаг.
Через несколько лет, после окончания зимовки на острове, я был в гостях у известного полярного исследователя Георгия Алексеевича Ушакова. Речь шла о Давыдове.
— Очень мало знаем мы об этом человеке, — говорил Георгий Алексеевич. — Только самое общее: когда родился, когда умер, ну и конечно, что в 1924 году совершил свое отважное путешествие к острову Врангеля. А ведь это был блестящий морской офицер, один из лучших полярных капитанов, крупнейший гидрограф нового времени. Он заслужил, чтобы люди знали о нем больше...
Так разговор с Георгием Алексеевичем положил начало моим поискам. Я шел по следу, который Давыдов оставил во времени, и не раз терял этот след. Были долгие часы работы в архивах и библиотеках, встречи и переписка с родственниками Давыдова и теми немногими, дожившими до наших дней людьми, что работали с ним. Не раз во время экспедиций и поездок мне доводилось бывать в местах, которые исследовал Давыдов. Постепенно из отдельных, разрозненных фактов и воспоминаний стала складываться картина его жизни и деятельности. И чем больше я узнавал о Давыдове, тем четче проступали преданность Бориса Владимировича выбранному пути, независимость взглядов, природная одаренность и доброта. И еще: он всегда шел как бы по «лезвию» событий, попадал в такие обстоятельства, когда риск оказывался самым верным, а часто и единственным способом достижения цели.
И все же в скопившихся фактах недоставало чего-то очень важного — какого-то более живого свидетельства... Но вдруг! Телефонный звонок: внук Давыдова, Борис Михайлович, разбирая семейный архив, обнаружил дневники деда — три объемистые тетради в кожаных переплетах. Прошли дни, и эти тетради легли передо мной. В первой из них вначале стояла надпись карандашом: «Год 1911-й, 22 июля...»
В этот день Владивосток провожал в далекий путь суда Гидрографической экспедиции Северного Ледовитого океана — ледоколы «Таймыр» и «Вайгач». Рейд расцветился флагами, играли оркестры, матросы военных кораблей, взобравшись на ванты, махали бескозырками и кричали «ура!». На капитанском мостике «Таймыра» стоял худощавый, невысокого роста старший лейтенант, ладный, подтянутый, с большим выпуклым лбом, карими насмешливыми глазами. Это был командир ледокола «Таймыр» Борис Давыдов. Полмесяца назад ему исполнилось двадцать восемь лет.
«Вот и ушли из Владивостока! — записал Давыдов в дневнике. — Говоря по правде, очень этим доволен, ибо, если семья не здесь, лучше уйти в море, чем издергивать нервы с портовыми рабочими и получать незаслуженные «фитили» от хамского начальства. Жаль, очень жаль, что вне Владивостока не будет почты, — большое это лишение. Прощайте, мои родные, да пошлет вам бог всего хорошего и да убережет от всего худого!»
Прощаясь с землей, Давыдов перебирал в памяти самые дорогие воспоминания: небольшой пятачок Васильевского острова в Петербурге, где родился, провел детство и юность и где теперь остались его близкие — мать, жена и маленький сын.
