Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №08 за 1972 год
Он ехал впереди каравана с проводниками, нанятыми еще в Норике. Дорогу обступал лес, густой и, очевидно, непроходимый. Лес то поднимался к небу темной шелестящей стеной — и это означало гору, — то опускался в низину так глубоко, что видны были верхи деревьев. Оттуда тянуло болотной сыростью. Иногда лес редел, давая место десятку бревенчатых хижин под крутыми камышовыми кровлями. Возле домов стояли люди. Всаднику они казались похожими друг на друга, как братья-близнецы или животные одной породы. Потом он научился по некоторым признакам отличать одно племя от другого. Квады и марсигны, например, подбирали свои немытые кудри кверху и стягивали их узлом на макушке. Бойи отращивали усы и бороды, а волосы заплетали в две косы. Одеты они были все одинаково, в посконные рубахи, в длинные узкие штаны, в кожаные лапти. У некоторых на плечах красовались меховые плащи или дубленые шкуры. Он видел их оружие — каменные молоты, прикрученные ремнями к деревянным рукояткам, неуклюжие рогатины. Но проводник сказал, что для битвы у них найдутся мечи, бронзовые и железные.
За Одером, который назывался тогда Виадуа, встретили племя гариев. У них были черные щиты, а лица раскрашены сплошным черным узором. По словам Тацита, гарии — племя, свирепое от природы. Однако римский коммерсант благополучно и не без прибыли (в виде куньих и лисьих мехов) прошел через их территорию к Балтийскому поморью, где обитали готоны и эстии — ловцы янтаря.
Он подсчитывал приход и расход и не имел времени вести путевой дневник. Мы даже не знаем, как его звали. Известно только, что он был торговым агентом римлянина по имени Юлиан и ездил на север по его заданию. Экспедиция стоила затрат — в Риме янтарь оплачивали золотом, тогда как жители Свободной Германии охотно принимали медные ассы и, конечно, серебряные денарии, из которых они делали мониста для своих жен.
Между Рейном и Эстонией, между Дунаем и островом Готланд археологи собрали несколько тысяч римских монет; одних только монетных кладов обнаружено более четырехсот. Тот, кто их спрятал — какой-нибудь свеб, херуск или кимвр, — не был партнером италийского купца. Он не торговал, а просто обменивал одну хорошую вещь на другую. Раба — на медное блюдо. Горсть янтаря — на стеклянный дутый браслет. Медвежью шкуру — на блестящий серебряный кружок с профилем вождя римлян. Сестерции и денарии, закопанные в землю, навсегда исчезали из римского денежного оборота.
Наш всадник был далеко не единственным предпринимателем, устремившимся на пустынные берега Эльбы или Немана. Деловые люди — отставные солдаты и разбогатевшие вольноотпущенники, мелкие и крупные комиссионеры, основатели лесных факторий были хорошо известны в городках и поселках Свободной Германии. Погребения Северной и Северо-Восточной Европы дали бесчисленное количество римских вещей, которые хранятся теперь в витринах германских, австрийских, датских, польских музеев и безмолвно свидетельствуют об оживленной торговле, процветавшей в дремучих лесах, стоявших некогда на месте нынешних европейских столиц и промышленных городов.
Авантюристы-«коробейники» создавали здесь моду на римские безделушки, но быт и хозяйство лесных племен были независимы от римского импорта. Свободный и поэтому крайне опасный мир подступал к северным рубежам империи.
Когда-то говорили об Амстердаме, что он построен на селедочных костях. Об африкано-римском портовом городе Лептис Великий было бы справедливо сказать, что он стоял на верблюжьих скелетах. Круглый год подходили сюда караваны с зерном и оливковым маслом, ибо весь этот край представлял собою обширные пашни и плантации. Значение их для Рима было таково, что даже во времена Африканской войны Юлий Цезарь, высаживая десант в районе Лептиса, долго задерживал на кораблях конницу именно с целью не потравить посевы. Поля пшеницы и ячменя, виноградники по склонам холмов, длинные ряды оливковых деревьев, рощи смоковниц и финиковых пальм, пересеченные в разных направлениях водоотводными каналами, тянулись на восток вдоль многолюдных городов Береника, Птолемаида, Кирена, до самых устьев Нила и на запад, минуя Карфаген и Цезарею, вплоть до атлантического берега. На юге простиралась Сахара — тысячи километров раскаленной песчаной пыли, конусовидных скал и пересохших каньонов.
