Оак Баррель - Десять поворотов дороги
Зал был огромным. По сравнению с этим тот, что принял его вчера, казался чуланом для швабр. Такое пространство просто не могло быть внутри чего-то. Под ребристым куполом легко бы разместился собор и еще осталось место для рынка. И тем не менее он был почти полон.
«Неужели в городе столько знати?» — пронеслось в голове у Кира. Он все больше привыкал говорить про себя. Кажется, за всю жизнь он столько не рассуждал молча, как в эти неполные два дня.
Более широкие кресла в центральной части были вырезаны прямоугольником из общей массы и пустовали. На проведенной кем-то границе стояли неприметные парни в черной одежде, под которой угадывалось оружие. Жилистые, подвижные и цепкие, не раскормленные, как низкосортные вышибалы, — настоящие убийцы. Телохранители действительно важных персон, которые могут себе позволить небольшую собственную армию. А возможно, и свой полевой суд.
«Значит, все-таки не так много», — сделал он вывод и задернул штору.
— Старый правитель… не Ганглий — тот, что был до него — Рукк Неважнец, всегда приходил заранее и так вот подсматривал, что творится в Народном зале.
Кир мгновенно развернулся всем телом, чуть не вскрикнув от неожиданности. Перед ним стоял сутулый старик в надушенном парике до плеч. Причем духи эти, вероятно, делали из дохлых котов, стараясь подчеркнуть запах оригинала.
— Вы?..
— Датт Нетт. Хранитель печати, — отрекомендовался тот скрипучим голосом, пристально глядя на Кира.
На вид ему было лет двести, сто из которых его сушили в специальной камере, где, вероятно, иссушают по капле само время. На груди у старика висела цепь с золотым пеналом, украшенным бриллиантовым треугольником. Ладони прятались в складках приподнятой с боков мантии… О боги! Он стоял, засунув руки в карманы брюк — словно мальчишка в маске древнего истукана! Из-под тяжелых складок мантии выглядывали зеленые штаны в жилку.
— Не дрейфь! Не ты первый, не ты последний, — хранитель печати чиркнул спичкой о перила. — И не переоценивай себя — этой страной может править даже индюк, если к нему приставить толкового секретаря. Такой опыт, уж ты мне верь, есть — хоть греби лопатой. А Кривв толковый парень, не сомневайся. Кивай, маши руками и не блюй с перепоя на послов, чтобы не развязать очередную войну. Ни-ни с их женами — пусть пропадают с этими снулыми засранцами, — представил свою трактовку внешнеполитических приоритетов Датт Нетт. — Ну, ладно, иди уже… Пора становиться главным в этом лягушатнике. Отдышись, выпей сладкого чаю и выходи последним, когда все соберутся. Дай себя подождать. И не забудь отлить, перерыв не скоро.
Мало сказать, что Кир был озадачен таким напутствием. К тому же теперь он как-никак правитель Кварты, и последнее слово… Если честно, ему просто необходимо было что-нибудь сказать, чтобы почувствовать почву под ногами, которые и так последние дни болтались в воздухе безо всякой опоры. В иные минуты он был уверен, что рехнулся. Сейчас была одна из таких ярких незабываемых минут.
Прислушавшись к своим разбегающимся мыслям, нервно хохотнув для приличия, Кир выдал первую попавшуюся фразу, за завесой которой просто хотел сбежать:
— Ты говоришь так, хранитель, словно примирился со всеми богами…
На которую, к своему удивлению, получил весьма конкретный ответ, который только добавил тумана в голове:
— Кто я такой, чтобы мириться с богами или нет? Люди склонны преувеличивать свою значимость, и это многое портит, — старик глубоко затянулся черной короткой сигаретой. — Я примирился с вестью о них. Гораздо проще принять чье-то эхо, чем сам источник. Не рассчитываю на большее и другим не советую раскатывать до горизонта губу. На этом все о богах — с вашего позволения, правитель. Когда нужно будет поговорить о законах, вы знаете, как меня зовут. Кривв все устроит.
Хранитель печати, не прощаясь, развернулся на каблуках начищенных туфель и скрылся где-то в глубине здания, оставив почти визуально ощутимый запах.
* * *В конце концов официальная часть закончилась, перейдя в полуофициальную (максимум, на что мог рассчитывать правитель, появление которого даже в огуречной теплице делала ее объектом государственных интересов). Кир чувствовал себя муравьем, всюду таскающим за собой здоровенный герб Кварты вдесятеро тяжелее своего веса, который старательно начищают и устанавливают, где бы он с ним ни остановился. Его ни на минуту не оставляли одного, будто имели дело с капризным и властительным инвалидом, каждый шаг которого нужно было предупредить. Ради интереса он уединился на несколько минут в туалете, но, выйдя из него, тут же нос к носу столкнулся с двумя ожидавшими распоряжений подданными, за спинами которых стоял третий, присматривавший за ними во все глаза. Если бы он подал кому-то руку, не исключено, цепочка рукопожатий закончилась бы где-нибудь в горах Севера, а то и в соседнем государстве.
