Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №06 за 1973 год
— И все берут?
— Это ведь тоже мода. Но если подумать... Два года человек ходит за инструктором. След в след. Не имеет права на шаг в сторону. Два года видит впереди, себя только спину и ноги инструктора. И потом твой первый самостоятельный подъем. Буквально теряешься от счастья и неожиданности: иди куда хочешь, сам выбирай дорогу... И тогда ты вдруг понимаешь, что отвечаешь за свою жизнь сам. Нет больше инструктора. Поднимаешься и изо дня в день думаешь только об одном: стоять твердо. Перед тобой лишь одна стена. День, два, три... Когда выходишь наверх, становится хорошо.
Если бы я мог описать это чувство точно — когда ты уже наверху, — то, наверно, не надо было бы подниматься в другой раз... Стоишь, смотришь вниз... Тут каждый думает в меру своей фантазии. Ни один альпинист не осмелится предполагать, что думает в эти мгновения другой. Я лично чувствую, что мне хорошо. Фотографирую, беру камень. Любой. Другие ищут только красивый, некоторые не берут никакого.
— Кажется, теперь понятно, как глупо задавать «вечный» вопрос: «Зачем же вы все-таки поднимаетесь на вершину? С таким трудом?»
— Да, альпинисты, одни из немногих, всегда в странной ситуации: вопрос, зачем мы лезем вверх, преследует нас...
Только в наших горах тысяч двадцать человек восходит на вершины ежегодно. Мне незнаком большой альпинист, в окружении которого или с ним самим не случилось бы ничего драматического. И все-таки на следующий год по горам бродят те же двадцать тысяч.
Я уже не говорю о той радости, когда ты на вершине. Во-первых, альпинизм — это спорт. И как спорт он в какой-то мере необходим каждому. Но главное, человеку все равно надо осваивать горы. Их слишком много на земле, чтобы не обращать на них внимания. А раз туда надо идти, то следует быть готовым к суровости гор. Даже такие люди, как геологи или гляциологи, с горами на «вы». Кстати, известно из прошлого, что страсть альпинистов к нехоженым местам звала за собой и их. Так открыт был молибден на Кавказе, свинец в Средней Азии... Мы, альпинисты, уже становимся нужны.
— Где?
— Пока, насколько я знаю, нас вызывают в аварийных ситуациях. Например, работа Олега Космачева, кстати, сильнейшего скалолаза и альпиниста в Союзе. Я не был, в его группе, в ней работали казахские альпинисты.
На одной стройке построили трубу: кирпичную, сто пятьдесят метров высотой. А потом что-то случилось — несчастье, пожар, кажется... Труба выгорела. Наверху конструкция металлическая была, так там и осталась, того и гляди рухнет... Тут не то что лезть — не по чему — подойти близко и то нельзя. И ветер ураганный. Вертолет бросает, опасно! Ребята лезли по наружной стенке. Мороз под тридцать, ветер... Поднимались, били крючья, монтировали лестницу. Потом уж рабочие за ними поднялись.
В прошлом году, правда, и без аварии нас вызывали. В Ясную Поляну. Но такой один только случай, больше не помню.
Щекинский химкомбинат выдыхает свой дым — сейчас, правда, реже, — и его тянет прямо на усадьбу: такая там роза ветров. Деревья сохнут, и мертвые ветки надо было спилить. А они все больше наверху. И странно, никогда до этого не видел и не знал даже: дубы, оказывается, бывают низкие, с громадной кроной, широкой — тот самый толстовский дуб, а есть в Ясной Поляне еще другие — элитные. Эти высокие. Внизу веток нет, а крона на самом верху. Вот тут мы и пилили. Пришлось полазать...
Хорошо, кстати, там, в Ясной Поляне. Особенно ночью. Выйдешь — тихо... Снег под ногами, наверху звезды. Идешь по аллее, туда пройдешься, оно само будто тянет — к его могиле...
— Но ведь это экстренная работа. Горы — только летом. Как можно весь год находиться в городе, работать инженером, как вы, и не потерять форму?
— Бегаем кроссы, на лыжах много ходим, по развалинам лазаем, по стенам... Под Москвой есть развалины, есть старые заброшенные каменоломни. Приезжаем туда, раздеваемся. Тридцать минут разминка — и на стену... Полчаса по вертикальным стенам ползаешь. Где обвалено, перепрыгиваешь, переходишь на руках. Потом футбол, баскетбол — и опять на стену. Только уж на скорость. Кто-нибудь с секундомером внизу стоит. Раз двадцать сбегаешь вверх-вниз — а там метров двенадцать высота — хорошо получается, если сложить.
