Журнал «Вокруг Света» - Вокруг Света 1993 №04
— Сегодня ночью будет суматоха, большая суматоха, — сказал Стрикленд.— Не раздевайся.
Мы долго ждали Флита и в конце концов велели подавать обед. Нам было слышно, как Флит расхаживает по темной комнате. Вскоре оттуда донесся протяжный волчий вой.
Люди запросто говорят и пишут о том, как стынет в жилах кровь, волосы встают дыбом, и тому подобном. Оба эти ощущения слишком ужасны, чтобы суесловить о них. Сердце у меня замерло, будто пронзенное ножом, а Стрикленд побледнел как скатерть.
Вой повторился, и откуда-то с поля послышался ответный.
Тут ужас достиг предела. Стрикленд бросился в комнату. Я за ним, и мы увидели, что Флит вылезает в окно. Из глубины его горла вырывалось звериное рычание. Ответить на наш крик он не смог и только плюнул.
Что было дальше, я толком не помню, но, видимо, Стрикленд оглушил Флита крючком для снимания сапог, дав мне этим возможность сесть ему на грудь. Говорить Флит не мог, он лишь рычал, и рычание было не человеческим, а волчьим. Очевидно, человеческий дух ломало весь день, но окончательно сдался он лишь с наступлением сумерек. Мы видели перед собой зверя, который прежде был Флитом.
Случай небывалый и необъяснимый. Я хотел сказать «бешенство» и не мог, понимая, что это неправда.
Мы скрутили этого зверя кожаными ремнями с подвесного опахала, связали ему большие пальцы рук и ног и воткнули в рот рожок для обуви — при умелом обращении он прекрасно служит кляпом. Потом перетащили его в столовую и отправили слуг за Дюмуазом, врачом, с просьбой приехать немедленно. Когда посыльный ушел и мы перевели дыхание, Стрикленд сказал:
— Это бесполезно. Врачу тут делать нечего.
И я понимал, что он прав.
Голова зверя была свободна, и он вертел ею из стороны в сторону. Вошедший в комнату решил бы, что мы лечим волчанку. Это было отвратительнее всего.
Стрикленд сидел, подперев голову кулаком и глядя, как зверь бьется на полу, но не произносил ни слова. Рубашка Флита была разорвана в потасовке, и было видно, что черная отметина в форме розочки на левой стороне груди вспухла, как волдырь.
В тишине послышалось что-то похожее на мяуканье выдры. Стрикленд и я подскочили, хотя, не знаю, как он, а я чувствовал упадок сил — и физических, и душевных. И сказали друг другу, как персонажи в «Пинафоре», что это кошка.
Приехал Дюмуаз. Я ни разу не видел, чтобы этому невысокому человеку так изменила профессиональная выдержка. Он сказал, что это тяжелый случай бешенства и ничего поделать нельзя. Любые облегчающие меры лишь продлят агонию. Изо рта зверя шла пена. Мы сказали Дюмуазу, что Флита несколько раз кусали собаки. Если человек держит полдюжины терьеров, укусы время от времени неизбежны. Дюмуаз не мог предложить никакой помощи. Он мог лишь утверждать, что Флит умирает от бешенства. Тут зверь ухитрился вытолкнуть рожок изо рта и завыл. Дюмуаз сказал, что будет готов засвидетельствовать причину смерти и что конец неизбежен. Он был добрым человеком и предложил остаться с нами; но Стрикленд, не желая портить Дюмуазу новогодний праздник, отказался от этой любезности. Только попросил не разглашать причину смерти Флита.
Глубоко потрясенный Дюмуаз уехал, и едва шум его коляски затих вдали, Стрикленд шепотом изложил мне свои подозрения. Они были до того невероятны, что он не смел высказать их в полный голос; я разделял все догадки Стрикленда, но признаться в этом постеснялся.
— Даже если Серебристый и заколдовал Флита за осквернение статуи, кара не последовала бы так быстро.
Когда я шептал это, снаружи снова послышалось мяуканье, и зверь забился опять, нам даже казалось, что ремни, которыми он был связан, не выдержат.
— Следи! — сказал Стрикленд.— Если это произойдет шесть раз, я не остановлюсь ни перед чем. И требую, чтобы ты мне помогал.
Он ушел к себе в комнату и через несколько минут вернулся со стволами старого дробовика, куском рыболовной лесы, толстой веревкой и массивной деревянной кроватью. Я доложил, что конвульсии в каждом случае следуют за мяуканьем через две секунды и что зверь заметно ослаб.
— Но жизнь отнять он не может! — пробормотал Стрикленд.— Не может!
Я сказал, понимая, что спорю с собой:
— Может, это кошка. Должно быть, кошка. Если в этом повинен Серебристый, как он осмелился прийти сюда?
Стрикленд подбросил дров в камин, положил стволы на огонь, а веревку на стол и разломил одну из своих тростей пополам. Леса на усача — кишка, оплетенная проволокой, была длиной в ярд, и он сделал из нее петлю.
