Журнал «Если» - «Если», 2009 № 06
Бледно-серый нуклеотидный сироп полился из пипетки и скопился в локтевой ямке ложечкой первобытной горчицы. Ничего не произошло. Сара закрыла глаза и сосредоточилась.
— Я думаю об определенной ткани, — сообщила она. — О куске ткани, покрывающем мою руку. Особенной ткани. Моей любимой.
Ничего не происходило. Да и неудивительно: глаза Сары были закрыты, а это означало, что кибернетические датчики внутри наголовной ленты не могли уловить ее ЭОГ-реакцию.
Вязкая масса на руке Сары не была гомогенной — некоторые из ее ферментов имели больший удельный вес, чем другие. Основная ее часть неподвижно покоилась на сгибе локтя Сары, но я увидел, как по руке потекла тонкая струйка водянистой жидкости. Струйка коснулась одной из точек пересечения нитей и неохотно изменила направление, медленно ползя вдоль нити… пока не коснулась микросхемы.
И тут масса изменилась, и настолько внезапно, что мне даже подумалось, будто нуклеотидная масса всосалась в кожу Сары. Но нет — масса претерпела метаморфозу, превратившись в вещество, которое меняло форму и покрывалось рябью наподобие ожившего сиропа, а текстура его поверхности обрела блеск и переливчатость шелка. Жидкого шелка…
Я вспомнил, что говорила мне Сара несколько лет назад, когда мы строили давно позабытые свадебные планы, — что шелк ее любимый материал. И теперь она мысленно создавала эту ткань.
Замерев от восторга, я наблюдал за тем, как это вещество расползалось по внутреннему сгибу локтя, образуя кусочек жемчужно-серо-го, шелковисто блестящего материала. Кусочек имел неправильную форму, а его края слегка мерцали, как если бы экзонуклеазы слишком быстро их расщепляли. Я взглянул на лицо Сары. Она с восхищением разглядывала вещество у себя на руке. И улыбалась.
Тишину в помещении нарушало лишь негромкое пощелкивание аналого-цифрового преобразователя. Теперь шелк изменил цвет. Вещество на руке Сары сохранило текстуру шелка… но оно быстро меняло коэффициент преломления молекул на поверхности: шелковистая жидкость изменила цвет с серого на белый, потом стала бледно-розовой, красной и затем прошлась по всем цветам радуги и в конце стала чем-то средним между индиго и лиловым. Мне очень захотелось аплодировать.
— Хватит шелка, — решила Сара. — Теперь сделаю тафту. Цвета лаванды.
Вещество послушно изменило цвет с индиго на лавандовый. Одновременно внутри наноткани произошли тонкие изменения. Прежде она напоминала шелк, теперь затвердела и воспроизвела структуру тафты.
— Еще! — восторженно сказала Сара. Она не выпускала из правой руки пипетку. Не успел я ее остановить, как она набрала еще несколько кубиков наноткани из бака. Я начал было протестовать, но Риджфилд жестом заставил меня смолкнуть.
Вещество на руке Сары опять менялось. Когда она выдавила из пипетки новую порцию нуклеотидов, я увидел, как первая порция вытянулась навстречу добавленной. Обе порции слились и стали жидкими. Теперь объем жидкости стал больше ямки на сгибе локтя Сары. Я ожидал, что нуклеотиды переполнят ее и потекут на пол. Но ошибся — они принялись медленно расползаться вдоль сетки, покрывающей обнаженную руку Сары. По мере того, как жидкость вступала в контакт с микросхемами, наноткань получала инструкции из головы Сары.
Локоть Сары внезапно охватил мягкий и плотный молекулярный браслет — синий, как яйцо малиновки. Вещество снова изменило структуру, покрывшись коротким, но роскошным ворсом — синий бархат. И на этот раз Сара не произнесла ни слова. В этом не было нужды — кибернетическая начинка ленты реагировала на сенсорные воспоминания Сары, а не на ее голос. И если бы не едва заметное мерцание по краям, я был готов поклясться: цифровая ткань превратилась в синий бархат.
Теперь она изменилась снова — в коричневый вельвет. Затем — в черную джинсовую ткань, затем — в шесть или семь других тканей, которые я не смог распознать, но Сара называла их одну за другой. Грег и Риджфилд по очереди предлагали цвета, и Сара заставляла ткань менять молекулярную структуру и принимать соответствующий цвет. Я велел Саре заставить ткань превратиться в клетчатую шотландку, но Риджфилд приказал мне не умничать. Он не видел того, что видел я: лицо Сары приобрело выражение абсолютно ей не свойственное. Казалось, она загипнотизирована тканью или околдована ее способностью менять цвет и структуру. Чтобы разрушить чары, я громко хлопнул в ладоши, а когда Сара наконец посмотрела на меня, бросил ей вызов:
— У тебя прекрасно получается управлять структурой и цветом наноткани. А как насчет формы? Я хочу, чтобы это вещество могло копировать форму любой детали одежды, причем с точностью до микрона.