Так два раза в неделю. А в воскресенье — большая тренировка. Часов на шесть туда едем. Все то же самое, только еще бег. Это уж до упаду. Потом — на деревья... Сосны есть метров по тридцать пять, выше нету, — вот по ним: вверх-вниз, вверх-вниз... Наверху прилично качает.
Так что если летом хочешь идти серьезно, то тренируешься на совесть. Зарядка — это уж само собой. В шесть выскакиваешь, до семи бегаешь, плаваешь. А я еще на четырнадцатом этаже живу... Возвращаешься с зарядки — раза два по лестнице пробежишься. Рукам побольше внимания. Это когда лазаешь...
— Чем же руки альпиниста отличаются от рук «обыкновенного» человека?
— Ну вот! Мне стало даже неловко... Я уж каким-то необыкновенным человеком стал! Нет. Тут дело все в том, что было бы впереди хорошее восхождение, тогда и тренируешься без принуждения. А так я ведь и зарядку пропускаю иногда... А насчет рук, руки у Вити Маркелова — это да! У хорошего скалолаза они каждую трещинку чуют, тут уж и глаз не нужен. Например, по гладкой колонне лезть, если есть хоть какая-то возможность прихватить ее руками, тут и делать нечего! Витя вроде только поглаживает стену, а руки уже сами прилипают... Это все равно как есть люди, которые ходят, а есть, которые не могут ходить.
Вообще же в альпинистской группе люди очень разные. Один хорошо тактически разбирается — лучше выбирает маршрут. Непревзойденный в этом мастер наш тренер, заместитель главного инженера Гидропроекта — Кирилл Константинович Кузьмин.
Кстати, об альпинистском возрасте. Кузьмину за пятьдесят, а на высоте, когда другим молодым дыхания не хватает, он вроде бы только начинает идти. Хоть бы что идет! А другой лучше ходит по льду, третий по сложным скалам, но кому-то и примус надо разжигать... В группе все распределяется сразу, всем и все тут же видно, каждый как на ладони — еще по прошлому. А разница бывает громадная. В Крыму, например, на Крестовой горе каждый год бывают соревнования скалолазов. Вот это полноценный спорт! Они там буквально бегают по отвесной скале. Правда, с верхней страховкой. Так что если кто и упадет, то просто сходит с соревнований; у альпинистов другой риск — и ставка побольше. Но как отличаются люди! Сильнейшие — тот же Маркелов или Саша Губанов — поднимаются на Крестовую за три-четыре минуты, а последний — за двадцать. Большинство же вообще не проходят маршрут — срываются...
— Как относятся альпинисты к тому, что они все больше становятся необходимыми? Это я и про трубу, и про Ясную Поляну.
— Хорошо. Прекрасно относятся. В Нуреке мы лишний раз доказали это. Это случилось на «камне». Так мы сразу назвали тот кусок скалы весом в пять тысяч тонн. Глыба нависла над створом плотины, отошла от основного массива и осталась лежать на нижних пластах породы. Ни у кого не было уверенности, что при сильном землетрясении она не сойдет с места и не обрушится вниз. И это с четырехсотметровой высоты! Взрывать ее нельзя: при падении осколков могли быть слишком большие разрушения внизу. Тогда и решили, ее закрепить: притянуть тросовой «авоськой». Вот здесь и выяснилось, что легче обучить альпиниста сварке и бурению, чем не искушенного в скалолазании человека — альпинизму
Тут еще дело в полном доверии друг другу. Все гораздо тоньше, чем можно думать. Существует инстинкт доверия, и если спортсмен-альпинист стоит, например, на страховке, то он уже знает все узлы, он их не спутает, и работающие внизу уверены в этом, они не сомневаются в этом ничуть. Короче, сборная «Буревестника» выехала в Нурек, и за два дня мы обучились работе на перфораторе. Профессии сварщика и бурильщика были некоторым из нас знакомы, но работать надо было на отвесе, и вот тут-то удалось выдать весь свой альпинистский арсенал.
Каждое утро мы поднимались затемно, часа в четыре. Первые ходки — с водой, каждый нес по ведру. Это и пить, и для работы, и облиться, если уж очень плохо станет. Все-таки сорок—сорок пять градусов... Работать можно было только часов до одиннадцати-двенадцати, пока солнце не приходило на «камень». Потом оно начинало печь жутко. К этому времени мы уже изнемогали. Надо учесть, что все, что не удавалось сбросить на «камень» с вертолета, таскали на руках. Поднимались по крутой тропе на триста метров и в каждой руке тащили по пруту анкерного железа, каждый по двадцать килограммов весом и длиной в два с половиной метра. За две-три ходки поднимали очередные две-три тонны груза. А Миша Петров и Толя Иванов, например, за одну ходку умудрялись втащить наверх по шестьдесят килограммов железа.
В восемь уже начиналась сварка, бурение... Вечером, с четырех до восьми, опять поднимались на «камень».