Как оказалось, далеко не все, кто сидел в привилегированном секторе большого зала, входили в кружок избранных, проследовавших за ним после торжества. Власть в этом смысле напоминала матрешку, в центре которой находится правитель Кварты… Хотя наверняка имелись и варианты. По какой-то причине Кир смутно догадывался об этом, что делает ему честь.
Очень скоро, ведомый своей разношерстной паствой, Кир оказался в относительно небольшой роскошно обставленной комнате, уставленной ломящимися от деликатесов столами, к которым никто не спешил притронуться. Отглаженные официанты напряглись от пяток до затылка, следя за каждым его движением. Для эксперимента Кир кивнул одному из них — трое чуть не столкнулись лбами, желая немедленно услужить.
Что делать дальше было совершенно неясно. Он невольно вспомнил семейный ужин у Встрясса Громма и едва не погрузился в размышления, но перед его носом вдруг возникла коренастая фигура в черном — благоухающий дорогим парфюмом плотный мужчина с широким лицом, без ощутимого перехода соединенным с массивной грудью. Его напомаженные, спадающие до плеч волосы отливали тусклым золотом.
— Позвольте представиться: Скокк Гнидт, почетный церемониймейстер двора, куратор сценических искусств, — отрекомендовался он, не дожидаясь, пока это сделает секретарь. — Как вам известно, господин правитель, двора уже нет, однако ряд символических должностей еще в силе. Если пожелаете, могу сыграть «подъем» на рожке. Ха-ха!
— Золотце-Скокк? — невольно обронил Кир, не знавший, кстати, что двора не существует уже больше столетия. Некоторые известия просто пролетают мимо ушей. — О, извините, случайно услышал от кого-то. Рад нашему знакомству.
Церемониймейстер лишь на долю секунды дернул бритой до синевы щекой и вновь расплылся в сладкой полуулыбке:
— Никаких извинений, что вы?! Именно! Именно так меня называют друзья, к числу которых я бы счел за честь причислять и вас, уважаемый господин правитель. Золотце-Скокк всегда к вашим услугам любого свойства… А, вот и глава городской стражи! — перебил он сам себя, поворачиваясь всем телом, как огромная обремененная фраком жаба, коя, как известно, лишенная шеи, не может вертеть головою по сторонам. — Адмирал Ченн!
С изнанки происходящего, слышный только правителю, возник шелестящий голос Кривва Абсцесса, все время стоявшего за плечом:
— Официально Сыр-на-Вене считается кораблем. Ирония племенных заветов Охрененного Шибалы Тука — верховного вождя, внука основателя города. По одной из версий, впрочем, свитки неправильно прочитали…
К правителю подошел невысокий и очень полный человек в форме настолько пестрой и разнообразной в деталях, что у Кира зарябило в глазах. Проекция звездного неба, собранная в тарелку, и то казалась бы менее блестящей.
— Желаю здравствовать, господин правитель! — отчеканил он с хрипотцой. — Всегда можете положиться на нашу верность! Уф… Городская стража рада служить правителю и закону, — адмирал отдал честь, произведя сложный перезвон регалий.
— Забавно, когда эти понятия совпадают! — ни с того ни с сего ляпнул Золотце-Скокк, широко улыбаясь Киру. — Не провести ли нам дегустацию вин? Сегодня по протоколу, кажется, должны подавать розовые с ракообразными на закуску. Все-таки мы на корабле! — подмигнул он Кривву Абсцессу, от чего тот скривился еще больше.
За вином, что подмечено не единожды, многие вопросы начинают решаться как-то сами собой и самым непредсказуемым порядком. «Не трусь!» — самое простое из того, что алкоголь сообщает своему визави по пути в голову из желудка.
Золотце-Скокк оказался кем-то вроде полушута-полувельможи, единственным оставшимся в живых членом знаменитой труппы «Театра жестокости мамаши Донг-Лунь».
«Того самого!» — едва не воскликнул Кир, но вовремя сообразил, что не стоит лишний раз подчеркивать простоту своего происхождения. Даже в Трех Благополучных Прудах слышали о кровавых и захватывающих представлениях этого театра, на которых нередко дамы лишались чувств, а мужчины съеденного обеда.
