Журнал «Наш современник» - Наш Современник, 2005 № 09
Вечером он заехал за мной в отель на старенькой красной «тойоте» и привёз меня в свой дом в пригороде Мюнхена, в крошечной деревушке Икинг — когда-то, после войны, захудалой и заброшенной, где он в 1948 году купил участок земли соток в 15–20 по цене 5 марок за кв. метр. Сейчас Икинг — элитное место, не без потаённой гордости поведал он, здесь живут сливки баварской столицы, и цена земли — уже под тыщу «марчей» за метр.
Он провёл меня в дом — некрасивый снаружи, какой-то нестильный, но внутри просторный и удобный.
— Я по первой своей специальности — военный строитель, — объяснил Игорь Ольгердович, — и кое-что понимаю в практической архитектуре, поэтому этот дом я себе спроектировал и выстроил сам.
— А по второй? — спросил я.
Оказалось, что Игорь Ольгердович — историк. После войны он поступил на исторический факультет Мюнхенского университета, по окончании его учился в аспирантуре у Фёдора Августовича Степуна, диссертацию защитил по теме «Русское крестьянство при Екатерине II».
К этому моменту я, конечно, уже понимал, что судьба подарила мне встречу с человеком незаурядной биографии. При классической, догорбачёвской, советской власти за такое знакомство, за такое гостевание запросто можно было угодить в кутузку, и надолго, и всю жизнь свою порушить. Я словно оказался в пространстве, куда вход советскому человеку был накрепко заказан и сопряжён с реальной опасностью. Поэтому я осматривался с понятным любопытством; каждая вещь, каждое слово хозяина были исполнены для меня нового, свежего смысла; я с нетерпением ждал, когда Игорь Ольгердович заговорит о деле.
Но о деле Игорь Ольгердович в тот вечер так и не заговорил. Он угостил меня настоящим португальским портвейном, купленным в соседней с его домом икингской лавке, и показал коллекцию английского офицерского табельного оружия разных эпох. Тогда за обедом (или за ужином?) мы, как говорится, «сошлись» и сделались если не приятелями, то добрыми знакомыми.
До моего отъезда в Москву мы встречались ещё несколько раз; он делался откровеннее. Я пригласил его в гости в Москву, и летом 1991 года он приехал в СССР — впервые после 48-летнего отсутствия на родине. К этому моменту я уже знал его жизнь.
Игорь Ольгердович фон Глазенап родился в Петербурге в 1915 году, в семье военного инженера. Его отец был обладателем очень редкой воинской награды — офицерского Георгиевского креста, который он получил в 1904 году на японской войне. При советской власти Ольгерд Глазенап занимался строительством, строил ДнепроГЭС, а в начале 30-х годов был назначен на должность начальника ОКСа (отдела капитального строительства) Академии наук СССР. В 1937 году О. Глазенап был арестован и получил роковые «10 лет без права переписки». Он был реабилитирован только в 1993 году, и газету «Вечерняя Москва», где тогда печатали фотографии и краткие биографии реабилитированных, я при очередном наезде в Германию передал Игорю Ольгердовичу. Старик заплакал…
Игорь Ольгердович получил хорошее воспитание. Он рос в добротной и требовательной интеллектуальной и культурной атмосфере. По странному недосмотру большевиков существовавшие до революции знаменитые на весь Петербург немецкие «Anna-Schule» и «Peter-Schule» — «Школа Анны» и «Школа Петера» — не были закрыты. Уже к третьему классу в Анна-шуле Игорь Ольгердович знал немецкий язык. Французскому языку его обучила бабушка по матери — сестра Ланина, известного в России фабриканта фруктовых и прохладительных напитков. (Помните, читатель, рассказ А. П. Чехова «Женщины с точки зрения пьяницы»? Там упоминается «Ланинская фруктовая»…). Игорь Ольгердович рассказывал: «Как-то выдалось холодное лето, и мы, дети, изнывали на даче от скуки; однажды бабушка говорит: „А ну-ка, хватит бездельничать, садитесь, будем французский язык учить“. И представьте себе, за лето мы с сестрой выучили французский язык! А на следующее лето подобная же история повторилась с английским языком, только выучил нас ему дядя». История, рассказанная Игорем Ольгердовичем, походила на сказку, но факт есть факт: он прекрасно говорил по-немецки, по-английски и по-французски.
