Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №05 за 1978 год
...На Кавказе, в Подунавье и евразийских степях встречаются серебряные и реже золотые изделия, затейливо украшенные орнаментом из растительных узоров в сочетании с зооморфными сюжетами и фигурами. Такими же, какие увидели мы и на найденных нами изделиях: то две пантеры, оскалившись и занеся передние лапы, стоят у некоего подобия «древа жизни», то орел, парящий над фантастическим растением. Этот стиль — его называют «постсасанидским», — наследник декоративного изящества и образной законченности искусства Ирана. И мастера Северного Кавказа — как свидетельствует могильник у речушки Мартан — были в числе тех, кто стоял у истоков этого искусства.
...Переливающиеся всеми цветами радуги стеклянные и полудрагоценные бусы в ожерельях модниц попали в Аланию из городских центров Восточного Средиземноморья.
...Янтарные фигурные подвески — доказательство транзитной торговли с Прибалтикой. А серебряные дирхемы, использовавшиеся аланами как подвески, прочертили линию в далекую Месопотамию VIII века.
Много проблем и вопросов поставил аланский могильник перед учеными. Но можно уже сейчас высказать такое предположение. В восьми километрах от некрополя находится огромное Алхан-Каменское городище. Некоторые исследователи считают, что это городище — остатки ранней столицы Алании, «благочестивого города Магаса», упоминаемого арабским путешественником и географом X века Масуди. И вполне возможно, что открытый нами некрополь оставлен населением именно этого города.
Если это предположение подтвердится, древности Северного Кавказа обогатятся единым историческим комплексом, позволяющим заглянуть в самую гущу политических, военных, культурных событий той эпохи, когда складывалась современная этническая карта огромных территорий Европы и Азии.
В. Виноградов, профессор Чечено-Ингушского государственного университета
Серый парус карбаса
— Эх, ребятки, — сказал старый мастер, — припоздали вы малость. Плох стал Прялухин, сил совсем не осталось. Видно, пришел черед туда, за женой-подругой, на дальний свет собираться...
Он только что слез с печи и сидел на диване, согнувшись, как кречет, уставившись в пол, будто разглядывая тот нестрашный старикам свой «дальний свет». А руки его, крепкие руки помора, привычные держать пешню и топор, рубить дома и ладить карбасы, неловко пытались развязать кисет, чтобы достать понюшку табака.
— Что это вы так настроились, Иван Яковлевич? — Саша не выдал растерянности и волнения, хотя в этот момент рушилась его заветная мечта. — Поправитесь, окрепнете, чего в жизни не бывает, и такой карбас мы с вами отгрохаем, на радость и удивление всему Долгощелью!
Но мастер покачал головой и сказал, уверенный в своем:
— Нет, ребятки, не смогу я вам сшить карбас. Не имею я права сейчас браться за это дело... Вот если бы тогда...
Было это лет пять назад.
Александр Николаевский, сотрудник Центральной лаборатории охраны природы Министерства сельского хозяйства СССР, загоревшись идеей построить настоящий поморский карбас, такой, какой делали столетия назад — без единого гвоздя, объехал немало деревень Беломорья, успел переговорить не с одним мастером, но всюду выслушивал отказы.
И вот как-то узнал об Иване Яковлевиче, карбасном мастере из Долгощелья — старинного поморского села, что стоит в сорока километрах от Мезенской губы, в устье реки Кулоя. И тогда в ответ на вежливо-осторожный вопрос Саши, смог ли бы мастер взяться изготовить карбас, как в давние времена, Иван Яковлевич молодецки ответил, что нет такого поморского дела, которое было бы ему не под силу. «Не могу я разве что из песка веревки свить, — ответствовал мастер поговоркой. — А карбас сшить — почему же? Только дело, конечно, это трудоемким будет. Привыкли уж мы на медных заклепках карбасы-то ладить. Быстрее да и не хуже вроде бы получается».
Но в тот раз мастер сам предложил повременить. Собрался он нижний венец избы менять. Поддувать с полу стало, а в доме внуки должны были вот-вот появиться. Потом насущные дела задержали Сашу, а теперь, когда наконец-то мы собрались...
Слушать мастера было тяжело и горько, так как с жизнью этого человека могло исчезнуть навсегда и древнейшее искусство русских мастеровых людей, не овладев которым они, пожалуй, не смогли бы пройти на Восток и Север, открыть Мангазею и проложить дороги в далекую Сибирь.
