Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №02 за 1983 год
Наконец, самая «экзотическая» группа лекарственного сырья — минерального происхождения, из «драгоценностей, камней и земли». Применялись золото, жемчуг, бирюза, кораллы, медь, ртуть. Рудоносные минералы, полевой шпат, хлористый и сернокислый натрий, малахит, сталактиты. Селитра, сода, гипс, охра.
— Минеральные компоненты в лекарствах — не откровение тибетской медицины. Ведь почти у всех древних народов можно встретить такие лекарственные добавки.
— Вот именно. Конечно, многое требует тщательной проверки, но уверен, что мы пока не до конца представляем открывающиеся здесь возможности. В «Чжуд-ши» сказано, например, что золото (сэр) продлевает жизнь, укрепляет здоровье пожилых и предохраняет от вредных воздействий; серебро (дул) полезно при болезнях желтой воды (болезни суставов, водянка), гнойных ранах и кожных заболеваниях; медь (сан) — прекрасное средство для лечения печени, легких и особенно чахотки. Нетрудно соотнести все с известными данными микробиологии — ведь соли этих металлов губительны для микроорганизмов — и убедиться в исключительной наблюдательности древних врачей.
Из тибетских медицинских трактатов мы получили ценнейшую информацию, в первую очередь тем, что она — результат многовекового... эксперимента на людях! Он уже проведен, и нет никаких оснований считать, что кто-то шутил с нами. Раз так, то наш долг как можно разумнее и эффективнее воспользоваться добытыми результатами.
Так случилось, что при мне в Институт биологии пришло официальное письмо по поводу ранее поданной заявки на «полифенольную фракцию». Факт этот, повторяю, мне показался значительным, с чем я не преминул поздравить директора института, члена-корреспондента ВАСХНИЛ, доктора биологических наук Э. Л. Климашевского. Тот согласился, что событие действительно приятное. Но подчеркнул: его больше заботит будущее.
— Впереди клинические испытания препарата, — размышлял Эдуард Леонардович. — И проблема эта общая, не нас одних касается. Мы установили активное начало пока только в одном растении. А ведь сила тибетских рецептов в их комплексном составе. Будем говорить пока лишь о компонентах растительного происхождения. Но даже их десятки. Как искать и проверять суммарный эффект в таком сложном сборе? Полагаю, что надо думать и о новом испытательном подходе к подобным природным многокомпонентным препаратам.
«На земле нет ничего, что не могло бы быть лекарством»
Этот самодельный — на первый взгляд категоричный по смыслу — плакат с тибетским и русским переводом висит у входа в виварий Института биологии. Ниже источник, указывающий, откуда взята цитата: «Чжуд-ши», часть 2, глава 19. Изречение древних тибетских мыслителей показалось мне очень современным. Оно привлекательно активностью мысли. Надо искать, и найдете — вот его смысл.
А достаточно ли мы усердны? Ограничимся на первый раз лишь кругом растительных лекарств. У нас в стране несколько тысяч высших растений, а в качестве лекарственных используется около трехсот. Аналогичная статистика и за рубежом. Очевидно мало! И сколько же еще забытых «травок-горечавок» ждут своих исследователей!
Но дело пошло. Говоря словами великого живописца, ученого и путешественника Н. К. Рериха, «фармакопеи древних народов опять оживают в руках пытливого молодого ученого. Опытность тысячелетий... дает неограниченное поле для полезных изысканий. Так многое забытое должно вновь быть открыто, благожелательность истолкована языком современности».
И это делают не только биологи и врачи. К «Бри-ша», «Чжуд-ши» и другим трудам древних тибетских исследователей потянулись минералоги, историки, философы, этнографы... Какие тайны откроются им?
Улан-Удэ Александр Малинов, кандидат технических наук Фото Г. Макарычева
Кирщики
Н едавно я приехал в Баку, город моего детства, и на одной из старых улиц увидел знакомую картину: на крыше невысокого дома работали кирщики. Кирщики!.. Оказывается, эта древняя профессия — ее знал еще Вавилон, знал старый Баку — жива и в сегодняшнем Баку, современном, многоэтажном...
Мне вспомнилось детство.
Раннее летнее утро. Рассвет. Над моей головой глухой стук.
— Мама, кто это? — спрашиваю я сквозь сон.
— Это кирщики, спи, — отвечает мать, укрывая меня простыней.
Кирщики! Я мигом слетаю с кровати, выскакиваю на веранду. Деревянная лестница. Скорее на крышу!
— Куда? — кричит мне вслед мама.
— Смотреть! — кричу я в ответ, взбираясь по лестнице. Как же пропустить момент, когда рабочие будут крыть крышу киром — мягким асфальтом?
