Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №02 за 1983 год
Задумавшись, следовал я за Кузьменко, пока не толкнул его в куст, зацепившись ногой за корень.
В тот же момент от куста метнулось ко мне что-то похожее на длинную пеструю ленту.
— Бойга?! — крикнул Володя.
Я отпрыгнул назад, а змея, промелькнув в сантиметре от ботинка, скользнула в песок. Мне с перепугу даже показалось, что глазки-бусинки на ее поднятой головке пренебрежительно скользнули по моей растерянной фигуре.
Володя заливчато смеялся, приговаривая: «Ну здорово! Как заяц-толай подпрыгнул». Эти пустынные длинноногие зайцы, смахивающие на наших русаков, уже пересекали нам дорогу, выскакивая из своих лежбищ и скатываясь, поджав хвостики, с барханов, как прирожденные слаломисты.
— Да, индийская бойга может свободно и с ветки прыгнуть. Укус ее острых, как бритва, зубов, даже не чувствуешь, хотя может выступить кровь. Одна у нас около усадьбы обитала, пугливая очень — шуршит, шипит. А за большим домом в песчаной гряде в чужой норе жила старая эфа. От усадьбы ее трудно было отогнать — толстая, агрессивная, она моментально принимала угрожающую позу и бросалась на обидчика. Летом ее потомство расползлось вокруг усадьбы. Однажды слышу — кричит младший сын директора: «Змея!» Пришлось поймать молоденькую эфу и оттащить ее подальше, чтобы не нарушать статус заповедника. Ну, эфу-то отличить легко — по повадкам и кресту на голове. А вот кто на вас напал, ума не приложу... Песчаный удавчик вот так же в подвижных песках пропадает, только видно, как на поверхности след взбухает, — так он в песке движется. Правда, он покороче будет. Скорее всего это был пятнистый полоз... Но самое примечательное-то вы и не заметили — корень, о который споткнулись.
Длинные нити корней, раскинувшиеся от кустов и растений по всему пространству передо мной, действительно поражали воображение. День за днем в пустыне шла борьба за каждую каплю влаги. Под ногами тянулись, как проволока, на десятки метров корни кандыма, а вот у верблюжьей колючки длинные вертикальные корни уходят вглубь, достигая грунтовой воды. Интересно приспособился к тяжкой жизни в пустыне первый покоритель подвижных песков — селин Карелина. Его горизонтальные корни прикрывает от жарких лучей своеобразный чехол-обертка.
Растения пустыни всю свою короткую или долгую жизнь ждут воды. Пусть даже в феврале брызнут дожди, пригреет солнце, и желтые пески зацветут маками, тюльпанами. Но недолго выдерживают краски такого ковра под безжалостным солнцем. Выгорают, гибнут травы, и остаются выносливые кустарники, такие эндемики, как селин...
— Вот, можно сказать, парадокс заповедника, — указывает Кузьменко на небольшой участок темного мха, — ползет черненький, выживая на своем пути кустарники. На пастбищах мох вытаптывают овцы, а в заповедник им путь закрыт. Своих же копытных, например джейранов, маловато стало. Расселение этого черного вредителя джейраны остановить не в состоянии.
Мы останавливаемся у бугра, взорванного корнями кустарников. Тут же высится прекрасная — глаз не оторвешь — желтая свеча, сложенная из крупных цветков. Оказывается, этот удивительный цветок ютится на корнях кандыма, соками которого он питается.
— Чистейший паразит под названием цистанхе. Как видите, внешность обманчива и у растений,— иронично улыбается Володя,— и все это многообразие растительного царства мне надо заприходовать на своей карте, что я и делаю каждый день, шагая по своему маршруту.
Володя Кузьменко начинает подниматься на ближайший бархан, я взбираюсь следом и думаю, что совсем непросто составить такую геоботаническую карту. Какими при этом оперировать категориями растительности, чтобы показать смену, движение растений во времени, Кузьменко подсказали уважаемая им Галина Николаевна Огуреева и директор заповедника, проработавший здесь больше двадцати лет, Сувхан Вейисович Вейисов. Но описать-то эту пустыню ему надо собственноручно. Некогда поэтому Володе смотреть телевизор, ходить на фильмы — он считает, занимается картой.
Я смотрю на его сухощавую фигурку в красной шапочке на вершине бархана и почему-то вспоминаю, как вчера на мой вопрос — зачем ему испанский словарь? — Володя сдержанно ответил, что он изучает этот язык помимо основного, английского. Хочет побывать в Испании...
