Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №06 за 1982 год
Так, по дороге на север, в поселке Кальдерой, хозяйка крохотной домашней мастерской Анна-Мария познакомила нас с нехитрым секретом производства миниатюрных фигурок. Она делает их из круто замешенного теста. Затем фигурки особым образом запекают, чтобы стали твердыми и прочными, расписывают, сушат и покрывают лаком. В городке Сан-Хуане вы попадаете в царство деревянных масок и статуэток. Гостям же Куэнки предлагают известные всему миру солнцезащитные шляпки-панамки из хлопка. Местные умельцы наладили их производство еще в прошлом веке. «Панамками» же их называют потому, что Панама была первым государством, куда эквадорцы стали поставлять свой товар. Матросы с проходящих по Панамскому каналу судов охотно покупали их и увозили в качестве сувениров в родные края.
...Чем дальше от Кито, тем автострада Панамерикана все больше сужается, прижимаясь к отвесным скалам. Крутые повороты следуют один за другим. И что ни поворот — то каменный крест на обочине, обращенной к ущелью.
— Это своеобразные дорожные знаки, предупреждающие об опасности,— говорит Марсело.— Только устанавливала их не транспортная полиция, а родственники погибших здесь шоферов: в память о них и в назидание нам, живым.
Тем не менее эквадорских водителей, кажется, ничем не проймешь. В любое время дня и ночи мчат они по Панамерикане, что называется, во всю прыть. Даже в гололед. Да, да, хотя рядом и экватор, и ослепительно светит солнце, гололед здесь не такая уж редкость. Набежит туча, и сразу же может повалить снег. На одном из перевалов нас настигла снежная буря. Но Марсело не собирается останавливаться, чтобы переждать ее: для местных шоферов это самое обычное дело. Где-то на полпути между Кито и Гуаякилем, проезжая по знойной долине, мы остановились у придорожного киоска, чтобы утолить жажду. Смеркалось. В окнах стоявших неподалеку нескольких хижин мерцали слабые огоньки свеч и лучин. Тусклая керосиновая лампа освещала и киоск — сразу было видно, что электричества в этих краях нет и в помине. Поэтому, когда лавочник вытащил из-под прилавка заиндевевшую бутылку кока-колы, мы с удивлением в один голос спросили:
— На чем же работает ваш холодильник?
— Что вы, сеньоры! Какой холодильник! Это для меня непозволительная роскошь. Бутылки я охлаждаю льдом. Благо, наш вулкан Чимборасо им еще не оскудел.
Оказывается, на эквадорские вершины, которые не всегда удается покорить даже специально приезжающим сюда из США, Канады и Западной Европы альпинистам, чуть ли не ежедневно ловко взбираются местные крестьяне, хотя на первый взгляд в их щуплых телах нет ничего атлетического. У кромки вечных ледников они дробят глыбы на мелкие куски, набивают ими мешки и с тяжелой ношей спускаются в долины, где распродают лед за гроши.
Переночевав в крохотном провинциальном отеле, мы вскоре сворачиваем с Панамериканы и едем по свежеуложенной асфальтовой ленте. Узнаем, что шоссе этому нет и года. Его сейчас ускоренными темпами прокладывают в дебри эквадорской сельвы. По словам Марсело, еще десять лет назад о подобной стройке никто и не думал. Ведь речь идет об обширном районе, покрытом топями да непроходимыми зарослями. Однако стоило обнаружить там богатые залежи нефти, и, казалось бы, неприступная сельва начала покрываться частоколом металлических вышек, а небо над ней заполнил стрекот вертолетов.
Правда, до самой сельвы пока что на автомобиле не доберешься. Но у нас иная цель: засветло попасть в крестьянскую общину Пул, куда нас любезно пригласил один из ее руководителей, с которым мы познакомились в штаб-квартире Конфедерации трудящихся Эквадора в Кито.
Если посмотреть на карту Латинской Америки, то Эквадор кажется на ней совсем маленьким государством. Но мы уже который час в пути, а Пула все нет и нет. Осталась в стороне «нефтяная» магистраль. Машина, надрывно воя, полезла в гору по едва приметному в зарослях густой травы проселку. Стрелка высотомера — ими здесь снабжены почти все автомобили — с двухтысячеметровой отметки пошла вправо и заколебалась возле цифры «4000». Невольно ловишь себя на том, что жадно глотаешь воздух — до того он тут разрежен. Высота дает о себе знать и сменой пейзажа: у Панамериканы эвкалиптовые рощи чередовались с кофейными плантациями, потом потянулись сосны, их сменили кустарники, а теперь кругом одна трава, вначале буйная и сочная, а чем выше — тем все более редкая и чахлая. Ее здесь называют «пахой». Вскоре и проселок остался где-то справа. Машину отчаянно затрясло на каменистой почве. Совсем рядом замаячили снежные вершины. Кажется, еще чуть-чуть, и мы окажемся в зоне вечной мерзлоты.
