Татьяна Добрусина - Сверхновая американская фантастика, 1994 № 05
— И что же случилось?
— Миру было на нее наплевать.
— Не надо винить мир. Ты сама сдалась и отступила.
Сдалась и отступила. Эти слова ударили по кровоточащей ране, которая так и не затянулась за все эти годы.
— Да, я сдалась! — Яннас точно откусила и сплюнула эти слова. — Потому что не смогла сделать себя тем, чем хотела.
— Я этому не верю.
— Разумеется! С какой стати верить мне только потому, что я прожила на свете вдвое больше твоего и вдвое больше видела?
Она выпрямилась, забросила мешок за плечо и зашагала прочь. За спиной зазвучали шаги — Рената не отставала. Яннас рывком обернулась к ней, вне себя от гнева и горечи.
— Доказать, доказать, доказать! — почти прокричала она. Вам, юнцам, только бы все доказывать, словно без этого невозможно твердо стоять двумя ногами на земле! Все вы стремитесь возвести себя на пьедестал, очертить круг и сказать: «Вот здесь начинаюсь я, а весь мир прекращает существовать. Это мой успех. Я — настоящий». А чертову миру нет до этого никакого чертова дела!
Она развернулась и пошла прочь, а мелкие камни хрустели под ее ногами. «Я просто циничная старуха, — подумала она. — Сухая и корявая, точно прошлогодний корень. Я — пугало на ее пути, и табличка на моей шее гласит: «Не иди этой дорогой».
Она не замечала, как цветы гнутся под ее стопами, но тут же выпрямляются, стоит ей пройти.
Когда облет пчел завершился благополучно, главные искусники меда собрались в шатре Мэгвин Гар, чтобы обсудить грядущее кочевье. Впервые на памяти Семьи Мэгвин поставила у шатра часовых, чтобы разговор не стал достоянием чужих ушей.
Все шестеро гостей были опытнейшими мастерами и представляли все сто три вещи, которые получаются из продукта пчелиных трудов: здесь был Брахм, изготовитель вин и ликеров, Богдан, отливавший свечи из сладко пахнущего воска, Забра, смешивавшая мыло, помады и лосьоны, а также Рима — она создавал снадобья и мази из целебных медов, собранных на растениях, которые усмиряют сердцебиение, разжижают густую кровь или очищают желудок. Был здесь и перегонщик Дубич Руд — он очищал, выделял и хранил сырой мед в своем обширном шатре, который пока еще почти пустовал, но скоро должен был стать вместилищем разнообразных видов меда, собранных на разных сортах цветов. Самой последней пришла Яннас и села в полумраке у самого полога.
Как то было в обычае, Мэгвин Гар подала гостям великолепный хмельной мед из добычи предыдущего кочевья. Гости расселись поудобнее, пригубили жидкое солнце в кубках и вспомнили мирные дни, когда был собран этот мед. Это было доброе кочевье, и когда они возвращались на запад, от дня к рассвету, то везли с собой большие фургоны, доверху загруженные медом и прочими продуктами. Теперь меда почти не было в фургонах — его заменили зерно, ткани и инструменты, которые Семья покупала по дороге в городах и усадьбах.
— Ах, видели бы вы мед, который мы собрали в моем третьем кочевье! — проговорил старый Брахм, точно опережая чье-то неуместное заявление, что, мол, прошлое кочевье было для Семьи наилучшим. — У нас его было полсотни фургонов, и каждая кадка — в два моих роста. Эх, и сладко же мы тогда жили!
Богдан, не желая, чтобы его опередили, начал вспоминать о своем любимом кочевье — рассказ, который все остальные слышали не меньше ста раз и знали наизусть все паузы и смешные места. Так что все смеялись, когда нужно, кроме Мэгвин, у которой был слишком озабоченный вид, и Яннас, которая вообще никогда не смеялась.
Воспоминания озаряли шатер куда ярче, чем свечи, и все ожидали, что Мэгвин снова наполнит их кубки, но вместо этого она сказала:
— Друзья мои, настроимся на серьезные размышления. Нам нужен такой мед, чтобы посрамить Ренату Облин и завладеть ее королевой.
— Негодная выскочка! — проворчала Забра. — Она знает о меде меньше, чем мой локоть.
— Может быть, и так, — отозвался Брахм, — но лучший мой подмастерье ушел с ней.
Это вызвало нескончаемую вереницу жалоб и обвинений. Похоже, лихорадка по имени Рената Облин заразила добрую половину молодых людей Семьи; другая половина все порывалась предлагать новые идеи, одну безумнее другой. Три девушки, достигшие возраста скитаний, по примеру Ренаты, отправились на поиски маток, как ни отговаривали их матери. У юношей в голове было одно — как бы отличиться и привлечь внимание Ренаты. Наконец Мэгвин нетерпеливо воздела руки:
— С этим ничего не поделаешь. Мы ведь знали, что можем ожидать.
