Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №10 за 1979 год
С. Агеров
Птица для саятчи
Этот очерк — своеобразное продолжение очерков «Красная птичья потеха» и «Мунишкеры», напечатанных в журнале «Вокруг света» в № 3 за 1974 год и в № 5 за 1975 год.
Ночь уже наступила, когда мы добрались до центральной усадьбы иссык-кульского охотничьего заказника. На небе мерцали звезды, в окнах егерского домика ярко горел электрический свет, освещая густые заросли камыша и кустарников, вплотную подступавших к дороге.
— Как птица? — едва выбравшись из машины, спросил Деменчук парня в длинном тулупе нараспашку, вышедшего с фонариком встречать нас.
— А что ей, — отвечал тот, улыбаясь. — Спит, поди, в сарае.
В тишине донесся едва слышный плеск волн. Где-то совсем неподалеку вздыхал пустынный Иссык-Куль. Без малого полдня мы провели в машине, и теперь хотелось просто спать, но Деменчук был весь воплощение азарта и нетерпения. Мне показалось, что даже голос у него изменился, стал звонче.
— Кормил? — спросил он все так же односложно, по всей вероятности, ожидая получить ответ отрицательный, но, услышав, что птица кормлена, не удержался, чертыхнулся. — Ну кто тебя просил, Михаил?
— Да я что, — оправдывался парень. — Я ведь из лучших побуждений. Вдруг, думаю, не дождется вас, отдаст концы. Вот и дал ей голубя, сколько-то времени не евши сидела.
— Одного? — воспылал надеждой Деменчук.
— Сначала одного, — признался егерь. — Но она съела его целиком. Видно, сильно оголодала. Тогда я ей дал второго. А теперь, поди, уж третьего доедает.
Деменчук покачал головой, но ругать егеря не стал. Тот совсем недавно начал работать в охотничьем хозяйстве, пришел из лесников, слыл хорошим специалистом по сохранению леса, но в хищных птицах не разбирался. Не мог отличить ястреба от коршуна, а уж тем более знать, что если хочешь приручить птицу для охоты, то не следует ее кормить раньше, чем она окажется в руках хозяина.
— Ладно, что теперь говорить, — сказал Деменчук. — Неси птицу сюда. Да побыстрее!
— Это я мигом, — обрадовался Михаил и, подсвечивая себе фонариком, двинулся к сараю. Поколебавшись, я пошел вслед за егерем. «А может, там кречет, — билась в голове мысль, — и я увижу наконец птицу, за которой хожу уже столько лет...»
Тщетно пытаясь попасть в следы размашисто шагающего Михаила, утопая в снегу, я размышлял, как, однако, неожиданно оказался я на Иссык-Куле.
Во Фрунзе случай свел меня с человеком, который вдруг стал вспоминать, что в годы его детства столица Киргизии была совсем не такой. На месте гостиницы, филармонии, цирка и зеленого базара простирались сплошные тугайники, где он вместе с мальчишками охотился на фазанов. Дело было во время войны, в годы, ставшие теперь далекими, но все равно слышать, что на месте нынешнего базара водились фазаны, было удивительно.
Этот растравивший мне душу человек сказал также, что и тугайники и фазанов я могу увидеть в ближайшем охотничьем заказнике, что находится под Токмаком, меньше, чем в часе езды от Фрунзе.
Когда я приехал, директор заказ-пика Геннадий Аркадьевич Деменчук собирался на Иссык-Куль. Там, на втором участке заказника, в ловушку егеря попалась какая-то хищная птица. Бася в трубку, тот твердил, что птица большая, прямо-таки огромная, а какая, что за птица, он, убей бог, понять не может. Пестрая, с загнутым клювом, желтыми лапами — вот и все, что он мог сказать.
— Ястреб, наверное, тетеревятник, — гадал Деменчук. — Ох, как нужна мне сейчас эта птица!
— А может, кречет? — сразу же мелькнула у меня мысль. Живет эта птица на Севере. Гнездится в тундре, на скалистых берегах островов Ледовитого океана, но в зимнее время может откочевывать на юг. В научной литературе есть упоминание, что залетала она и на берега Иссык-Куля.
— Кречет... — покачав головой, усмехнулся Деменчук. — Вряд ли. Очень редкой стала эта птица. И по ловушкам лазать не в ее манере, добычу она в воздухе берет. А впрочем, чем черт не шутит...
О кречетах я прочел немало. Это царь-птица, самая крупная из соколов. По силе и храбрости ей нет равных. Нет, пожалуй, птицы, которую бы она не одолела. С незапамятных пор она служила людям, помогая им добывать пропитание лучше стрел и силков. В Древнем Египте соколам поклонялись, считая их символом бога Солнца, высекая в честь их огромные статуи из камня. Очень высоко ценили этих птиц и в более поздние времена, когда соколиная охота превратилась в «потеху» — зрелищную забаву владык. Кречетами да соколами платили дань, слали как дорогие подарки, выкупали за них плененных генералов. В Англии за убийство кречета могли лишить жизни. «Помытчикам» — ловцам кречетов грозила каторга, если паче чаяния при поимке да доставке будет причинен птицам вред. Во времена расцвета соколиной охоты кречет стоил нескольких лошадей. Но когда в XVIII веке вошли в моду охотничьи ружья, эта птица потеряла покой.