Пустыня была вовсе не такой пустынной, как могло показаться с плодородных полей и холмов провинции. Там были колодцы, надежно укрытые от летучего песка и чужого глаза. Если идти от одного колодца к другому на юг от Лептиса Великого, дней через двадцать-тридцать придешь в населенную страну, которую римляне называли Фазанией, главный ее город — Гарамой, а народ — гарамантами. Древние имена живут и ныне в названиях плоскогорья Феццан и оазиса Джерма.
В 1934 году итальянские археологи обнаружили возле Джермы мавзолей, сложенный из кубов тесаного камня, украшенный пилястрами с туго скрученными капителями ионического ордера и трехступенчатыми базами. Так далеко на юге римских построек до rex пор не находили. Кто был похоронен здесь? Какой-нибудь агроном, ирригатор-советник, присланный из Лептиса или Карфагена к царю гарамантов? А может быть, тут, в чужой земле, остался неизвестный пограничный офицер, этакий римский Максим Максимыч? В раскопе оказались две-три глиняные римские лампы, стеклянный кубок и туземные ритуальные ножи, выточенные из обсидиана! Итак, не римлянин...
Но военный легат Септимий Флакк прошел еще дальше, из страны гарамантов в так называемую «область эфиопов». И Юлий шатерн, не то солдат, не то купец, из Лептиса Великого «после четырехмесячного пути, во время которого он продвигался только в южном направлении, прибыл в эфиопскую землю Агисимба, где собираются носороги».
Рим не имел военных и политических интересов по ту сторону Сахары, а слоновую кость, черное дерево и черных рабов гараманты доставляли на север сами, не прибегая к услугам римских комиссионеров. И вот наш современник, английский ученый Дж. О. Томсон, предполагает, что Юлий Матери и Септимий Флакк были, вероятно, дипломатическими агентами, может быть, военными атташе при каком-нибудь местном правителе и пересекли Сахару с севера на юг затем, «чтобы утолить необычное для римлян любопытство в отношении неизвестных районов». Но сам же Томсон недоумевает: почему в таком случае географ Птолемей, рассказавший об этих путешественниках, описал их подвиги в нескольких строках и не поведал ничего нового о землях, которые они посетили? Птолемей счел нужным отметить лишь, факт перехода через великую пустыню, словно бы речь шла просто о затянувшейся прогулке в страну, «которая простирается очень далеко и называется Агисимба». Но четырехмесячный путь по Сахаре, да еще в строго определенном» направлении, мало похож на простую прогулку. Для отдыха и развлечения ездили на Лесбос или Самофракию, в обветшалые, но все еще великолепные города Египта, который и в те времена считался древним, — в «стовратные» Фивы, былую столицу фараонов, где торчали забытые гулкие храмы, окруженные десятком глиняных деревень, в Александрию, основанную еще в 331 году до нашей эры Александром Македонским, где хвастали не пирамидами и гробницами, но величайшей в мире Александрийской библиотекой и высочайшим беломраморным Фаросским маяком. Или в Антиохию, которая считалась административным и хозяйственным центром римских владений на Востоке.
Этот город уступал величиною и многолюдством только Риму и, пожалуй, египетской Александрии и соперничал с ними прямизною симметричных улиц, украшенных двойными и четверными колоннадами, обилием водоемов, разноверием храмов, богатством книгохранилищ и греко-персидской роскошью дворцов. Любой иностранец, поселившийся в Антиохии, становился полноправным ее гражданином, и не было в мире другого города с таким фантастическим смешением рас и языков.
Главным языком был греческий. О делах римского императора Цезаря Августа писал по-гречески историк Николай Дамаскин, житель сирийского города Дамаска. Он писал о том, как в Антиохию прибыли индийские посланники и остановились в городском предместье Дафна. Посланники везли грамоту, в которой на хорошем греческом языке было написано, что индийский царь Пор сочтет для себя честью назваться другом императора Августа и не только разрешит ему во всякое время проходить через свою страну, но обещает участие в любых предприятиях, которые послужат ко благу обоих государств. Говоря проще, царь Пор хотел торгового союза.
Еще везли подарки — больших змей, очень большую речную черепаху, куропатку величиною с орла и гермеса, безрукого от рождения карлика, называемого так потому, что походил на герму — четырехгранный столп, увенчанный головой. С посольством ехал мудрец Зарманохег, который давно уже намеревался взойти на костер и покинуть таким образом свою телесную оболочку, но, уступив просьбе царя Пора, согласился проделать эту церемонию в любом из крупных городов Римской империи, дабы западные дикари могли воочию убедиться в благородстве древних обычаев Индостана. Он действительно сжег себя в Афинах и удостоился гробницы с надписью: «Здесь лежит Зарманохег, индийский софист из Баргосы...»