— В жизни не слыхала о подобном поединке, — едва слышно пробормотала Забра. — Втянуть всю Семью…
Мэгвин повысила голос, чтобы заглушить ее:
— Я хотела использовать нашу «Хрустальную Росу». Вот уже три кочевья этот мед выходит у нас отменно, да и в Эрдруме он всем по нраву.
— Мой сбор целебных медов не будет полон, если мы не двинемся дальше на юг, — объявила Рима. — Прошло уже два кочевья, как мы собрали мед с кровохлебки или седоглава, не говоря уже о других лесных цветах. Мои запасы почти иссякли.
Тотчас же зазвучал хор возражений. Обсуждение маршрута кочевья всегда выливалось в раздоры, и окончательное решение представляло собой компромисс, рожденный в тяжкой борьбе противоположных нужд.
После долгих пререканий Мэгвин искоса взглянула в тень у входа в шатер.
— Ты еще ни слова не сказала, Яннас. Какое твое мнение?
Яннас как раз думала о том, как все эти люди напоминают моллюсков: они заключены в непробиваемвую оболочку раковин своего опыта. Каждый осуществленный ими опыт, каждая воплощенная идея прибавляли новый слой к этой раковине. Сейчас искусники меда Мэгвин Гар почти не способны ошибаться, но груз пережитого, нарастающий с годами, мешает им двигаться вперед. Яннас ощущала на своих плечах мертвую тяжесть собственного опыта. И ей не хотелось прибавлять к нему еще что-то.
— Я против «Хрустальной Росы», — сказала она наконец.
— Но это же твой собственный состав! — запротестовала Мэгвин.
— Этот сорт уже слишком хорошо знаком. Как мы можем победить со старым медом, если Рената создаст что-то истинно новое?
— Ей не хватит опыта, — сказала Забра, как будто эти слова все ставили по местам.
Мэгвин вскинула руку, веля ей помолчать, и не отрывала от Яннас любопытных глаз.
— Так ты думаешь, нам следует применить новую формулу?
— Я думаю, что нам нужен новый мед, какого еще никто и никогда не пробовал. Мед такой силы, чтобы одна его капля сводила с ума. Это должна быть эссенция дождя, времени, солнца и души цветов.
Судя по лицам гостей, каждый из них в свое время мечтал создать такой мед. Быть может, в ранней юности они даже верили, что это возможно.
— Какую формулу ты задумала? — негромко спросила Мэгвин.
— Если я скажу, вы мне не поверите.
— А ты попробуй.
И Яннас начала перечислять цветы, чей нектар она хотела смешать посредством пчелиных трудов. Все напряженно слушали. Еще детьми они научились запоминать наизусть составы медов и расшифровывать их, наиболее трудные даже перекладывая в песни. Каждый ребенок в Семье хранил в своей голове составы основных медов, но лишь искусники знали назубок сотни особых рецептов, которые передавались из поколения в поколение.
Когда Яннас умолкла, стало совсем тихо; давно уже медоведам не приводилось обсуждать всерьез новую формулу меда, если не считать нестойкие и неуклюжие изобретения учеников. Неуклюжей эта формула не была, но в ней заключалось безрассудство.
— Ты во многом полагаешься на цветы приграничья, те, что растут на грани дня и ночи, — наконец проговорила Мэгвин.
— У них глубокий вкус, — сказала Яннас, — они много и долго страдали.
— Луговая соломка? — отозвался Брахм. — Это же стимулянт, а не пищевой нектар. Он жжется во рту, как крапива.
— В смеси с первоцветом и чашелистником его резкий вкус почти сгладится. Вы его едва почувствуете, но он будет слегка пощипывать рот и омоет небо, как вода.
Возражения сыпались одно за другим. Вначале Яннас обосновывала свой выбор, но натиск критики нарастал, она стала раздражаться, огрызаться и наконец погрузилась в гневное молчание.
Когда медоведы окончательно разгромили предложение Яннас и выдали с дюжину других, Мэгвин наконец вмешалась в разговор:
— Итак, что же вы предлагаете? Дубич?
— Формула может оказаться удачной, — медленно ответил он, — но эта удача висит на волоске, и все мы смертельно рискуем…
— Брахм?
— С некоторыми изменениями.
— Забра?
— Это безрассудство. Мы не можем позволить себе так рисковать.
— Рима?
— Маршрут кочевья будет на редкость тяжел.
— Ну что ж, — Мэгвин огляделась. Яннас, стиснув зубы, бесстрастно смотрела в дымовое отверстие.
— Яннас, — мягко позвала Мэгвин. — Рената говорила с тобой?
Все, как один, уставились на Яннас. Этот вопрос в лоб вывел ее из созерцательного состояния, и она воззрилась на Мэгвин.
