Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №03 за 1975 год
Мы ждали начальника экспедиции Геннадия Хахина, он должен был перевезти нас через реку, У него тоже были планы — пометить взрослого сайгака, усыпив его дитилиновой пулей. До сих пор ему не очень-то везло. Остался один-единственный заряд — свинцовая оболочка, заряженная дитилином, — из тех десяти, что выдал Хахину перед отъездом из Москвы создатель дитилиновой пули Комаров.
В прохладных рассветных лучах солнца летели лебеди на Караколь. Лежа за кустами, мы глядели на величавую стаю и слушали шум мощных крыльев, похожий на клацанье пароходных плиц. Красная байдарка бесшумно вылетела из-за стены тростника. Хахин тихо свистнул, и мы поползли к воде. Вскоре мы уже сидели в тростнике и смотрели на пустынный пока берег. Одинокий сайгачонок, опередив стадо, сбежал к реке метрах в пяти от засидки, громко и отрывисто прокричал и поплыл. Он плыл бесшумно, высоко подняв голову, будто боялся замочить шею. Я провожал его глазами и размышлял о прошлом сайгака, о том, как он едва не угодил в «Красную книгу». Известно, что в нее попадают еще сохранившиеся, но редкие либо вымирающие животные. Сайгак встречается нечасто — в Монголии и у нас в стране, в Калмыкии и Казахстане, и уже одно это делает его уникальным животным. Хищнический отстрел сайгака привел к тому, что он был объявлен исчезающим видом и чуть было не занесен в «Красную книгу». Только после этого охота на него была запрещена и в местах его отела созданы временные заказники. Ныне численность животных восстановлена...
Прошло около часа, и на берег один за другим стали выходить взрослые сайгаки. Блеяние животных раздалось над самым ухом. Сайгаков вела старая опытная важенка, она то и дело останавливалась, раздувая ноздри. Около сотни самок и рогачей сгрудилось у реки. Задние напирали, загоняли в воду передних, другие неожиданно резко поворачивали голову в нашу сторону и буравили загадочный тростник черным искрящимся глазом. Все в них — чуткие уши, огромные вздрагивающие ноздри, пухлые губы — выражало предчувствие опасности. Обухов щелкал затвором непрерывно. Забыв осторожность, он высунулся из-за тростника и «выстрелил» в упор в самочку, что пила воду в двух метрах от него. Самочка вздрогнула, и стадо, как одно напружиненное тело, дрогнуло и побежало...
Эта робкая сотня была лишь каплей сайгачьего моря, бурные валы которого мы наблюдали еще недавно. Тогда сайгаки шли на отел. Их было тысячи, десятки тысяч... Только встретили мы их не там, куда они обычно приходили из года в год. Всю неделю разведочный самолет кружился над степью. Необходимо было попасть на место в самый разгар отела, чтобы пометить новорожденных. Самки разрешаются от бремени в течение каких-нибудь двух-трех дней...
Однажды в степи нашли покинутого матерью жеребенка. Мы кормили его сгущенкой, у первой же встретившейся юрты передали чабану. Услыхав о том, что мы ищем сайгу, он указал пальцем на север.
— Отел начнется на днях, — сказал старик. — Ждите «сайгачий» ветер.
Последняя его фраза оставалась для всех загадкой. Но мы помчались на север. И вот во время воздушной разведки над Мамыром мы их увидели. Самки бежали под крылом самолета, делая на бегу свои знаменитые свечи. Безумный рев оглашал степь. Вся равнина на протяжении 15—20 километров колыхалась от светло-коричневых тел.
Сайга действительно шла на север, и мы догадались почему. Зима на юге Актюбинской области выдалась малоснежная и суровая, весна была сухой, и животные устремились туда, где пойма Тургая еще хранила много влаги.
— Считай по правому борту! — кричал Хахин и, не отрывая глаз от движущейся степи, лихорадочно заносил данные в тетрадь. Такое ему, бывалому охотоведу, работавшему до сих пор в центральных областях России, приходилось видеть впервые. Карандаш в руке трясся от вибрации, в голове стучало: «Если сегодня же и начнется отел...» Чабан говорил, чтобы ждали «сайгачьего» ветра, но ветры здесь дуют постоянно, и черт их разберет, какой предвещает начало отела. Спускались сумерки, кончалось горючее, и летчик собирался уходить на базу. По качающемуся полу Хахин рванулся к нему.
— Садись! Оставишь нас здесь!
В ту же ночь грянул внезапно, как пушечный выстрел, бешеный холодный ветер. Крепления палаток гудели, подобно натянутым струнам, и мы связывали их с помощью ружейных и поясных ремней...
Чабан не ошибся. В эту ночь на многие километры вокруг шел великий отел. Сквозь завывание ветра были слышны натужные крики самок. Утром, когда слегка утихло, мы приступили к «крещению». Самки стояли поодаль и глядели на нас грустными глазами.
...Свеча оплыла, почти догорела.
— Главное, — задумчиво говорит Гарбузов, поглаживая бороду, — что сайгак с каждым годом продвигается все дальше на север. Значит, его становится больше, и он ищет себе новые пастбища.