Новгородцы, начавшие заселять берега Белого моря с одиннадцатого столетия, добирались туда на долбленых лодках — ушкуях. На них легко было идти на веслах против течения, преодолевать волоки. Есть сведения, что на таких долбленых лодках-однодеревках «ушкуйники» ходили и далеко вдоль морских побережий; но затем у породнившихся с ледяным морем стали появляться суда, сшитые из сосновых досок, более пригодные для морских плаваний. Должно быть, вначале они мало чем отличались от лодей, на которых новгородцы ходили по Балтийскому морю. Но возраставший век от века опыт плаваний во льдах Белого моря — сурового, изобилующего отмелями, с внезапными и частыми ветрами, высокими приливно-отливными волнами течений, постоянным взламыванием и подвижкой льда — не мог не привести к появлению у поморов нового типа судна — коча, «кочневой» лодки, или кочмары, как ее еще называли. Это был первый прототип ледового судна, который создали поморы задолго до других европейцев. В результате позднейших исследований было установлено, что коч имел утолщение у ватерлинии и яйцеобразную корму, что давало возможность плавать во льдах. На них отважные моряки первыми добрались до Груманта, посетили Новую Землю.
Но коч и уже в середине девятнадцатого века были редкостью. А к началу XX века остались лишь самые малые из поморских судов — карбасы, во все времена являвшиеся самыми употребительными, самыми важными, как писал в 1859 году этнограф и путешественник С. Максимов в своей книге «Год на Севере».
Испокон веку поморы, строя свои суда, не пользовались чертежами. Мастер обычно набрасывал чертеж будущего судна на песке, а то и на снегу, руководствуясь соображениями заказчика, собственными навыками и выработавшимся за долгие годы общения с морем, каким-то своим архитектурным чутьем. И лодки, и шняки, и кочи, и карбасы в основном отличались друг от друга размерами, наличием каюты, палубы, количеством мачт. Так, лодья имела палубу, три мачты, коч — две мачты. А малый коч, на котором в давние времена добирались до Мангазеи, был открытым судном вроде нынешнего карбаса с одной мачтой. Поэтому можно предположить, что поморский карбас, появившийся в обиходе значительно раньше, являлся для поморских конструкторов своеобразной моделью, на которой отрабатывались узлы и отдельные детали будущих крупных судов для ледовых плаваний — кочей, лодей. Таким образом, воссоздав карбас, можно было бы получить представление и о том, как сооружался коч.
Но известно, что в давние времена поморы «шили» свои суда вицей — распаренным можжевельником и еловыми корнями, предпочитая такую связку железным гвоздям, уже появившимся в то время. Шитые суда дольше служили, не давали течи при частых столкновениях со льдинами во время шторма и плаваний во льдах.
Железом скрепляли только самые крупные лодьи. И считалось, что в наше время секрет шитья безвозвратно потерян: карбасы строили на гвоздях и медных заклепках, что было значительно легче.
А Саша мечтал воскресить былой метод строительства карбасов шитьем именно вицей. И на сшитом карбасе совершить «со товарищи» плавание по древнему пути новгородцев, заселявших берега Белого моря, только двигаясь навстречу их обычному ходу: от Долгощелья к Новгороду. И как он признался, этим плаванием ему еще хотелось доказать, что ходить по рекам под парусом и на веслах не менее увлекательно, достойно и полезно для современного человека, чем гонять по ним под оглушающий грохот ревущих «Вихрей». Может быть, эта затея эколога и была несколько наивной, но Саша уверял, что, если в нашей стране найдется несколько приверженцев такого плавания, надумавших сменить мотор на парус, это будет все же в какой-то мере облегчением для рек, и это, настаивал он, следует пропагандировать.
— Сохранить природу нашей планеты, — с жаром говорил он мне, — удастся только тогда, когда заботиться об этом будут не только правительства и влиятельные организации, но и каждый человек в отдельности... Что толку, если на словах мы будем трубить об охране природы и оставлять открытым без нужды водопроводный кран, кучи мусора в лесу, на даче, ставить на лодку два сверхмощных мотора только для того, чтобы порезвить душу... Знаешь, что сказал Кусто? Что моторной лодкой имеет право обзаводиться только человек, сдавший экзамен по экологии...
