Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №09 за 1979 год
Признаться, бодрости мне эта история не прибавила. Взбираясь по трапу на высокую и внушительную корму ледокола, я уже жалел, что не подождал понедельника, как предложил Жеребятьев. Поторопился...
На палубе нас остановил вахтенный штурман, посмотрел документы и вошел в дежурку под вертолетной площадкой. Набрал номер капитана, послушал и, продержав трубку в воздухе, чтобы мы могли слышать длинные гудки, сказал:
— Слышите, не отвечает.
— Проводите нас к нему, — доверительно улыбнулся штурману Метелев. — Удар беру на себя...
Мы шли по длинному коридору — здесь чистота блестела, как броня, а тишина от предстоящей встречи с Холоденко казалась зловещей. Поднимались выше и выше и наконец, когда постучали в дверь каюты капитана, услышали недовольный гортанный голос:
— Да, да...
Он стоял посреди пустой приемной, небольшого роста, в кедах, синем тренировочном костюме, который подчеркивал его юношескую фигуру. И только седая, коротко подстриженная голова, холодные светлые глаза делали его похожим на тренера, на наставника. В руках он держал белый волейбольный мяч. Секунду капитан внимательно всматривался, но, узнав Бориса, выпустил из рук мяч и даже не посмотрел, куда он покатился. Холоденко хотел было что-то сказать, однако его опередил Борис:
— Вадим Андреевич, кого это вы боитесь? Прячетесь...
Он поморщился, выказывая всем своим видом недовольство.
— Я боюсь только укола клопа и щекотки, — буркнул он и сел на край длинного стола. — Если пришли расспрашивать о проводке, можете не садиться.
Словно прячась от нас, он опустил глаза, но, видимо, чувствуя, что обошелся с нами слишком круто, искоса глянул на Бориса.
— Ты лучше скажи, когда дожди пойдут, а то никак не отойду, все во сне вижу льды... Чего стоите, садитесь.
Я предпринял попытку начать знакомство и спросил:
— А где вы играете в волейбол?
— Как где? — удивился он. — В вертолетном ангаре... Немного опоздали, перед вашим приходом командный состав играл с палубной командой. Такой крик стоял, что пришлось кое-кого попросить...
Сказав это, он вдруг обратил на меня изучающий взгляд и, уже поднимаясь, сказал:
— Звонил Жеребятьев. Предупредил, что в понедельник зайдет на ледокол... Кажется, вместе с вами? Просил меня выглядеть могучим капитаном! — При этих словах на лицо его легла язвительная гримаса. Он зло схватил графин с водой и, поливая горшки с зеленью, сыронизировал: — Заказал быть приветливым...
Казалось, в его откровенности сквозил упрек за наше неожиданное вторжение, поэтому, скрывая неловкость, я стал разглядывать стены и тут-то, на торцовой переборке, увидел портрет Готского. С фотографии в небольшой деревянной рамочке знаменитый ледовый капитан улыбался. И, как мне рассказывали, обычно таким приветливым он бывал на людях. Когда я встал, чтобы рассмотреть его поближе, услышал вопрос хозяина:
— Вы были знакомы с Михаилом Владимировичем?
— К сожалению, нет, — ответил я. — Но еще на совсем новеньком дизель-электроходе «Капитан Готский» ходил из Владивостока в Арктику. Готский первый раз шел в Певек кораблем, его супруга тогда передала в дар экипажу много его книг...
— Книг у Михаила Владимировича было уйма, — как-то неожиданно тихо отозвался Холоденко. — «Приходи ко мне, — однажды сказал Готский, — найдется что почитать». Помню, зашел к нему домой — и сразу к полкам. Набрал целую охапку книг, а он посмотрел, понял: я запойный. Отобрал несколько штук, вот, говорит, принесешь, возьмешь остальные. Разговорились о книгах, и он сказал, что его любимые книги «Хождение по мукам» и «Два капитана»... Прямо в душу мне заглядывал, ведь он назвал мои любимые книги.
Стоило разговориться о Готском, как Вадима Андреевича словно подменили, речь его стала спокойной, лицо разгладилось, никаких теней и напряжения.
— Хотите кофе? — предложил он и сразу же скрылся в своей маленькой капитанской кухне. — В мореходке я на Михаила Владимировича смотрел квадратными глазами, — продолжал он рассуждать оттуда. — На четвертом курсе Готский преподавал нам «Плавание в особых обстоятельствах», то есть в узкостях, в тумане, во льдах. Интересно вел занятия: ни одного лишнего слова — заложит руки за спину и ходит перед доской. Бывало, хорошо ответишь — улыбается, вот как на портрете. Плохо знаешь предмет — молча мрачнеет...
Вадим Андреевич принес две чашки кофе, пошел за третьей, вернулся еще с уссурийским бальзамом, добавил в кофе каждому по половине столовой ложки, а бутылку унес обратно. Когда он вернулся, на несколько секунд в нем снова проснулся воинствующий человек:
— Вот о ком надо напоминать молодежи на флоте! — Он умолк.