Трое мужчин в брюках с пятнами мазута и черных от сажи рубахах ломами отдирают от крыши асфальт и волокут пласты его к краю, к карнизу. Сейчас будут сбрасывать.
А внизу, в нашем узком, как колодец, дворе, стоит котел с остатками застывшего кира на дне, валяются ведра, лопаты, веревки, ворот. Рядом с котлом нижний кирщик рубит дрова.
— Хай! — вступив на карниз, кричит во двор верхний кирщик.
— Давай! — бросив топор, машет нижний и отбегает в сторону.
И пласт асфальта летит во двор, шарахается оземь...
От грохота просыпается весь дом. Из окон высовываются соседи.
— Что случилось? — кричит, задрав голову, женщина в халате.
— Кирщики, — отвечает сосед в полосатой пижаме.
Кажется, наверх поднимается папа — трясется лестница. Вот показалась над крышей его голова, плечи в синей спецовке, вот он сам — перекинул через барьер ноги и сел. Смотрит по сторонам. Меня ищет. А я потихоньку стою за кирпичной трубой и жду, когда он пройдет.
— Вы нашу крышу потолще залейте, — слышу я его голос. — А то течет.
Я выглядываю. Отец стоит в углу крыши.
— Биригадиру говори, — отвечают кирщики, отдирая от досок пласты в сетках трещин.
Бригадир сбрасывает с карниза кир.
— Как везде, так и вам, — говорит он отцу. — Три сантиметра. Два пальца. Закон.
Отец не сдается:
— Слушай, как дождь, по всей комнате тазы ставим. Везде дыры. С потолка штукатурка летит. Ты спустись, сам посмотри...
— Значит, мастер плохой был,— отвечает отцу бригадир. — Соли мало давал. Соль кладешь — трещин нет. В позапрошлом году кто варил? Надо было смотреть.
— Я недавно вернулся...
— С войны? Фронтовик? — садится на барьер бригадир. Внимательно глядя в лицо отца, достает пачку папирос, встряхивает ею, протягивает отцу. — Кури. Я — стройбат. Харьков был. Курск, Орел...
— У меня Сталинград и Берлин. Я — связист, — отвечает отец. Достает не спеша папиросу. Молчат.
— Надо, слушай, работать, — говорит бригадир.
— А сам-то откуда?
— С Хызов. Кирщики — с гор, все даглинцы. Потому любим крыши.— Бригадир, улыбаясь, переводит взгляд на ребят. Те стоят у барьера и смотрят на бухту. Ах, какой день! Как светит солнце! Как блещет бухта!..
Отец поднимается.
— Надо идти.
— Соль принеси. Десять пачек, да-а?
И опять трясется лестница.
В то лето, помню, я часто бегал на бульвар, где за стволами деревьев просвечивала вода. Петляя, шел между ними и выходил к морю. Передо мною сверкал весь залив. Бухта млела от зноя. Остро пах прибитый к берегу мазут, превращаясь под солнцем в кир, усыхая, мумифицировались в нем погибшие рыбы, листочки, стрекозы, мухи. Взрослые рассказывали мне, что миллион лет назад недалеко от Баку было огромное озеро. К нему приходили напиться носороги и львы. Но вода была покрыта пленкой нефти, и животные плыли к чистой воде, на глубину. Иногда, захлебнувшись, они опускались на дно и попадали в мазут. Озеро то давно высохло, на берегу его, словно кристаллики соли, выступило селение, жители которого с незапамятных времен добывали кир. Селение называлось Бинагады. Киром топили печи или, расплавив, покрывали крыши. Кое-где, замурованные в пластах, попадались какие-то странные кости — тогда приезжали ученые и вымывали скелеты бензином. Так спустя время вновь появились на свет саблезубые тигры, хвостатые ящеры и безоаровые козлы. Найдены они в Кировых отложениях Бинагады.
Я стоял у жаркой, растопленной бухты и думал, как мне кажется сейчас, о том, как движется время...
...С берега бухты бегу домой.
— Хай! — увидев меня, кричит кирщик.— Давай уходи! Кир голова попадет!
Я прячусь под лестницу в угол двора. Но вот наконец сброшен с крыши весь кир, пластами забит котел, горят в топке дрова, и из трубы вылетают хлопья копоти. Осторожно, чтобы меня не прогнали, приближаюсь к котлу.
Пласты кира в котле начинают уже оседать, размягчаться. Сейчас его надо мешать, чтобы он не горел. Кирщик вонзает в вязкое тесто асфальта лом и повисает на нем, медленно оседая вниз. Мешать одному очень трудно, вся бригада спускается помогать. Чтобы лом входил легко, конец его нагревают в топке, и нагретый лом с голубым дымком входит в расплавленный кир.
