Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №08 за 1987 год
Друг, оставь покурить.
А в ответ тишина.
Он вчера не вернулся из моря...
То матросы пели о Шардакове.
Здесь же, в кубрике, висела корабельная Доска почета. С фотографии на меня смотрело кругловатое широкоскулое лицо, затемненное козырьком тропической пилотки. Мне не довелось увидеться с ним здесь, на людном спасательном судне, хотя мы наверняка и пробегали мимо друг друга по трапам. Я видел, как он готовился к спуску, но лицо его уже было закрыто маской. Я долго вглядывался в портрет... Ну, конечно же, это он!
Лет пять назад я приехал в Водолазную школу с собственным аквалангом. Я купил его в Москве, в «Спорттоварах», и мне не терпелось опробовать аппарат в море. Тем более что в Карантинной бухте работала землечерпалка, и после нее на вскрытом грунте могли лежать вывернутые черпаками амфоры. С Водолазной школой у меня были давние журналистские связи, и потому начальник, проверив аквалангистские документы, дал мне в наставники коренастого улыбчивого мичмана.
— Сережа, подстрахуй товарища.
Мы были почти одногодки, и потому мичман так и остался для "меня Сережей. Зарядили акваланги и ушли в мутноватую воду Карантинной бухты. Ближе к выходу в море глубина прояснилась, и Сергей, шедший ведущим, сделал мне знак: стой! Зеленовато-синюю толщу рассекала капроновая браконьерская сеть. Он подплыл поближе и стал высвобождать из ячеек застрявших рыб...
Это был Шардаков.
После трагической ночи 19 сентября водолазные работы на «Адмирале Нахимове» были прекращены, и СС-21 вернулся в Севастополь.
Дочь и жена Шардакова жили в блечной новостройке на берегу Стрелецкой бухты. В однокомнатной квартирке было тесно от горя. Сюда приехали с Урала отец, мать и сестра Сергея со своим двухлетним сыном. Пока шли печальные хлопоты, я пытался понять, что могут рассказать стены и вещи о своем хозяине. Вот стереопроигрыватель. Сергей любил музыку, частенько пел сам песни морские и песни уральские. На красочном конверте с пластинками — дарственная надпись от болгарского моряка.
Они познакомились на совместных учениях по спасению «затонувшей» подводной лодки. Сергей делился с болгарским водолазом эпроновскими навыками. Расстались друзьями на всю жизнь.
Вот книги, подобранные с толком и вкусом: Гюго, Достоевский, Чехов, Дидро, Олеша, Гончаров...
Вот вертится под ногами белый котенок, которого он принес в дом... Вот стопка почетных грамот: «За активное участие в спартакиаде»... «За образцовое выполнение воинского и интернационального долга...»
А балкон остался недозастекленным. На кухне протекли трубы, надо переклеивать обои... Многое говорило о том, что не успевали хозяйские руки обихаживать жилище, что дома бывал он не часто. Всего лишь ночь подарила ему судьба на встречу с семьей после многомесячного плавания. А утром постучался в дверь матрос-оповеститель: спасательное судно выходило в Новороссийск по тревоге...
Что я знал о нем еще? То, что сообщали строчки некролога во флотской газете: «Сергей Александрович Шардаков родился 28 декабря 1950 года в городе Верещагине Пермской области. Учился в ГПТУ на слесаря-тепловозника. В 1969 году был призван на флот, а спустя три года окончил школу мичманов. В семьдесят восьмом вступил в партию...»
А то, что не сказал некролог, поведала мать:
— В двенадцать лет вывезла его в Адлер, к морю. Вот с той поры он и заболел морем. Учиться стал хорошо — а то в моряки не возьмут. Все делал для того, чтобы на флот попасть. А уж как попал — то и гордился. На Урал только в отпуск приезжал. Уж тут душу на лыжах отводил... Зверье любил всякое. Не пил, не курил, слова черного от него не слыхали. И почему это так: как хороший человек, так первым на погибель?! Вот и дед его в тех же летах в сорок первом году под Москвой убит...
А двухлетний племянник Шардакова примерял его мичманку...
Пока писались эти строки, пришло сообщение, что Сергей Шардаков награжден посмертно орденом Красной Звезды.
Николай Черкашин
Новороссийск — Севастополь
Бронзовый флейтист
Когда нет обложных дождей, нашу тихую улочку нигерийской столицы Лагоса будят две зеленщицы. Они приходят с первыми лучами солнца, возвещая о своем появлении пронзительным криком: — Огеде! Огеде! Улочка узка, стены домов многократно усиливают их зычные выкрики, так что со сном приходится проститься: зеленщицы не уйдут до тех пор, пока кто-нибудь не купит у них «огеде» — бананы.
