Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №04 за 1981 год
Я был рад видеть Игоря Сажина таким увлеченным и в хорошей форме. Ведь с людьми, со знакомыми нас связывают не просто праздные встречи, а что-то другое, существенное, человеческая суть, общение. До того как мы познакомились, Игорь испробовал много дел: был инженером, путешествовал по Северу, оказался на Дальнем Востоке, в Приморье, отсюда ушел на промысел; вернулся и, когда открыли морской заповедник, пришел сюда.
Игорь пригласил войти в полосатый дом. В его половине стояла жесткая лавка, убранная солдатским одеялом. Книги по биологии моря, рюкзак, гидрокостюм, грузы, ласты.
— Вот этими вещами и обхожусь,— сказал Сажин.
Внизу у причальчика, прощаясь с Игорем, Евгений Борисович попросил его не задерживаться на Де-Ливрона, напомнил о штормовом предупреждении на грядущую ночь, о тайфуне «Орхидея».
Пока мы проходили острова Матвеева, Дурново, Гильдебрандта, Де-Ливрона и, конечно же, Большой Пелис, так похожие в зелени и скалах друг на друга, поворачивали головы, не зная, на котором из островов остановить внимание, они отдалились, остались лишь их силуэты. Но когда перед нами вырос остров Стенина, стоящий в стороне, эти остальные, в пелене отдаленности, на какое-то мгновение стали казаться плывущими стогами сена, а потом и вовсе исчезли.
Около шестидесяти миль небольшой «Биолог» шел спокойно. Только на подходе к Золотому Рогу, к Владивостоку, мы почувствовали наступающее дыхание обещанного тайфуна. И лишь ночью в гостинице все затряслось звенели рамы окон, стекла, выл ветер, и в номере блуждали блики света от молний, качающихся на столбах и проводах фонарей. В эту тревожную ночь, кажется, никто не спал. Но утром солнце светило спокойно и небо оказалось глубоким. Я сходил в пароходство к синоптикам, узнал, что тайфун «Орхидея» прошел стороной от наших островов, хотя они достаточно почувствовали его ход. Сравнивая те ощущения что мы испытали, находясь в каменной гостинице, в городе, с тем, что могли испытать и пережить люди на островах — странно, но я позавидовал им. Тому, что они могли слиться с природой, почувствовать ее всем своим существом до конца.
И все же прекрасно, когда в бесконечном водном пространстве встречаешь знакомого. Или знакомые острова, хорошо исхоженный тобой берег, а то и просто где-то прочитанный и забытый мыс, полуостров с высокой «туманной горой». Узнав его, теплеешь кажется, видел его однажды и помнил всегда. Но лучше, если встречаешь человека. Познакомившись, уходя, ты снова оставляешь частицу себя — хочешь ты этого или нет. А если он, этот человек, окажется и еще тем парнем, который в годы войны охранял острова, то расстояние от твоего дома до этого открытого океана на самой юго-восточной окраине сократится.
Надир Сафиев, наш спец. корр.
Владивосток — залив Петра Великого
Вечный «Старозовый»
Чехословацкий бальнеологический курорт Карлови-Вари пользуется всемирной известностью. Но далеко не все знают, что этот город в предгорьях Крушных гор и его окрестности являются еще и родиной чешского фарфора. После того как в 1709 году немецкий аптекарь Иоганн Фридрих Бётгер впервые в Европе изготовил фарфор, не уступающий по качеству китайскому, саксонские курфюрсты на долгое время стали монополистами в его производстве. И все-таки тайну открытия, сделанного в замке Альбрехтсбург, под Мейсеном, не удалось спрятать за его крепостными стенами. Вслед за Германией фарфоровые мануфактуры появляются во французском Севре, Вене, а затем и в Западной Чехии, входившей в состав империи Габсбургов.
Долина реки Огрже привлекла к себе внимание не случайно. Еще в XVI веке, когда закладывались угольные шахты, здесь были обнаружены богатые месторождения каолина. Но лишь спустя два с лишним столетия считавшаяся ни на что не годной белая глина нашла себе применение. Благо в окрестностях имелся в избытке и второй обязательный компонент для изготовления фарфора — полевой шпат.
Правда, как и Бетгер в Мейсене, чешские мастера начали с фаянса.
В 1791 году в городке Горни-Славков открылась керамическая мануфактура, в печах которой обжигались трубки, миски, горшки. Но ее незатейливая продукция не пользовалась спросом на тогдашнем модном курорте Карлсбаде, куда съезжалась знать со всей Европы. Поэтому уже на следующий год, отказавшись от фаянса, там стали делать посуду из фарфора. Но ни в Горни-Славкове, ни в Клаштерце-на-Огрже и Бржезове, где в 1793 и 1803 годах также были открыты небольшие фабрики, готовые изделия не могли сравниться с мейсенскими. Не помогли и приглашенные из Тюрингии специалисты: чашки, блюдца, вазочки получались слишком хрупкими, глазурь после обжига мутнела, и они выглядели словно покрытыми пылью.