Сара посмотрела на ткань у себя на руке и сосредоточенно нахмурилась.
— Раздвинься, — приказала она мерцающей ткани. — Раздвинься и сделай мне край рукава.
— Не произноси команду, — подсказал я. — Ткань не реагирует на голосовые команды. Тебе надо сформировать мысленный образ…
Наверное, она меня услышала, потому что теперь наноткань изменилась. Ее края все еще мерцали, как нестабильные… и тут ближайший к ее запястью край внезапно приподнялся, перегнулся и принял некое подобие манжеты. Она перемещалась вдоль руки вверх и вниз, удлиняясь и укорачиваясь по воле Сары. Я знал, что наноткань сохраняет постоянный объем в трехмерном пространстве. Сжимая или удлиняя свою молекулярную структуру, ткань распределяла этот постоянный объем по изменяющейся площади, меняя толщину и длину согласно воле Сары, становясь тонкой или толстой, длинной или короткой. Вот манжета рукава стала складчатым обшлагом из другой ткани, гармонирующей с первой. Мне пришлось восхититься присущим Саре чувством стиля.
— А вы не можете заставить ее сделать что-нибудь еще? — нетерпеливо спросил Риджфилд.
— На руке у меня ее совсем немного, — ответила Сара. — Но если я капну еще…
Что-то в ее голосе включило у меня в голове сигнал тревоги. Сара протянула руку к баку, собираясь добавить еще одну порцию меняющего облик вещества к тому, что уже находилось у нее на руке. И когда она наклонилась к баку, я был готов поклясться, что ткань на ее руке замерцала быстрее. Как-то нетерпеливее…
Я встал и выключил питание АЦП. Тот в последний раз протестующе щелкнул и смолк. Полоска ткани на руке Сары мгновенно превратилась в лужицу слизи. Сара удивленно ахнула и схватила рулон бумажных полотенец.
— Представление окончено, — заявил я. — Прошу всех выйти, чтобы я смог написать лабораторные отчеты. Вы тоже, Риджфилд.
— Я хочу получить копию этого отчета, Левински, — сказал Риджфилд, чьи административные функции, относящиеся к моему отделу, равнялись нулю.
— Прекрасно, — ответил я. — Я пошлю вам отчет, если вы сумеете найти кого-нибудь, кто вам его прочтет.
Риджфилд что-то пробормотал и убрался, выставив челюсть. К сожалению, Сара решила уйти с ним. Я заметил, как она улыбнулась Риджфилду, когда тот спросил, все ли у нее в порядке. Я еще помнил времена, когда Сара так улыбалась мне.
Риджфилд подрывал мой авторитет, и Сара ему в этом помогала. У меня появилось искушение саботировать весь этот проклятый проект, чтобы никто не смог его у меня отнять. Нет. Такого я себе позволить не могу. У меня нет приятной внешности Барта Риджфилда или его денег и связей. У меня есть только работа. Если мои эксперименты с нанотканью всплывут кверху брюхом, Риджфилд и тогда останется богатым красавцем, а я — неудачником. Но если я продолжу исследования, то могу открыть нечто такое, что может спасти мир или хотя бы стереть ухмылочку с физиономии миллионера. Или заставить меня забыть, как Сара ему улыбалась.
И я взялся задело…
* * *Все перепуталось и стало происходить одновременно. Я работал без передышки, и напряжение стало сказываться. Вот и теперь мои внутренние часы утверждали: сейчас конец дня, часы же показывали десять утра. А в темной просмотровой комнате мне и вовсе казалось, что наступила полночь.
Мы с Сарой были наедине… но, судя по тому, что мне удалось разглядеть на ее лице в темноте, я мог сейчас находиться где угодно. Разум Сары слился с изображением на экране, позабыв обо мне и всей электронике. На голове у нее красовалась тиара, и два тончайших оптических кабеля нежно касались надбровных дуг. Мы сидели в креслах, а в кресле между нами, наподобие кибернетического чапероне, пристроился АЦП, тихонько пощелкивающий и стрекочущий, принимающий энцефалограммы и ЭОГ-сигналы Сары пять тысяч раз в секунду. Единственным другим звуком было дыхание Сары — глубокое, ровное и ритмичное. Ее глаза и разум были устремлены на проекционный экран, а все прочее для нее не существовало.
На экране царило платье. Точнее, его трехмерная ортографическая проекция, созданная программой компьютерного дизайна: переплетение линий, образующих контуры платья, а также швы и складки в тех местах, где детали состыковывались. Окончательный эффект напоминал мне паутину: шелковые ниточки, образующие ажурную структуру.