В отличие от них Алево Иленду приходил с большой кожаной сумкой в понедельник каждого месяца, часам к восьми. Он выкладывал на пестрый коврик перед входом в дом черные статуэтки, маски, фигурки животных, умело вырезанные им самим из эбенового дерева, и лишь после этого давал о себе знать коротким негромким звонком.
Однажды я увидел на коврике рядом с эбеновыми поделками небольшую бронзовую статуэтку: женщина присела на колени, придерживая правой рукой на голове вместительный кувшин, который только что подняла с земли. Теперь нужно встать, да, видно, ноша тяжела, и женщина боится расплескать воду.
Раньше Алево Иленду никогда не приносил бронзу.
— Откуда?
— Знакомый литейщик просил продать.
Мне давно хотелось узнать, как местные мастера делают удивительные по красоте отливки, и вот теперь представлялся подходящий случай.
— Послушай, Алево, а можно повидать твоего литейщика?
— Конечно.
...Мастерская располагалась в невзрачной маленькой хижине. Хозяин, скрестив ноги, сидел у порога на циновке. Перед ним стояли бачок с глиной и ведро с водой. Смачивая руки, он что-то лепил и при моем появлении быстро прикрыл заготовку тряпицей. Наверное, не хотел показывать незаконченную работу незнакомому человеку. Кивнув в глубь хижины, Акпан Иро (так звали литейщика) предложил:
— Если хотите что-нибудь купить, выбирайте сами.
Я шагнул в хижину. После яркого дневного света закопченная мастерская сначала показалась сумрачной. Справа, под раструбом-вытяжкой, краснели в горне угли. Напротив, у стены, протянулись деревянные полки с тускло поблескивающими бронзовыми статуэтками: крестьянка с мотыгой, охотник, натягивающий лук, рыболов на лодке... Перед ними, внимательно рассматривая отливки, топтался мужчина среднего роста, не обративший внимания на мой приход.
Не надо было обладать профессиональными познаниями, чтобы понять — все это вышло из рук настоящего мастера. Не удержавшись, я стал громко расхваливать статуэтки. — Это что,— смутился Акпан Иро, вошедший вслед за мной.— Видели бы вы бронзового флейтиста, тогда бы иначе заговорили.
— Флейтиста?
— Отлил его древний мастер, но когда, никто не знает. Таких работ больше не было и не будет. Говорят, что тот, кто увидит в натуре бронзового флейтиста, станет великим мастером в своем деле.
— А где же он находится?
— Вот этого никто не знает.
— Макети Зуру, служащий Федерального департамента древнего искусства,— неожиданно представился мужчина, рассматривавший статуэтки, и продолжал: — Мне на днях нужно побывать по делам в кое-каких местах. Возможно, там нападем на след флейтиста.
В назначенный день Макети Зуру заехал за мной на своей автомашине. В дороге мы разговорились. Макети Зуру, получив диплом местного института африканских исследований, уже несколько лет работал в федеральном департаменте. Когда начались поиски старинных скульптур для музея в Лагосе, молодому искусствоведу поручили заняться их подбором.
Наш маршрут лежал в северо-восточном направлении в обход крупных городов. Довольно быстро выбрались в саванну с редкими деревьями. Селения с круглыми хижинами под соломенными или камышовыми крышами выглядели безлюдными: местные жители от мала до велика убирали на своих наделах маис и хлопок.
Затем тряская грунтовая дорога поползла вверх на плато Джое. Кругом громоздились рыжие скалы, за ними — невысокие хребты, поросшие густым кустарником. Внизу, в долинах, змеились, поблескивая, быстрые горные речушки.
Наглотавшись пыли, мы, наконец, остановились у заброшенного карьера, который походил на древнегреческий театр, размытыми уступами уходя вниз. От края карьера до «сцены» было метров двадцать.
— Когда-то, двадцать пять, а то и тридцать веков назад, на этом месте жили люди.— Макети Зуру кивнул на карьер.— Но современный мир узнал об этом лишь в 1944 году. А произошло это так...
Горнякам, добывавшим открытым способом неподалеку отсюда касситерит, все чаще стали попадаться изделия из терракоты — обожженной неглазурованной глины: горшки для варки пищи, черепки, обломки статуэток. Рабочие переправили находки английскому этнографу Бернарду Фэггу, находившемуся тогда неподалеку в городе Джосе. Образцы весьма заинтересовали англичанина, у которого возникло предположение, что все эти разрозненные обломки относятся к древней культуре. Нужны были доказательства этой гипотезы.