Человек теперь сам мог добыть какую ни пожелает тварь, и хищные птицы из помощников превратились в его врагов. В начале века в Швеции их истребляли тысячами в год, платя за лапки премии, предполагая, что так добьются увеличения поголовья куропаток. В Гренландии перьями соколов набивали перины. Не жаловали их и у нас.
Теперь, когда отношение к этим птицам изменилось, выяснилось, что спасти их непросто. Птицы этой породы гибнут не только от выстрелов, но и от пестицидов, поедая сельскохозяйственных грызунов-вредителей.
В наши дни кречет подлежит абсолютной охране как исчезающий вид. Он занесен в Красную книгу, и увидеть его нелегко. Не каждый орнитолог может похвастаться, что видел его живым. В зоопарках кречетов нет, и большинство людей их просто не знает. Картинки в определителях — в этом я имел случай убедиться — мало что дают; даже бывалые охотоведы принимают за кречета ястреба-тетеревятника, и я поклялся себе отыскать эту птицу и сфотографировать. .
— Айда с нами на Иссык-Куль — и не размышляйте, — воскликнул Деменчук, когда я ему рассказал, что безуспешно охочусь за кречетом уже много лет. — А то потом всю жизнь себе не простите, всцоминать будете; знаю по себе — как-никак мунишкер.
Похоже, Геннадий Аркадьевич был охотником страстным. Следить за птицей, стремительно настигающей дичь, ему было так же сладостно и приятно, как миллионам болельщиков видеть шайбу, влетающую в сетку ворот. Рассказывая, он сжимал кулаки, приподнимал, как крылья, локти, выбрасывал вперед голову. Глаза его при этом загорались, как будто сам он стремительно мчался за исчезающей в кустарнике птахой. И успокаивался лишь тогда, когда в его рассказе ловчая птица добивалась своего.
Больше всего на свете, оказывается, Деменчук любил ястреба-перепелятника. Некрупную, тонконогую птицу, которую настоящие соколят-пики в табели о рангах поставили бы последней в ряду. Но Деменчук уверял, что у него она шла на любую дичь. Брала и кеклика — горную куропатку, и фазана — птицу значительно крупнее себя. А хваткой отличалась мертвой. Однажды вместе с добычей перепелятник свалился в речку, хорошо, что Деменчук вовремя подхватил его, иначе бы тот утонул, но когтей бы не разжал.
Перепелятник долгое время жил у него в директорском кабинете, на спинке стула сидел. До начала охотничьего сезона кормил Деменчук его сусликами, а там уж ястреб сам старался. Стоило только собаке поднять, спугнуть добычу, как перепелятник сам снимался с руки, и тут уж можно было не сомневаться, за кем останется победа.
Но однажды перепелятник пропал. Погнался за фазаном и не вернулся. Ведь ловчие птицы не приносят добычу, как охотничьи собаки. Отношения с человеком у них своеобразные; птица охотится как бы для себя, и, если человек вовремя не подоспеет, то, наклевавшись, она отлетает. Почему и охотиться с птицей следует на лошадях, чтобы вовремя взять у нее добычу.
Деменчук облазил все окрестности: птица как в воду канула. Все, думал, пропала! А на четвертый день знакомые охотники сказали, что будто видели его перепелятника на склоне горы. По горам Деменчук лазать не мастак, но тут усталости не почувствовал, пулей до места добрался — и верно, сидит его ястребок. Кеклика добыл и за разделку принялся.
Дикая птица, увидев человека, бросает обычно добычу и улетает, а этот сидит не двигаясь — только перья на затылке взъерошились. Медленно и осторожно двигаясь, так, чтобы постоянно быть на виду, Деменчук приблизился на расстояние вытянутой руки, присел. Снизу медленно-медленно поднес ястребку голубиное крыло, сдвинул недоеденную куропатку, и одичавшая птица, будто вспомнив все, легко взошла на руку хозяина.
Научить птицу уступать добычу охотнику, не бояться его и не улетать мне всегда казалось делом непостижимо сложным. Во всяком случае, недоступным любому смертному. Навсегда запомнилось читанное: обучая — «вынашивая» птицу, сокольники сутками не спят, непрерывно расхаживая, не давая птице сомкнуть глаз, а чтобы привыкала возвращаться на руку, подолгу остаются посредине пустой комнаты, залитой водой. Делу обучения птиц они нередко отдавали всю жизнь.