В 1937 году Игорь Ольгердович был арестован почти в одно время с отцом, будучи слушателем третьего курса военной академии — какой, я не помню; знаю только, что он учился на военного инженера-строителя. Игорь Ольгердович мне рассказывал об этом так: «У меня было три греха. Первый — это когда я заступился за упавшую в нашем факультетском коридоре в голодный обморок уборщицу; будущие красные офицеры стояли вокруг лежавшей беспамятной женщины и гоготали: „Во наклюкалась!“ Я заорал на них: „Мерины вы безмозглые, она получает не стипендию в пятьсот рублей, как мы, а зарплату в тридцать рублей! Она просто недоедает!“ На следующем перерыве меня вызвал начальник факультета и долго прорабатывал на тему: „Советская власть пока не имеет возможности всем платить по пятьсот рублей“. Второй мой грех заключался в том, что как-то в поезде, когда я возвращался в Москву из Тбилиси от девушки, которую я прочил себе в невесты и с которой провёл летний отпуск, я поругался со своим попутчиком в купе, заявив, что „Как закалялась сталь“ не может быть названа произведением художественной литературы именно из-за отсутствия художественности в письме молодого автора. Меня на допросе следователь потом спрашивал об этом. И, наконец, третий мой грех состоял в том, что я был вхож в семью Сергея Львовича Толстого — единственного сына Льва Николаевича, оставшегося в СССР; там велись разные разговоры, в которых я и не очень-то, в силу зелёного возраста, активничал. Следователь на следствии меня спрашивал: „За что вы хвалили Гитлера?“ Я же Гитлера хвалить не мог — в силу того, что я его за ненависть к России презирал уже тогда». Следователь, фамилия которого была Скворцов (реабилитированный, Игорь Ольгердович читал своё «дело» в кабинете на Лубянке летом 1992 года), просто пожалел двадцатилетнего мальчишку, и Игорь Ольгердович получил всего лишь три года. Это было везение, ибо во время войны никого из политзаключённых не освобождали. Все, кто получил в 37-м пять лет (наиболее распространённый срок для невинных), так и сгинули потом в лагерях. А Игорь Ольгердович вышел на свободу в 1940 году и полтора года с Дальнего Востока добирался в Россию.
К этому моменту он был уже опытным волком и знал о мире, в котором жил, всё. По его рассказам, он не питал иллюзий и ждал повторного ареста. «Я поклялся себе: живым в руки этим вертухаям не даваться». Поэтому, когда в расположение полка на Курской дуге (история, каким образом Игорь Ольгердович попал на фронт, заслуживает отдельного рассказа) приехал особист из штаба фронта и с деловитой быстротой уединился с командиром полка для разговора, Игорь Ольгердович бросился из окопа на нейтральную полосу, накануне ночью заминированную его сапёрами (он воевал командиром сапёрной роты). «Я бы мог застрелиться, но тогда глумились бы: мол, из страха перед разоблачением пустил себе пулю в висок!» Он вознамерился подорваться, якобы проверяя минирование, и подорвался-таки, и осколок остался у него в спине до конца жизни. Насколько правдива эта история? Не знаю, я не был на войне; но осколок под страшным шрамом у себя в спине Игорь Ольгердович мне давал пощупать… С нейтральной полосы его выволокли немцы.
Так он оказался в плену.
Игорь Ольгердович, несомненно, был человеком авантюрного склада. В прежние века из таких людей получались отчаянные сорвиголовы, отважные путешественники, шпионы при неприятельском дворе, лазутчики, а то и такие типы, которые называются «благородные разбойники». Поэтому, когда после окончания войны все пленные распределялись по лагерям, Игорь Ольгердович сумел использовать свою немецкую фамилию и знание французского языка (Глазенап — дворянская немецко-остзейская фамилия) и попал в американский лагерь якобы как французский военнопленный, откуда не грозила репатриация в СССР на верную гибель. В лагере он познакомился с князем Николаем Михайловичем (если я верно запомнил) Лейхтенбергским. Эта встреча определила дальнейшую судьбу Игоря Ольгердовича. Князь рассказал ему о знакомстве с его двоюродным дядей, белоэмигрантом, знаменитым генералом Романом Глазенапом. Генерал жил в Мюнхене; во время войны он сумел не запятнать себя сотрудничеством с Гитлером (последний предлагал ему воевать против Советов, сулил высокий командный пост; русский генерал нашёлся, как послать Гитлера куда подальше). И по выходе из лагеря началась у Игоря Ольгердовича новая жизнь.
После университета и защиты докторской диссертации Игорь Ольгердович через дядины связи устроился работать заведующим русской редакцией радио «Немецкая волна» в Кёльне; потом он вернулся в Мюнхен, где стал обозревателем и политическим комментатором радио «Свобода» — под псевдонимом «Игорь Ланин». Будучи убеждённым монархистом и патриотом монархической России, за много лет работы Игорь Ольгердович так и не сошёлся со своими коллегами, вещавшими на СССР и полными злобы на всё русское. «Ругался страшно с ними, враздрызг!» В конце концов, его прорусская позиция в космополитической редакции «Свободы» вынудила начальство пойти на беспрецедентный шаг: ему предложили уйти на пенсию на… 5 лет раньше пенсионного возраста! «Я у них стал как кол в одном месте! Не давал им брехать! Осточертел этой публике хуже горькой редьки!» Оказавшись на пенсии, Игорь Ольгердович не оставил активных научных студий; писал статьи о русской истории (предметом его учёных изысканий была, как он выражался, «тайная история»), ездил с лекциями по всей Европе — кроме стран Восточного блока, разумеется, — благо языкового барьера для него не существовало.
