Александр Сытин - Желтый Мрак
— Ви буддите командири пограничнии бригади, — услышал я голос с немецким акцентом.
— Я.
— Говорит с вами докторе Этмар. Я бактериолог. Я изучай чума. Я необходимо проезжай копи Чжаии-лаии-нории. Я хочу пропускай туда…
— Виза правительства у вас имеется?..
— Нет, виза я не имей, но я имей пропуски здравиотдели…
— В таком случае я не могу вас пропустить. Виза необходима. Придется вам вернуться в Читу и получить ее. — Но тут же я вспомнил, зачем ему изучать чуму на копях, да еще в Китае, когда ее можно прекрасно исследовать у нас. Вот здесь в Кайластуе. Я крепче сжал трубку. Усилил голос и предложил бактериологу:
— Доктор, чума есть у меня в Кайластуе. Приезжайте, здесь виза не нужна. Даже пропуск не требуется.
— Неужели у вас имейся чума? О, это ошень карошо. Ошень карошо… Я езжай завтра к вами. Будьте мне любезни послать Мациевские станции три лошади. Три лошади докторе Этмар. О, как карошо, что у вас имейся чума…
«О, как карашо, что у вас имей чума…»Через день мы все вместе с Этмаром, высоким белокурым мужчиной средних лет, в круглых металлических очках, раскапывали могилу Викулова. Мне все не верилось, что он умер от чумы. Это как будто подтверждал и заболевший красноармеец: у него был сильный жар. Он еле узнавал нас, когда мы приходили к нему, но однако был жив.
Выкапывая труп, мы узнали неприятную вещь. Оказывается, Петра Викулова хоронила и оплакивала вся его родня. А родни, по словам красноармейцев, у него было три четверти поселка. Мы сразу же попытались узнать, кто был. Но жители смеялись над нами и упорно отговаривались незнанием.
Труп вскрыл доктор Этмар. Эту операцию он проделал тут же, на снегу, у могилы. Он быстрым движением обнажил у Викулова грудь и простым крестьянским ножом, так как мертвец порядочно промерз, вскрыл у него грудь и оттуда добыл часть легкого. С этой частью он удалился к себе на квартиру и минут через пятнадцать радостным голосом сообщил:
— Русский мужик умирай от чумы.
Я удивленно посмотрел на его улыбающееся лицо и вспомнил:
«О, как карашо, что у вас имей чума…»
Глава вторая.
Следующий день весь был в беготне. То, что было, рассказывать слишком долго. Да и нет сил. Лучше я прочту несколько страниц из своего дневника, который я вел все время эпидемии.
17 февраля, 1921 года.
Пос. Кайластуй, Забайкальской губ.
Сегодня в изоляторе умер первый красноармеец. Тот самый, что пришел сам к доктору. Умер он, видимо, ночью. Утром, когда мы со Степаном Александровичем принесли ему провизию, он был уже совсем холодный. От него мы носили провизию в дом Викулова и рядом, где были приятели этого самого красноармейца. Они сидели в углу красные и насупившиеся. На наше приветствие ничего не ответили. Степан Александрович мне шепнул, что у них определенно чума. Под предлогом чистки оружья я отобрал от них винтовки. Эта мера на всякий случай.
В изоляторы и к подозрительным больным мы ходили в белых халатах, в парусиновых перчатках, в футлярах на сапогах и в масках. Без масок можно заразиться. Наши маски были удивительно примитивны. Они походили на первые тряпичные противогазы времен германской войны. В доме Викулова мы долго выспрашивали о посетивших умершего Петра. Но все как будто в рот набрали воды. Молчат, даже отворачиваются от нас. Только одна молоденькая девушка, довольно красивая, с большой русой косой, как будто хочет что-то сказать нам. Но в двух комнатах избы, шестнадцать человек, — видимо, она боится. В соседнем доме двенадцать человек. Такое упрямое молчание тревожить нас. Нам необходимо до заболеваний открыть все чумные очаги. Иначе мы можем заболеть все.
В обед я получил от начальника дивизии телеграмму. Он накладывает на мою бригаду карантин и запрещает всем ездить к нам и, конечно, от нас. Подействовало неприятно. Я знаю, что это необходимо. Но можно было оградить себя от нас как-нибудь мягче. У меня есть части, которые от меня дальше, чем от штаба дивизии. Зачем им запрет? Однако для исполнения я отдал по своим полкам приказ, в котором запретил выезд с территории бригады.
