Виталий Калгин - Виктор Цой. Последний герой современного мифа
Марьяна Цой:
Понимаете, тут все зависит от того, что мы понимаем под словом «друзья». Все зависит от точки зрения на этот вопрос. Цой спокойно отказывался от старых связей. У него менялась жизнь, менялись, конечно, и люди вокруг. Он мог совершенно спокойно не видеть тех, кто уходил. Ностальгия по прошлому его не мучила[568].
Известно, что в начале своего творческого пути Цой показывал новые песни Майку и другим рок-друзьям, ожидая их одобрения или критики. В последние годы он иногда показывал новый материал Кинчеву.
Александр Житинский:
Было это семнадцатого февраля восемьдесят девятого года. Я так хорошо помню, потому что это годовщина смерти Саши Башлачева. Я был в Москве и в тот вечер беседовал с Костей Кинчевым для «Путешествия рок-дилетанта». Мы побеседовали под магнитофон, а потом сбегали в магазин и стали поминать Сашу. И Кинчев все время ставил в кассетник свой новый альбом «Шестой лесничий». Я его тогда впервые слышал. И чем дольше мы сидели, тем больше мне альбом нравился. Вдруг звонит Цой: можно приехать? Костя говорит: приезжай. А было уже часов десять вечера. Цой приехал через полчаса с Наташей, привез бутылку сухого, сам почти не пил. И тоже поставил на кассетник альбом «Звезда по имени Солнце». Его тогда вообще никто еще не слышал. Только что свели. Я стал слушать – и чего-то не покатило. Дело в том, что я очень люблю «Группу крови», а здесь мне показалось, что это повтор. Я слушал, слушал, а песне на третьей сказал Вите, мол, это не то… Кажется, я даже круче выразился. Смотрю, Костя делает круглые глаза, пинает меня под столом ногой и прикладывает палец к губам, чтобы Витя не видел. Мол, не надо, Цой этого не любит… А сам Витя сидит, желваками двигает, аж побелел. Но ничего не сказал. Ни слова. Но показалось мне, что затаил на меня обиду. Хотя потом, когда я альбом еще послушал, он мне тоже понравился… И я чувствовал себя перед Витей виноватым. Помню, даже подошел к нему на дне рождения Боба, говорил, что не хотел его обидеть[569].
В этом эпизоде по факту все правда. Кроме интерпретации. По мнению близких Цоя, Виктор с интересом выслушивал любое чужое мнение, но ориентировался только на собственное. Касательно же Житинского, то он для рокеров был престарелым писателем, который пытается сесть на хвост модному рок-движению, и его музыкальная оценка не волновала никого, включая Кинчева. Житинскому было приятно думать, что его слова были услышаны и восприняты Цоем. На самом же деле в тот вечер литератор был не более чем деталью интерьера в квартире Кинчева. А в вопросах музыки значимыми для Цоя были только комментарии членов группы «КИНО», в особенности Георгия Гурьянова. Но реакция музыкальных соперников всегда была ему интересна, потому что лучше любой словесной критики давала представление о том, насколько материал удался. Надо понимать, что конкурентов у «КИНО» к концу 1989 года уже почти не осталось, и Кинчев, безусловно, был одним из них.
Константин Кинчев:
Многих людей, которые сегодня говорят о Цое, в жизни самого Цоя не было, как бы они хотели это представить. Но они уверены в обратном. После смерти Цоя все стали иметь колоссальное отношение к нему. Даже те, кто, может, всего раз поздоровался с ним за руку. К примеру, у Житинского вообще так получается, что он был другом Цою наравне, к примеру, с Каспаря– ном или Стингрей. Или Густавом, которого Цой вообще слушал как наставника какого-то. А вот то, что Цой на Житинского обиделся… Да ну, как обиделся, не было такой уж вселенской обиды, но да, как-то у меня Цой впервые спел «Звезду по имени Солнце», и Житинскому не понравилась песня. Выразился он, мол, ерунда, но извинился потом за эту оплошность[570].
Виктор Цой и Константин Кинчев. Фото – Виктор Елизаров
Утверждение Константина – «слушал как наставника» – не вполне справедливо, просто Кинчеву было непонятно, почему Цой прислушивается к человеку совершенно иного плана, нежели сам Кинчев, у которого изначально не сложились отношения с музыкантами «КИНО».
Константин Кинчев:
У Цоя сразу появился интерес к моей музыке, то есть он счел ее интересной и следил за нашими песнями. Он проявлял ко мне большой интерес, я же в свою очередь проявлял огромный интерес к нему[571].
