Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №06 за 1982 год
Нахожу Антощука у очередного звена водовода. Михаил молод и голубоглаз, с рыжеватыми, будто опаленными усами. Руководит автоматической сваркой труб, которые затем составят единый водовод длиною в 150 метров.
— Поднять леса! — командует Антощук. Крутятся лебедки. Леса поднимаются в жерле трубы.
Думал ли Михаил Антощук, когда работал киномехаником в сельском украинском клубе, что судьба забросит его в горы, где он станет одним из самых классных специалистов по гидромонтажу?..
— Приехал сюда десять лет назад,— говорит он.— Март. Все в тумане. Горы давят, будто лежат на плечах. Поставили на монтаж водоводов. А что такое водовод? Что такое затвор? Что он затворяет? Варю, стыкую, а для чего — не очень-то понимаю. Помог старший прораб Трушин Павел Иванович, редкой души человек. Когда он рассказал мне о нарынском каскаде, у меня аж дух захватило от этакой перспективы... Вместе с Павлом Ивановичем я монтировал первый в своей жизни затвор...
Михаил подводит меня к затвору, стотонной громадине, которая покоится на тяжелой шаровой пяте площадью 50 квадратных метров.
— Мы выверяем его посадку на опору с точностью до миллиметра,— объясняет Антощук.— Если хоть чуть-чуть скосить, затвор не будет держать воду — его вышибет.
Он рассказал мне одну историю, которая случилась на Токтогульской ГЭС спустя три месяца после моего отъезда. Антощук был тогда бригадиром гидромонтажников. Буквально накануне пуска первого агрегата пришла весть о необычайной засухе в Узбекистане. Под угрозой гибели были хлопковые поля. Воды Нарына, лежавшие в Токтогульском море, после пуска должны были уйти на орошение, но хлопкоробы просили три миллиарда кубов сейчас же, немедленно. Чтобы дать их, надо было открыть подземный восьмисотметровый туннель, пробитый вокруг плотины. Он был пробит еще в те времена, когда плотина только начинала сооружаться. И все то время, что она строилась, воды Нарына отводились через этот туннель. Когда стали накапливать воду для пуска станции, туннель «заткнули» бетонной пробкой, а затвор, стороживший реку, опустили на дно, или, как здесь говорят, на «порог». Он свое отслужил и не должен был больше подыматься. Однако ЧП с засухой нарушило его покой. Ведь прежде, чем выбить пробку из туннеля, надо было снова поднять затвор, чтобы не отпустить из Токтогульского моря воды больше, чем требовал хлопок.
— В стоячей воде затвор сильно заилился, и мы никак не могли подсоединить к нему механизмы подъема,— вспоминает Михаил.— Бились неделю. Вызвали на стройку водолазов с Черного моря. Они опускались на глубину более 70 метров, перепробовали все возможные приемы — и ничего... Оставалось взорвать затвор и таким образом освободить туннель. Но одно дело — взорвать, другое — удержать воду после взрыва, чтобы море не ушло целиком. Моя бригада получила задание срочно смонтировать новый затвор в другом месте. Кран в туннеле работать не мог. Детали устанавливали такелажным способом, во мраке, в страшной тесноте. Торопились, ибо каждый день работал на засуху...
Когда все было готово, затвор взорвали, и в туннель рванулась вода. Она шла несколько дней. Мы ждали команды, чтобы опустить новый затвор на порог. Дали команду. И тут началось: поток оказался настолько сильным, что затвор никак не опускался. Понадобилось усилие двух мощных домкратов, чтобы прижать его к порогу. Прижали! Но спустя несколько часов вода размыла свежий бетон и ударила в потолок сумасшедшим фонтаном...
Двенадцать дней и ночей длилось сражение с водой. Бетонные кубы весом в шесть тонн отшвыривало потоком, как мячи. От воды звенело в головах, насквозь пробивало водолазные скафандры. Но росла баррикада из тяжелых бетонных плит, мешков с песком, сетей, набитых гравием. Когда напор был сбит, в туннеле снова поставили глухую бетонную пробку.
Вечерами, когда темнело, над плотиной Курпсая вспыхивала лампа в 50 тысяч ватт. И я вспоминал токтогульский створ, который впервые увидел ночью при ее свете: как мощный прожектор, била она с огромной высоты в глубину каньона.
На Курпсайской ГЭС многие рассказывали легенду о том, как появилась здесь эта лампа. Когда была пущена Токтогульская ГЭС, лампу решили перенести на Курпсай, где только начинала сооружаться плотина. Но она никак не опускалась, заклинило какой-то тросик. Пробовали подлететь к ней вертолетом — не получилось. Поручить дело верхолазам никому и в голову не приходило: высота страшная. А лампу было жаль, вторую такую днем с огнем не сыщешь...