А потом снова потекла ровная и спокойная речь его. Он все размешивал, размешивал свой кофе и вспоминал.
Вспоминал он, как Готский, уже известный моряк, прошедший через фронт, побитый жизнью человек, в клубе училища блестяще защищал свой диплом на английском языке... Окончив до войны среднюю мореходку, преподавал в высшей и в то же время вместе со вчерашними мальчишками сам учился — заочно. Холоденко говорил, что в курсантские годы на его долю выпало несколько встреч с настоящими людьми. Еще на втором курсе он решил посмотреть, что же такое Арктика: догонял свое судно и на пути познакомился с другим Капитаном — Серафимом Порфирьевичем Мышевским.
— Дико везло, — горячился он, — везло на величин. Диву давался Арктике, когда впервые увидел в океане ледовые поля. Стоя на руле, прижимал судно к льдине, чтобы поближе разглядеть ее. Помню, тянет меня к плавающей глыбе, а капитан кричит: «Куда же жмешься?! Набрали детей на флот...»
А после окончания училища Вадим Андреевич попросился на арктические суда и попал на старый клепаный ледокол «Микоян», который работал на угле. Пятьдесят восемь чумазых и злых кочегаров поддерживали пар в котлах этого ледокола. Тогда только-только заложили и стали строить первый мощный ледокол «Москва» для Дальневосточного пароходства, и он, Холоденко, вбил себе в голову, что капитаном «Москвы» будет Готский, а он одним из его помощников...
— Уже через год, в 1958 году, я был третьим помощником на «Микояне», в бухте Провидения снова встретился с Готским, — продолжал вспоминать Вадим Андреевич. — Он экзаменовал тогда молодых штурманов, идущих в Арктику, и жил у нас на ледоколе. У него была привычка в день два раза по часу ходить по палубе. Стою я на вахте и с мостика кричу ему: «Михаил Владимирович, кто на «Москву» пойдет капитаном?» — «А черт его знает кто!» — отвечает он. «Как, вы не знаете? А я знаю!» — «Скажите, если не секрет». — «Вы, — говорю, — пойдете капитаном». — «На воде вилами написано». — «Ладно, — бросил я ему, — но запомните: лучшего помощника, чем я, вам не найти». Михаил Владимирович от души расхохотался: «Ну и нахал же вы, Холоденко...»
Четыре года прошло после этого разговора, а он не забыл. Помню, у меня кончался отпуск. Встречаю в кадрах Озерова, однокашника своего, узнаю от него, что Готский гонит «Москву» из Финляндии Северным морским путем. Мне предлагали в это время пойти старпомом на «Енисей». Отказался, разругался и думаю: наверное, придется уходить с пароходства. Вышел из кадров, следом за мной выбегает Озеров и говорит, что Готский прислал на меня заявку. Ну я воспрял духом. Как сейчас помню: «Москва» пришла во Владивосток восьмого ноября 1961 года. Только зашел в дежурную рубку, слышу объявление: «Второго помощника Холоденко прошу зайти к капитану». Захожу. «Может, вы в претензии, что я вас не старпомом, а вторым помощником пригласил на ледокол?» — спрашивает Михаил Владимирович. «Что вы, — говорю, — на таком ледоколе я согласился бы и четвертым быть». Представляете, последнее слово техники... Только не повезло. Всего полгода я с Готским поработал: в 1962 году он неожиданно скончался. От инфаркта.
Вадим Андреевич поднялся, пошел в свой кабинет и вскоре принес другую фотографию Готского.
— Вот он, вроде еще мальчишка, а грудь в орденах...
Михаил Владимирович Готский на снимке действительно был еще совсем молодым человеком: в штурманском кителе, утонченное, худое лицо, но улыбка та же, что и на последнем портрете.
— В ту зимнюю навигацию 1961/62 года «Москва» провела в порты Охотского моря всего с десяток судов. Встречали нас как героев... А сейчас «Ленинград» в Татарском проливе протащил в Ванинский порт и вывел обратно 352 судна, и никто не удивляется. Ладно, ребята...
Мы встали.
Настал понедельник. Картина, которую раскрыл Вадим Андреевич во время второй встречи, превзошла все мои ожидания...
Мы с Жеребятьевым постучали. Все тот же недовольный голос: «Да, да», — но на этот раз к этому было добавлено: «Войдите». Когда мы вошли, лицо хозяина просияло — чувствовалось, он ждал Жеребятьева. Холоденко сидел теперь в кабинете за письменным столом в полной капитанской экипировке. Уронив цветной карандаш на бумагу, он встал и протянул руку. Мы уселись в глубокие низкие кресла, а Владимир Петрович, воспользовавшись неловкой паузой, заметил:
