Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №07 за 1970 год
Очевидно, прежде чем говорить об атрибутах шотландских кланов, надо сказать несколько слов о том, что это за учреждение — клан. Слово «клан» в буквальном переводе означает «дети», «потомство». А приставка «Мак» к большинству шотландских фамилий переводится как «сын такого-то». Таким образом, клан — это группа семейств, связанных между собой родственными узами. Главе клана — чифтейну принадлежала земля, на которой он поселился, или, как образно пишут старинные хроники, «был первым, кто зажег на этой земле огонь и вскипятил воду». Самыми древними кланами переселенцев из Ирландии, обосновавшимися на скудной болотистой земле Шотландии, были кланы Кабана и Кота. Изображение этих животных фигурирует в их гербе. Вообще говоря, гербы кланов представляют собой подлинный геральдический зоопарк. Но у нас еще будет случай поговорить о них.
Вернемся к главе клана, чифтейну. Это был феодал, наделявший членов своей фамилии землей. Одновременно он нес ответственность и заботу о своих родственниках — защищал их мечом, обеспечивал немощных и больных, вершил правосудие. Словом, забот у чифтейна было множество. Редко когда ему удавалось спокойно посидеть у камина, на трубе которого тоже был вырезан герб. (Эта традиция, кстати, соблюдается и поныне, в каждом шотландском замке на каминной трубе непременно высечен герб. Как говорится, был бы замок...) Все члены клана обязаны были свято соблюдать законы семейства. Для непослушных существовало страшное наказание — изгнание из клана. Строптивцу в этом случае не оставалось ничего иного, как покинуть страну, ибо клановая система признавала права только членов клана.
Чтобы избежать бездетных союзов и в результате — распрей при дележе наследства, наследник чифтейна вступал в пробный союз со своей избранницей. Это была так называемая «свадьба левой руки». Если по истечении двенадцати месяцев и одного дня в молодой семье не появлялся отпрыск, брак расторгался, не бросая тени на избранницу. Если отпрыск появлялся, игралась «свадьба правой руки», считавшаяся уже окончательной.
Естественно, что при таких своеобразных традициях важно было сразу определить, кто есть кто. Шотландцы призвали на помощь клетчатую ткань, называемую тартаном, ту самую знаменитую шотландку. Юбки слуг были выкрашены в один цвет, воина — в три цвета, чифтейн имел право на клетки в пять цветов, а чиф (король) — семь. Однако это еще не все. Различаются тартаны торжественные, охотничьи, траурные, боевые... всего, право, не назвать. Но все эти вариации — в пределах цветов своего клана. Естественно, поэтому в Шотландии считается дурным тоном разгуливать под чужим, вернее, в чужом флаге. А уж что касается сознательного незаконного ношения чужого герба или девиза, то ревнители старины с удовольствием припомнят случай, когда один такой нахал был оштрафован на восемь фунтов, шесть шиллингов и девять пенсов. Вот так-то.
Теперь настало время поподробнее рассказать о мужской юбке — кильте. Кильт и лох-несское чудище — эти две вещи больше всего способствовали рекламе Шотландии в мире. Почему они носят юбки? На этот популярный вопрос вряд ли можно дать точный ответ. Носят — и все тут. Давно уже носят. В местечке Нигг хранится камень, датируемый VII веком нашей эры, где изображен добрый молодец в юбке — кильте. Не исключено, что этот наряд носили древние пришельцы, заселившие Ирландию и Альбион. Упомянем в этой связи, что кое-где на Балканах и в Пиренеях национальный костюм мужчин тоже включает юбку. Правда, вместе со штанами.
Но не таков шотландский характер, чье упрямство вошло в легенды, чтобы делать подобные уступки. Если в других местах мужчины не желают носить юбку, эту удобную практичную одежду, — ну и не надо.
Вышесказанное не значит, что в Шотландии женщины не носят юбок, нет. Просто есть юбки для женщин и кильты — вы слышите, кильты! — для мужчин. И не путать! Так- же как есть курительные Трубки для женщин и мужчин и береты для разных полов.
Как же различить эти юбки? — может спросить, неискушенный читатель. Очень просто, ответит шотландец: у мужчины спереди чаще всего будет висеть «спор-ран» — элегантная сумка, отороченная мехом, а на ней вырезан герб и девиз клана, у женщины — сумка (очень часто хозяйственная) будет в руке и на ней никаких девизов.
Ведь девиз — это своеобразный лозунг клана. Вначале он был боевым кличем, с которым семейство бросалось на врага или обидчика. Естественны поэтому героические девизы типа «Победа или смерть!» (клан Маклугаллов), оскорбительные — «Вот вам кусок мяса, собачьи дети!» (клан Камеронов), решительные — «Сейчас или никогда!». Но есть и вовсе загадочные, например — «Еще один для Гектора» (клан Маклинов). Любознательные историки шотландских кланов докопались, правда, что первый Маклин, живший в XIII веке, имел пожалованный королем титул — «Товарищ с боевым топором». Думается, означенным инструментом Маклин владел превосходно. Это звание с изображением топора и фигурировало поначалу в его гербе. Два века спустя один из потомков славного рыцаря по имени сэр Гектор, тоже отличившийся на «топорной» работе, пал на поле брани за своего короля. Поэтому в фамильном гербе добавился еще один топор, и девизом клана стало: «Еще одни для Гектора». Очень удобный, согласитесь, девиз. Особенно когда члены клана сидят в своем клубе и этой фразой заказывают у бармена дополнительный стаканчик виски.
Наш короткий разговор о Шотландии и шотландских обычаях нельзя закончить, не упомянув об этом национальном напитке. Не то чтобы именно бородатые обитатели здешних мест изобрели способ изготовления из ржи и ячменя этого зелья, ставшего сейчас непременным спутником персонажей гангстерских фильмов и полицейских романов. Задолго до них несложную операцию по извлечению из злаков «живой воды» проводили в Египте, Халдее, Персии и Индии. Но факт остается фактом — шотландцы (по словам знатоков) добились отменного качества этого продукта еще в те времена, когда звериные шкуры заменяли смокинги, а светские рауты проводились в пещерах.
Действительно ли содержимое бутылок, помеченных «настоящее шотландское виски», лучше того, что гонят американские и канадские заводы? Тут все дело в климате, особенностях воды и местных хитростях, ответят винокуры-шотландцы, точно так же, как ответили бы на аналогичный вопрос пльзенские пивовары или мастера шампанского из Реймса... Но скорей всего шотландец не ответит ничего. Ибо молчаливость — тоже их национальная черта, тщательно сохраняемая.
М. Мариков
Июнь на островах
На Сарема пришел вечер. Он был так же сух и горяч, как все предыдущие двадцать дней и ночей. На берегу короткая и ломкая трава шелестела под ногами, словно старая, истлевшая бумага. По прибрежным травам, по каменистым россыпям, одетым колючими лишайниками, в море струился зной. Яркий желтый свет сочился сквозь заросли можжевеловых кустов, и, обычно темно-зеленые, эти кусты-пирамиды теперь казались обваренными крепким чаем. Над плоскими землями Сарема столбами стояли дымы. Почти недвижные, они связывали разомлевший каменный остров и позеленевший к вечеру небосвод. И только где-то на огромной высоте дымы разом переламывались, лохматились и небыстро сползали к горизонту — за остров Абрука и Ирбенский пролив. Наверное, там, в запроливных землях, за заборами рыбачьих поселков вовсю брехали собаки, почувствовав, что потянуло с моря непонятной горькой гарью, горечью остывших дымов.
Дымы стояли над малыми и большими эстонскими островами, и над материковыми землями тоже расползалась и таяла сизая пелена. По-над всей Эстонией дымили праздничные костры. Веселые оранжевые светляки отмечали приход самых коротких летних ночей и той границы в календаре — июньской границы, за которой дни начинают медленно съеживаться, неизбежно следуя бегу времени, — через сияющие жаркие полдни к осеннему увяданию и сырым декабрьским стужам.
Но все это только должно было случиться — и осень, и слякотные томительные рассветы... А пока июньскими днями в зените над Сарема застывало яростное косматое солнце, и тени были коротки и прозрачны, как летние северные ночи.
Белые дороги
Каждое утро я просыпаюсь от пронзительных детских голосов.
«Мики-мики-мики-мики!» Словно звон колокольцев врывается в раскрытое окно старой уютной гостиницы.
Гостиница стоит в парке, на окраине Кингисеппа, рядом с замком. Ее крутая черепичная кровля прячется в кронах столетних лип. Прозрачная сиреневая тень листвы лежит на вишневой черепице пятнами акварели. Ветви заглядывают в мое окно и, когда случается ветер, сбрасывают два-три листа прямо на подушку.
«...Мики-мики-мики-мики!» Будто никелевые монетки сыплются на каменные плиты.