И вот какой-то парень без чьего-либо ведома забрался на трос, преодолел почти 200 метров, отделявших его от лампы, исправил неполадку и спустился на землю. Потрясенное начальство «наградило» смельчака, действовавшего на свой страх и риск, строгим выговором. Однако лампу сняли и под ликование строителей повесили над Курпсаем...
Вот такая история. Меня, правда, смущало в этой легенде одно обстоятельство: никто не помнил имени смельчака.
Выручил, как всегда, Петр Федорович Шинко. С этим любопытнейшим человеком я подружился в бытность свою на Токтогульской ГЭС, тогда он работал заместителем начальника стройки по быту. Как никто, знал Шинко стройку и людей, всегда был заряжен свежими цифрами и фактами. Около тридцати лет жизни отдал он строительству плотин и электростанций в горах Тянь-Шаня, начинал еще на Орто-Токойском водохранилище. Затем Ат-Баши, Уч-Курган, Токтогул, Курпсай... Теперь он заведовал снабжением Нарынгидроэнергостроя.
В этот раз Петр Федорович разыскал меня на плотине. Огромный, с добрым лицом, все такой же шумный и жизнерадостный, он смял меня в могучих объятиях. Поговорили о новостях, и Шинко сказал:
— Знаю, кто тебе нужен. Его зовут Хамид Мухтаруллин. Это же мой друг! Сегодня вечером пойдем к нему в гости.
...Мы ехали по улице, застроенной небольшими домиками, сплошь укрытыми зеленью садов. Окна распахнуты — из них доносились говор, смех, звуки гитар. Здесь жили ветераны нарынской гидроэнергетики. Хамид Мухтаруллин был одним из них.
— А давно я у тебя не был! — шумел Петр Федорович, шагая по дому Мухтаруллина, как по своему собственному. Дети Хамида ходили за ним, не отрывая восторженных глаз от его богатырской фигуры.
Потом мы сидели за столом, у самовара, а Хамид, маленький, хрупкий человек, говорил:
— А что особенного я сделал? В горах, бывало, приходилось идти на риск, а тут риска никакого. Трос может держать пять тонн. У меня была двойная страховка — пояс и карабины...
— За что же вам выговор объявили? — спросил я.
— Да за то, что полез без разрешения,— улыбнулся Хамид.— А ведь спроси разрешение — ни за что бы не позволили. Но ведь я электрик, мне ли не знать, какая редкость такая лампа.
— И ведь какой хитрый этот башкир,— засмеялся Шинко.— Выбрал для воздушной прогулки праздничный день, чтобы никто не помешал. Впрочем, Хамид отчаянный...
— То-то что отчаянный,— вставила жена.— Человеку полвека стукнуло, а все по горам бегает, как мальчишка!
— Говорят, что ты, Хамид, мог бы стать «снежным барсом», как Мамасалы Сабиров,— сказал Шинко.
— Наверное,— спокойно отвечал Хамид.— Впрочем, это и сейчас не поздно.
— Дай слово, что не уйдем с Нарына, пока не построим Камбарату,— предлагал Шинко, протягивая руку Мухтаруллину.
Они пожали друг другу руки.
Камбарата... Эта мощнейшая ГЭС нарынского каскада будет строиться со временем. А в XI пятилетке предстоит «завершить строительство Курпсайской ГЭС, ввести в действие мощности на Таш-Кумырской ГЭС» — так сказано в «Основных направлениях экономического и социального развития СССР на 1981—1985 годы и на период до 1990 года».
Еще 30 лет назад во многих районах Киргизии, в домах и на фермах, горели керосиновые лампы. Первые же станции нарынского каскада полностью осветили республику, самые глухие уголки ее, дали полям воду, механизировали сельское хозяйство. И с каждым новым «прыжком» Нарына возрастает энергетическая мощь республики и страны.
Леонид Лернер, наш спец. корр. Киргизская ССР, поселок Каракуль
Факел на бронзе
Готовая продукция, чистая медь — главное богатство Коппербелта.
Небольшой паром, на котором едва разместились четыре машины, медленно отваливает от берега. Моторист выжимает из двигателя предельную мощность, но справиться со своенравной Замбези не в силах. Бурное течение упрямо сносит нас вправо. Через борт перехлестывают пенные гребешки темно-зеленых волн.
Местечко, где мы переправляемся, называется Казунгула. Здесь по Замбези проходит граница между Ботсваной и Замбией.
Приближается берег. В тени пальм и эвкалиптов выстроилась длинная вереница грузовиков и легковых автомобилей, ожидающих переправы. Над пограничным постом развевается национальный флаг Замбии — зеленое полотнище с тремя полосами красного, черного и оранжевого цвета в правом нижнем углу. Таможенные чиновники и пограничники быстро оформляют документы, и вот мы уже мчимся в город Ливингстон.