Кинчев часто называет себя другом Цоя. И многих волнует – какие же у него на самом деле с Виктором были отношения? Конечно, Виктор и Константин были хорошо знакомы. Но друзьями в полном смысле этого слова они не были.
Марьяна Цой:
Дело в том, что Витя не был Кинчеву другом. Вот мы с Кинчевым действительно друзья, но мы подружились уже намного позже Витиной гибели. Конечно, говоря «мы были друзьями», он выражает свою точку зрения. Но буквально к его словам относиться не стоит[572].
Георгий Гурьянов:
Утверждение, что Цой дружил с Кинчевым, – полное вранье. Никакой дружбы не было. Что касается меня, то у меня совершенно полное омерзение, отвращение к группе «Алиса» и лично к Кинчеву. С самого начала и до самого конца. У меня вообще однажды был случай… Я буквально вынужден был драться за свой драм-компьютер, который я пришел забирать у Вишни, а там сидит этот персонаж и говорит: «Мы записываем тут альбом». – «Ну а мне-то что?» – «Как это? Мы вместе! Высокая миссия, мы должны…» – «Ничего мы не должны, отдайте компьютер». Все равно забрал компьютер, мне на их дегенеративное творчество наплевать. Это мой инструмент, и он мне был нужен. Вот такой случай был. А дальше были всякие грязные комментарии, это было за пределом любых нравственных норм. Витя не дружил с Кинчевым. С какой стороны дружить с ним? На какую тему? Только дипломатия была, не более того[573].
Евгений Додолев, журналист:
Судя по тому, как Витя тогда общался с Костей, я так понял, что они не были никакими друзьями. Я помню, что Цой очень иронично, влегкую так, тонко подстебывал его. Костя, конечно, завидует Вите, просто потому, что Витя ушел как рокер – молодым. И когда человек уходит молодой – это что-то… Ну, вот денег можно заработать, альбом можно записать. А со стороны смотришь – и не смотрится. Так что в этом смысле Витя их всех обманул[574].
Бытует мнение, что Цою не удалось оградить себя от обстоятельств и круга ненужных людей, которые навязывались в друзья. Факты же говорят об обратном. Он был домоседом, выходил из дому в основном по работе, лето проводил в прибалтийской деревне, то есть тщательно избегал ненужных контактов и не тусил ради тусовок. Поэтому каждое его появление у тех же Кинчева, Липницкого или Аркаши Высоцкого становилось событием и вспоминается до сих пор.
Юрий Каспарян:
Ну вот, например, поучаствовал Цой в программе «Взгляд». При творческой самореализации появляются какие-то такие возможности, например… Там поучаствовал, там… Это ерунда все. Виктор был всегда, я бы сказал, таким закрытым одиночкой. То есть дом, сквот, ну и группа, а потом все остальное…[575]
Цой никогда не привлекал к себе лишнего внимания. И вместе с группой «КИНО» подсмеивался над своим успехом
Из интервью Виктора Цоя:
– Вы противоречивый человек?
– Нет, я совершенно монолитный[576].
Из массива воспоминаний следует, что Цой был цельной натурой. Он никогда не метался из стороны в сторону, всегда знал, как ему поступить, но за счет неконфликтности и выдержки мог показаться слабым. Это впечатление было обманчивым, и тех, кто злоупотреблял его терпением, он просто удалял из списка знакомых. Спокойно, бесповоротно и без лишних слов.
Борис Гребенщиков и Виктор Цой
Эта глава – пример того, как появляются мифы о Цое. У истоков любой выдумки всегда обнаруживается какой-нибудь «авторитетный источник».
В апреле 2010 года на телеканале СТС стартовал цикл программ «История российского шоу-бизнеса». Зрители должны были узнать самые пикантные подробности из жизни российской эстрады за двадцатилетний период. Один из участников программы, Борис Гребенщиков, в своем интервью поделился малоизвестным фактом из жизни Виктора Цоя и группы «КИНО»:
В конце 80-х – начале 90-х в России были прецеденты, когда приходили люди в малиновых пиджаках с пистолетом и говорили: «Играй вот такую песню». Это было и с группой «КИНО» в конце 80-х. Юрий Айзеншпис лично сдавал их в аренду бандитам. Он вышел из тюрьмы, это были его люди. Группе «КИНО» могли позвонить в четыре часа утра и сказать: «Ну-ка быстро поднимайтесь! Тут браткам нужно, чтобы вы сыграли». Было неприятно, как рассказывают. А им деваться было некуда. Сотрудничество с Айзеншписом – это была смерть группы. Музыкально им оно пошло на пользу, потому что они развились в очень сильную группу, но условия, в которых они жили, были не очень приятные.