— С лосем ведь то же самое, — подтверждает Хахин. — Когда-то его трудно было увидеть южнее Подмосковья, а теперь он появился даже в Ростовской области...
Осторожно перешагивая через спящего сайгачонка Кузю, мы выходим в студеную ночь, залитую луной. Завтра, вернее, уже сегодня, чуть свет мы уедем по холодку в чинки (1 Так здесь называются нагорья тектонического происхождения.). Ребята прощаются с Гарбузовым, жмут его большую распахнутую ладонь.
— Владимир Константинович, вы уверены, что я найду там волчье логово? — мечтательно спрашивает Андрюша Филимонов.
— Найдешь. Только не напугай волков своим «чудовищем».
Логово в сае
Мы подъехали к чинкам вечером, обалдевшие от тряски по кочковатой полынной степи. День еще не угас, но над песчаными горами уже стоял бледный диск луны. Горы тянулись далеко по горизонту, у подножий и на вершинах было пусто и голо. Трудно было представить, что стоит подняться наверх и заглянуть в «нутро» гор, изрытое потоками, и увидишь буйную жизнь. На десятки километров вокруг нет ни рек, ни озер, но ранней весной снеговая и дождевая вода низвергается с плато, образуя в песчаных горах гигантские саи. Вода течет по их извилистым желобам, постепенно уходит глубоко в землю, лишь кое-где пробиваясь крохотными родниками.
К маю в саях вскипает растительность — яркие зеленые острова на фоне песков и редкой полыни.
Обухов был здесь в прошлом году. Сейчас он собирает свою фотоаппаратуру и волнуется. Я укладываю в рюкзак одежду, хлеб, соль, бутылку воды. Мы взяли с собой на семь человек сто литров воды — столько, сколько вместили наши канистры. Этого должно хватить на пять безводных дней: промывать глаза после сна, варить обед, пить чай; мыть посуду. Вода на вес золота...
Утром выходим. На много километров от подножия гор тянутся оползни. Весенние дожди и талая вода, стекая сверху, разносят по степи песок и глину, образуя «пухляк» — коварный наст. Пухляк весь в следах...
Поднимаемся по широкому зигзагообразному саю. И вот уже вокруг сплошные песчаные стены, ветер остался за спиной — ни дуновения, и зной, пропитанный одуряюще теплыми запахами трав, тяжело и плотно окутывает нас. Мы продираемся сквозь тростник в два человеческих роста, выходим на полянки, цветущие тюльпанами, любуемся алым плеском медвяного шиповника на зеленых колючих волнах. Саксаул, боярышник, туранга... Вот он, оазис среди безводных пространств. Но скоро, буквально через месяц, безжалостное солнце испепелит и его.
Обухов опускается на колени у воронки, вытоптанной кабанами. След свежий, кабаны приходили ночью. Тут же раскиданы перья грифа.
— Здесь должен быть водопой, — говорит Обухов.
Под кустом саксаула, в миниатюрной растоптанной борозде, находим тонкую нитку воды, мутную от глины. Просто удивительно, как до сих пор она не испарилась под палящим солнцем. Радостные и возбужденные возможным открытием, лезем наверх, против движения струйки. Обухов припадает ухом к нависшей над саем глыбе земли, слушает, как завороженный, оборачивается:
— Родник!
Он достает пенальчик из-под пленки, подносит его к струйке. Она так мала, что 25-граммовый стаканчик наполняется пятнадцать секунд. Он холодный, как льдинка...
Сай манит все дальше, выставляет крутые бока, и мы скатываемся по ним на самое дно, в заросли шиповника. Из-под ноги внезапно выскакивает малиновый щитомордник, я шарахаюсь в сторону, и в ту же минуту огромный серый клубок метнулся из-за кустов. Забыв о щитоморднике, оцепенело провожаю глазами волка, удирающего в дебри сая. К тому месту, откуда он выскочил, уже ломится Обухов.
— Сюда! — зовет он.
Большая темная нора замаскирована шиповником. Волчица выбрала себе удобное место для отсидки. Отсюда весь сай как на ладони. Обухов запускает руку в нору, долго шарит там и вытаскивает еще теплый клок палевой шерсти.
— Отдам Андрею. Пригодится...
Два года назад Филимонову, в то время молодому сотруднику лаборатории, предложили заняться биологией волка, и он буквально набросился на эту тему. Однако самостоятельно работает впервые. До этого ездил с опытными волчатниками на Кавказ, в Белоруссию, под Вязьму... Андрей, конечно, сильный и выносливый парень, но слово «волчатник», как мне кажется, ему явно не подходит: он добр, мягок и доверчив. Гарбузов, с интересом слушавший рассуждения Андрюши, говорил мне: «Мало опыта, но уже много знает. К тому же есть интуиция ученого». Помнится, они рассуждали о том, как сосуществуют в нормальных условиях волк и сайгак. За последние годы количество волков в Казахстане заметно увеличилось, и Андрюша связывал этот факт с увеличением поголовья сайгаков. При этом он утверждал, что в здешних местах волк не может нанести ущерба численности этих животных.