Трудно сказать, как сложилась бы дальше судьба чешского фарфора, если бы в 1811 году в Ходове, маленьком городке в десяти километрах от Карлсбада, не появился еще один фарфоровый заводик. За свою шестисотлетнюю историю Ходов повидал многое. Начало ему положили два сторожевых поста, Дольни-Ходов и Горни-Ходов, охранявшие торговые маршруты, которые вели в Саксонию. В средние века в них были возведены два укрепленных замка, куда пряталось окрестное население в случае появления бродячих шаек, приходивших из-за Крушных гор. Однако к началу XIX века Ходов утратил былое значение и превратился в заштатный городишко, исправно поставлявший прислугу на карлсбадский курорт.
Тем не менее именно в Ходове нашлись предприимчивые люди, основавшие на паях мануфактуру, куда были набраны исключительно чешские мастера. Задачу им поставили достаточно трудную — сделать фарфор, который не только не уступал бы мейсенскому, но и мог составить ему конкуренцию. Первый успех пришел, когда после многочисленных проб различных рецептур приготовления каолиновой смеси, температуры и продолжительности обжига удалось получить высококачественный «бисквит» — не покрытый глазурью фарфор. Выяснилось, что для этого температура в печи должна быть ровно 900 градусов.
Но и при идеальной белизне, звонкости и достаточной прочности ходовские изделия не могли соперничать со знаменитым мейсенским фарфором, ибо копия, даже талантливая, всегда уступает оригиналу. В конце концов ходовские мастера сумели найти свою «изюминку», которая принесла славу их продукции.
Отправной точкой послужила существовавшая в то время мода обстав пять будуары и спальни дам благородного происхождения мебелью красного дерева с черной инкрустацией. Это сочетание цветов считалось наиболее изысканным и имело даже собственное название — «старорозовое». А почему бы не попытаться окрасить в такой цвет фарфор? Мысль эта не давала ходовцам покоя до тех пор, пока путем добавления в каолиновую смесь окисей металлов не удалось добиться идеального нежно-розового цвета у выходившего из печи «бисквита». Теперь наступила очередь художников сказать свое слово. Десятки сочетаний перепробовали они, прежде чем остановились на лаконичной золотой росписи, эффектно оттеняющейся тонкими рисунками цветов Успех превзошел самые смелые ожидания. Вазы и сервизы из «старорозового» фарфора выглядели настолько изящными и эфемерными, что поэты в своих стихах сравнивали их с волшебными грезами.
Благодаря нежному благородству декора ходовский фарфор оказался неподвластен капризам изменчивой моды. И сегодня он высоко ценится не только в Чехословакии, но и за ее пределами. Зато большие перемены произошли на самом заводе, входящем теперь в национальное предприятие «Карловарский фарфор». На месте закопченной кузницы, где когда-то начинали ходовские умельцы, выросли новые светлые цехи с современным оборудованием. Так, полностью механизирована одна из самых тяжелых операций загрузка и выемка из муфельных печей похожих на шляпные картонки тяжеленных футляров из огнеупорной глины с каолиновыми заготовками. Исключен ручной труд и при составлении смеси и формовке. Автоматика бдительно следит за соблюдением температурного режима обжига. И лишь заключительная, самая сложная и ответственная операция — роспись красками и золотом готовых изделий — выполняется кистью художника.
Кстати, когда намечалась реконструкция завода, высказывались сомнения относительно того, стоит ли идти по линии выпуска массовой продукции. Это неизбежно приведет к снижению качества, безликой штамповке, утверждали скептики. Однако одержали верх те, кто считал, что нельзя ограничиваться лишь создающимися вручную уникальными изделиями. Такой фарфор стоит слишком дорого, а красота нужна всем.
Жизнь доказала их правоту. Сегодня ходовский завод выпускает в год почти семь тысяч тонн своей прекрасной продукции, окрашенной в «старорозовый» цвет. Если бы кто-нибудь из мастеров прошлого века услышал эту цифру, он ни за что не поверил бы. В пересчете на «бабушкины» кофейные кружки, весившие 230 граммов, которые когда-то делали здесь, это составило бы 30 434 782 штуки. Столько, сколько одному человеку не под силу разбить за всю свою жизнь. Между прочим, такие кружки с двумя деревцами и монограммой «СН», фирменным знаком ходовского завода, раньше выставлялись на стол только по воскресеньям, когда в цикорный кофе добавлялось несколько натуральных зерен