Рядом с Володей на вершине бархана пустынная акация, похожая на нашу плакучую иву. Она видна также на других барханах, освещенных солнцем, — и всюду в одиночку. Пригревает, я снимаю куртку и сажусь на песок в жиденькую тень акации.
Полная тишина, пустынное безмолвие, покой. Только под слабым ветерком бесшумно струится песок по склонам бархана, как в гигантских песочных часах вечности.
Сейчас здесь приятно, а летом бывает 50 градусов в тени, на поверхности же песка — до 80. Репетек — полюс жары Советского Союза. Володя говорит, что стоит подняться на гряду, как чувствуешь на лице слабое дуновение ветерка. Ощущается на коже сила давления раскаленного солнца. Она ложится тяжестью на голову, сердце. Солнечный ветер...
Спускаемся с бархана, и Кузьменко показывает следы, выделяющиеся среди заячьих ямок. Одни я узнаю — лисьи отпечатки когтей, а другие — крупные — напоминают следы большой кошки.
— Мы уже раз пересекали подобные — не хотел беспокоить, — невозмутимо говорит Володя, и я не понимаю, то ли он всерьез, то ли шутит. — Это следы каракала, кружит вокруг нас, надо за барханами смотреть, не торчат ли где его уши с кисточками...
На обратной дороге в центральную усадьбу на нас никто не напал. Я зашел в музей и прочитал в книге «Млекопитающие СССР», что каракал похож на рысь, но стройнее. «Весьма редок. Биология почти не изучена». Живет, кроме Туркмении, еще в Африке. Селится в норах дикобразов или в логовах под камнями» в густых черносаксаульниках. Занесен в Красную книгу.
Вечером мне сообщили, что другие следы каракала дальше того места, где мы были, видел шофер Айбазаров. Значит, все верно — каракал охотился поблизости.
...Перед глазами то вздымается, то опадает барханное пространство. На бывалом ГАЗ-66, почтительно называемом здесь «барханоходом», мы едем в урочище Чарлак. Кузьменко сегодня, не отступая от правил, вышел в свой обычный десятикилометровый маршрут, а со мной в кузове машины стоит энтомолог Виктор Кривохатский. Он, окончив Ленинградский университет, уже поработал лесником в Бадхызе и сейчас рассказывает о встречах с различным зверьем. Как отбивался палкой от волков, спасался от леопарда и встречал каракала. Тот бежал по другой стороне ущелья, прыжками, вытягиваясь в полете в одну линию. Красиво бежал.
Я тоже видел каракала, отловленного в здешних местах, но, к сожалению, в неволе.
...Вначале из темноты проступила только треугольная морда, на которой безучастно светились зеленые глаза. Потом зверь прошелся по клетке, мягко и пружинисто, ставя несколько внутрь задние лапы, всегда готовые к прыжку. Он потягивался, шевеля острыми ушами с длинной кисточкой на конце, похожий на большую домашнюю кошку. Но стоило кому-то неосторожно задеть клетку, как каракал взвился в воздух, сильно ударив передними лапами по железным прутьям, и заскреб когтями, тихо, но яростно зашипел, обнажив клыки. Он уже не походил на безобидную кошку. Это был крупный зверь на длинных лапах, с необычно маленькой, изящной головкой. В тени он казался пепельно-серым, а на солнце стал розово-желтым, украшенный черными ушами и светлыми грудью с подбрюшьем.
Вышла самка, и они стали снова похожи на кошек, играя и ластясь друг к другу. Самец с места перепрыгивал самку в очень высоком, почти балетном прыжке. Затем каракал снова замер, стал похожим на изваяние, но весь по-прежнему излучал опасность. Только глаза его жили своей особой жизнью, и в них читалась тоска по барханным просторам...
— Смотрите, джейраны, — дернул меня за рукав Виктор.
Легкие тела этих быстроногих антилоп унеслись, как тени, за ближайшую гряду. Затем перед грузовиком метнулась лисица, неправдоподобно бледная по сравнению с нашей рыжей. А дальше начались заросли саксаула, и шофер остановил машину.
Кривохатский забирает из кузова свои нехитрые энтомологические приспособления, и мы отправляемся искать обитателей леса, вспугивая почти из-под каждого куста голенастых толаев. Идем заячьей тропой, которая выводит нас на большую поляну. Здесь колонии песчанок и сусликов.
Кривохатский осматривает на ветках марлевые ловушки для насекомых, склоняется к земле:
— Для энтомолога каждая норка — целый мир. Я изучаю состав населения норы, взаимосвязи между видами, динамику развития этого обособленного мирка. Куда денешься в пустыне от жары? Конечно, лучше всего для животных и насекомых зарыться в землю...