Вечером я, врачи Звонарев и Титов и доктор Этмар сжигали первые два трупа: Петра Викулова и красноармейца. Санитары помогать отказались. Принудить их не было сил. Их физиономии так говорили о страхе, что мы махнули рукой. Мы долго возились с костром. В этой местности нет дров, топят аргалом, — навозом натурального изготовления. Сначала у нас он не горел, а потом, когда разгорелся, не охватывал трупы. И только часа через два он ярко вспыхнул, и мертвецы зашипели. А через четыре часа они уже смешались с пеплом аргала. Вот — был человек, а попал в огонь, и не отличишь от навоза.
После этой, первой черной работы у меня было чувство удовлетворения. Я исполнил свой долг. Доктор Этмар у этого красноармейца тоже вырезал легкие. Он их изучает. Но мне кажется, что все они одинаковы, и изучать у всех нет смысла. Видимо, он рассуждает по-своему, потому и сидит над ними с микроскопом.
Обратно мы возвращались мимо двух оцепленных домов. На часах у Викуловых стоял молоденький красноармеец и старательно заглядывал в окно. Когда я дома рассказал об этом коменданту, он, улыбаясь, объяснил причину:
— Он с ейной Викуловой, племянницей, Нюркой женихается. Вы ее заарестовали. Вот они теперя и переглядываются, а взойти боится. Хотя предупредил он меня, — жители, да и красноармейцы все еще не верят в чуму. Говорят, это ваша с дохтурами выдумка.
— Для какой же цели?
— А ни они и ни я этого не знаем…
18 февраля.
Сегодня день тревоги. На окраине поселка мы открыли три чумных очага. Все они оказались родственниками первого умершего. Даже фамилии у них одинаковые. Это тоже Викуловы. Жители, увидев, что начинают заболевать как раз те, кто был на похоронах Петра, указали нам всех, кто его посетил в день похорон. Пришлось выставить еще девять постов. Это к лучшему. У нас меньше тревоги за будущее.
В доме Викуловых умерли старуха и ребенок. Этмар после анализа сообщил, что умерли они от чумы. Узнав это, красноармейцы всего штаба стали волноваться. И для того, чтобы дать больше надежды, мы всех красноармейцев, попавших в карантин, из подозрительных домов перевели в изоляторы. Хотели туда же перевести и менее подозрительных жителей, но боимся, что на всех не хватит изоляторов. Если в одном из них умрет кто-нибудь от чумы, изолятор для нас уже непригоден. У нас нет дезинфекционных средств.
Вечером там же, на берегу Аргуни, мы снова жгли трупы. Опять двоих: старуху и ребенка. Возвращались с этой работы прежней дорогой, мимо Викуловых. Там я снова увидел молоденького красноармейца. Как будто он со вчерашнего дня не сходил с поста. Комендант мне пояснил:
— Он сам просится и чуть не заплакал, когда я ему об'явил, что ему требуется отдохнуть. Как с ним быть? Он наверное будет и завтра проситься?
— Что-ж. Пусть стоит. Видно любит. Хотя по всем чумным караулам отдан мой приказ, который обязывает часового не выпускать на улицу чумных, и если потребуется, то разрешено пускать в ход и оружие. Не хотел бы я быть на месте этого влюбленного Федорова.
19 февраля.
Удивительный день. Санитары категорически отказались помогать нам в какой бы то ни было работе по ликвидации эпидемии. Они заявили, что пусть их расстреляют, они умрут сразу, а от чумы помирать не хотят. В штабе тоже работа стала. Утром, когда я туда захожу, писаря подходят ко мне и спрашивают, красные они или нет. Когда я говорю, что они совсем бледные, они не верят и начинают рассказывать, что тот или другой уже третий день горит, как в огне. Я обыкновенно щупаю пульс, пробую лоб, — все нормально. Конечно, их работать не заставишь. Все разговоры у них, да и у всех, только о чуме.
Он с ейной Викуловой племяницей, Нюркой женихается.Теперь на нашей обязанности лежит кормежка всех подозрительных по чуме. Странное выражение: как будто чума и контр-революция одно и то же. В силу этих обязанностей я опять со Степаном Александровичем носил провизию Викуловым. Как только мы вошли, жена Петра бросилась на меня с криком:
— Я уже больная, и в этом ты виноват. Я скоро умру. Все мы умрем, так с нами умирай и ты? Она хотела сорвать с меня маску и плюнуть в лицо. Но Степан Александрович во-время оттолкнул ее так, что она упала на пол и сразу успокоилась.
Все мы умрем, так с нами умирай и ты!За печкой у ней была люлька с ребенком. Там он всегда плакал монотонно и нудно. Сегодня плача не слышно. Наверное ребенок умер. По словам Этмара, дети умирают раньше взрослых. Инфекционный период у них короче.
Нюрка сидит попрежнему у окна и смотрит сквозь обледеневшие стекла на своего жениха. Он третьи сутки несет свой любовный пост.