Потом сказал:
— Как нам схватить его? Надо, чтобы он был жив и невредим.
Я ответил, что надо положиться на Провидение, и мы осторожно вышли с палками к кустарнику перед домом. Человек или животное, издававшее этот крик, двигалось вокруг дома с постоянством ночного сторожа. Можно было подождать в кустах, пока он не появится, и повалить его.
Стрикленд принял это предложение, и мы выбрались из окна ванной на переднюю веранду, а оттуда через подъездную аллею в кусты.
В лунном свете мы увидели, как прокаженный вышел из-за угла. Совершенно нагой, он то и дело мяукал и останавливался поплясать со своей тенью. Зрелище было отвратительным, и при мысли, что бедняга Флит доведен до такого состояния этой мерзкой тварью, я решил помогать Стрикленду даже в пытках, какие потребуются — от раскаленных стволов до петли, от бедер до головы и обратно.
Прокаженный на миг остановился у крыльца, и мы набросились на него с палками. Он был поразительно силен, и мы боялись упустить его или покалечить. Нам казалось, что прокаженные — хилые существа, но обнаружилось, что это не так. Стрикленд свалил его подсечкой, а я наступил ему на шею. Он жутко мяукал, и хотя тело его я ощущал сквозь подошву кавалерийского сапога, чувствовалось, что это плоть прокаженного.
Отбивался прокаженный руками и ногами. Мы обкрутили его под мышками арапником и потащили спиной вперед в холл, а потом в столовую, где лежал зверь. Наш пленник не вырывался, но мяукал.
Когда мы поставили его лицом к лицу со зверем, произошла сцена, не поддающаяся описанию. Зверь выгнулся дугой, будто отравленный стрихнином, и донельзя жалобно застонал. Произошло еще кое-что, но писать об этом здесь нельзя.
— Видимо, я прав,— сказал Стрикленд.— Теперь попросим его вылечить эту болезнь.
Но прокаженный только мяукал. Стрикленд обернул руку полотенцем и достал стволы из огня. Я продел обломок трости в петлю из лесы и пригнул прокаженного к кровати в удобное положение. Потом я понял, каково было мужчинам, женщинам и детям выносить сожжение ведьм заживо; зверь стонал на полу, а у Серебристого ужасные чувства искажали массу, занявшую место лица,— словно волны жара, играющие на раскаленном железе — например, ружейных стволах.
Стрикленд на миг прикрыл глаза ладонями, и мы принялись за дело. Подробности эти не могут быть напечатаны.
Когда прокаженный заговорил, стало уже светать. До тех пор он лишь бессмысленно мяукал. Зверь от изнеможения лишился чувств, в доме было очень тихо. Мы развязали прокаженного и велели изгнать злого духа. Он подполз к зверю и положил ему руку на левую сторону груди. И все. Потом упал вниз лицом и застонал, шумно втягивая при этом воздух.
Мы неотрывно смотрели на зверя и увидели, что в глаза Флита возвращается душа. Потом на лбу его выступил пот, и глаза — уже человеческие — закрылись. Стрикленд и я ждали целый час, но Флит спал. Мы перенесли спящего в комнату и велели прокаженному уходить, отдали ему кровать, простыню с нее, чтобы он прикрыл наготу, перчатки с полотенцами, которыми касались его, и арапник. Прокаженный завернулся в простыню и вышел в раннее утро, не говоря ни слова и не мяуча.
Стрикленд утер лицо и сел. Вдали в городе ночной гонг пробил семь раз.
— Ровно двадцать четыре часа! — сказал Стрикленд.— А я столько натворил, что меня могут выгнать со службы и даже навсегда упрятать в сумасшедший дом. Ты уверен, что мы не спим?
Раскаленный ствол валялся на полу и подпаливал ковер. Запах был совершенно реальным.
В одиннадцать мы вместе пошли будить Флита. Поглядев на грудь, мы обнаружили, что черная леопардовая розочка исчезла. Флит был сонным и усталым, но, увидев нас, сказал:
— Ох! Черт возьми, ребята. С Новым годом. Никогда не устраивайте смеси, пейте что-то одно. Я еле жив.
— Спасибо за любезность, но с поздравлениями ты опоздал,— ответил Стрикленд.— Сегодня уже второе. Ты проспал целые сутки.
Дверь отворилась, и невысокий Дюмуаз просунул голову.
— Я привез сиделку,— сказал он.— Думаю, она сможет сделать...то, что необходимо.
— Разумеется,— весело сказал Флит, садясь на постели.— Давай ее сюда.
Дюмуаз онемел. Стрикленд вывел его и объяснил, что диагноз, видимо, был ошибочным. Дюмуаз, так и не раскрыв рта, поспешно ушел. Он решил, что мы его разыграли, и очень обиделся. Стрикленд ушел тоже. Возвратясь, он сказал, что ходил в храм Ханумана и предложил денежную компенсацию за осквернение божества, но его назвали воплощением всех добродетелей, действующим по заблуждению, и торжественно заверили, что никто из белых никогда не касался идола.