Пасынки на своей земле
— Не заблудились ли? — осторожно интересуемся у Марсело.— Травы и той уже почти нет. Да и дышать нечем. Неужели здесь люди живут?
Не успел он развеять наши сомнения, как впереди послышалась барабанная дробь, донеслись громкие возгласы. Вынырнув из-за холма, мы увидели толпу веселящихся людей. С полсотни босоногих крестьян, разодетых в брюки из овчины, в ярко-красные пончо и белые войлочные шляпы, были настолько чем-то увлечены, что поначалу даже не обратили внимания на наше появление. Выйдя из машины, протискиваемся вперед к центру круга. Там зарыт по шею в землю петух. Один из молодых крестьян с плотной повязкой на глазах и с мачете в руках подошел к птице и, размахнувшись изо всех сил, попытался обезглавить ее. Промах! Раздается дружный хохот. Тем временем в круг вышел новый участник необычного состязания.
С помощью жестов и ломаных испанских слов крестьяне объяснили, что происходит. Оказывается, мы приехали в самый разгар индейского народного праздника с несколько странным названием «петух от кума». А поскольку в небольшом селении все друг другу кумовья, то один из них приносит в жертву общине птицу. И жертва эта, учитывая крайнюю бедность индейцев, далеко не символична. Так вот, этим петухом может полакомиться лишь тот из участников своеобразного турнира, кто с завязанными глазами и с первой попытки сумеет поразить птицу. Задача не из простых. Поэтому прежде чем кому-либо удастся с нею справиться, крестьяне могут вволю потешиться.
Однако для победителя никакой корысти в трофее нет. Скорее наоборот. Ибо через год, к следующему празднику он обязан пожертвовать уже двух петухов — одного вернуть великодушному куму, а другого припасти для очередных соревнований. А поскольку ни куры, ни петухи на такой высоте не приживаются, то достать их — целая проблема: нужно добираться за десятки километров в ближайшую долину, раздобыв предварительно деньги, что тоже весьма сложная задача.
Петушиное жертвоприношение, конечно, лишь прелюдия к настоящему веселью. Когда петух ощипан и передан стряпухам, все пускаются в быструю пляску под аккомпанемент бубнов и рожков. Задают тон женщины, разодетые в многослойные сборчатые юбки с красиво расшитыми поясами, в ярких шляпах и бусах. Праздник длится допоздна, а на следующий день веселье продолжается с новой силой. Люди предаются ему всей душой. Глядя на их радостно возбужденные лица, можно подумать, что индейцы только этим и живут, что у них и забот-то никаких нет.
На самом деле подобное празднество устраивается лишь раз в году. А остальное время крестьянам не до веселья, поскольку приходится отстаивать свое право на существование в этом пустынном, глухом и холодном краю ежедневно и ежечасно.
Вокруг пятачка, где проходило гулянье, мы не заметили ничего похожего на жилье — лишь лысые холмы с редкими стожками сухой пахи. Поэтому когда нас пригласили на праздничное застолье, то мы, естественно, предположили, что придется еще куда-то долго идти. Однако, сделав по узкой тропинке несколько десятков шагов, мы остановились у первого стожка. Сопровождавший нас молодой крестьянин Манко проворно нырнул в неглубокую траншею и помог спуститься остальным. Ниже уровня земли с подветренной стороны под стогом было подобие двери из пригнанных плотно друг к другу неотесанных досок. Манко привычно распахнул ее ногой. Что находилось дальше — пещера или землянка, из-за кромешной темноты можно было только гадать. Кто-то чиркнул спичкой, поднес ее к куче хвороста на земляном полу. Огонь разгорался с трудом, наполняя, как оказалось, полуземлянку-полушалаш едким дымом.
Глаза стали слезиться, в горле запершило. Но вот пламя выровнялось, дым вытянуло через распахнутую настежь дверь. Постепенно мы привыкли к полумраку и начали различать контуры отдельных предметов. Внутри необычное жилище было довольно просторным. Очаг условно делил его на две половины — жилую и подсобную. В первой вдоль стены устроены нары из жердей, покрытых тонким слоем пахи. На них, как признался Манко, спит вся семья — он, жена и полдюжины детей. «Каждый год у нас по младенцу»,— смеясь, уточняет хозяин. Двое самых маленьких и сейчас сладко посапывали во сне. Остальные наравне со взрослыми участвовали в веселье. В «подсобке» стояла кадка с зерном, были сложены чугунки, миски и прочая кухонная утварь, сделанная из металла явно кустарным способом. На протянутой из угла в угол веревке висели лоскутки какой-то шкуры. Поближе к огню улеглись два тощих пса, никак не прореагировавших на появление чужих.
