Сергей Троицкий - Битва за водку
Это была женщина с маленьким нерусским лицом. Иссера-беловатое, полупрозрачное, с едва обозначенными тенями, оно напоминало освещённую изнутри вазу. Оно опять показалось мне знакомым.
– Можно с тобой говорить? – спросил я.
– Говори.
– Я вижу у тебя кольцо на пальце, стало быть, ты жила на земле, была замужем?
Я остановился. Ответа не последовало.
– Как тебя зовут или звали, по крайней мере?
– Меня звали Гретхен.
– Гретхен! Это немецкое имя! Ты немка? Ты знала меня прежде? А почему звали? Отчего же ты явилась именно ко мне?
– Я тебя люблю!
– Заклинаю тебя именем бога! Как ты можешь любить меня, если ты мёртвая?! – начал было я.
– Что ты говоришь? Я не понимаю.
Мне показалось, рука, лежавшая холодноватым поясом вокруг моего торса, тихо шевельнулась.
– Не бойся, – промолвила Гретхен, – не бойся, мой милый!
Её лицо обернулось и придвинулось к моему. Я почувствовал на губах какое-то странное ощущение, будто прикосновение тонкого и мягкого жала. Пиявки так подкусывают. Я вздрогнул и вскочил с кровати, в эту же секунду с дальней фермы пропели петухи.
Я сел на диване, весь в крупном поту, и закурил «Принца». Я был в ужасе и шоке! Налил целый стаканище текилы, вхерачил и побежал в ванную отмывать губы. Я их тёр зубной щёткой до крови, потом вернулся в свою келью. В зеркале мой фейс напоминал лик вампира. Славу богу, рассвет. Я допил текилу и тут же вырубился в бессознательном сне.
Бойня на улице Морг
«…Наше последнее выступление в небольшом клубе. Просто. Как объясняет Боров Уве: «Мы не привыкли долго сидеть без дела». Уве возражает: «Я ваш представитель. Вы группа высшего разряда. Мы не играем меньше чем за две тысячи марок».
Уве намерен (и уверен) сцепить нас с Runtning Wild на весеннем туре, но мы всё же едем в подозрительный клуб. Как дома, саундчек сводит с ума. Звук копится внутри каменного мешка. Пауковский бас прёт сквозь тело, Боров выпиливает совершенно звериное соло, Ящер, зажмурившись и открыв рот, рубит с такой яростью, что внутри всё выпадает и леденеет. Что там толпа? Шарон и Дитер сидят в самой глубине зала как зачарованные и изредка бормочут: «Хорошая группа». Уве подходит к бармену: «Запомни это название. Скоро это будет самая популярная группа в Германии».
Группа впала в транс на сцене. Идёт магическое накопление энергии. Группа словно проводник между небом и землёй. Паук уже не понимает, что и как он поёт. Я тоже ничего не понимаю. Есть какое-то странное состояние оторванности. Непонятно как, группа вдруг выдаёт хеви-блюз. Четыре четверти размера и классический хендриксовский басовый квадрат K3KB Red House. Паук выдаёт спонтанный текст (не помню о чём). Балдёж…»
(Из статьи репортёра В. Елбаева из журнала «Железный марш»)Несмотря на финансовые вливания, отношения внутри коллектива в полном разладе. Наркомания, звёздная болезнь, зависть. Играя концерт, поймал себя на мысли, что я его доигрываю. Чувствую, мы уже не единое целое, а я сам по себе.
Я отсчитываю, 15-я песня, 16-я, осталось 5 песен. Телеги не прогоняю, нон-стоп, быстрей бы всё закончилось. Немецкие фанаты в восторге. Дежурно подписываю LP и плакаты, ломлюсь в ВИП-бар и сразу херачу 100 Russian Vodka «Горбачёв»! Меня кто-то сзади хватает за глаза, от злости хочу уе***ть тому в рыло. Поворачиваюсь. Передо мной Гретхен.
– Май руся фрэнд! Ю вери гуд плей тудэй!
Слёзы льются градом из моих глаз. Я всю её стал целовать. Готов был целовать даже землю, по которой она ходила!
– Ай ноу! У теб из Спартак-торелка?! Я встрепенулся:
– Милая Гретхен! Есть! Конечно есть! Спартак-торелка! Для тебя всё есть!
Я схватил её за руку и увлёк в темноту, в сторону гастрольного автобуса. Она двигалась как-то неуверенно.
Я усадил её на скамейку в служебном дворике, а сам метнулся к автобусу. Быстро достал кокс и спартаковское блюдце. Нарезал дороги и скрутил купюру в 50 марок. Её стало как-то клонить. Я её встрепенул. Она улыбнулась деланой улыбкой. Я в ужасе отшатнулся. Она была бледная как смерть!
– Май руся фрэнд! Ти такой гуд!
Она взяла трубку и нюхнула пару дорог. Слёзы полились из её глаз. Я сам зарыдал и просыпал весь кокс. Спартаковское блюдце упало. Я не понимал, из-за чего рыдаю. Вроде бы у меня кризис с ансамблем, но вернулась она, и я снова счастлив!
Вот что может теперь стать главным в моей жизни! Зачем мне плакать-то?! Радоваться надо! Я заберу её в Москву! Это самое главное! Мы будем жить вместе и любить друг друга! Вместе свернём любые горы и ограбим любые банки.
Я бросился на землю и вдохнул рассыпанный порошок. Ещё секунда, и её стало как-то клонить. Я её встрепенул. Она улыбнулась деланой улыбкой. Я в ужасе отшатнулся. Она была бледная как смерть! Гретхен была грациозна и прекрасна, как мисс Смерть.
– Не бойся, – промолвила она, – не бойся, май милий!
Её лицо обернулось и придвинулось к моему. Я почувствовал на губах странное ощущение, будто прикосновение чего-то мёртвого и холодного. Я вздрогнул и немного отпрянул.
– Клоз зе айз и нет дишать, – шептала Гретхен.
Я расстегнул молнию её комбинезона, всунул руку и обнял её за талию. Мне показалось, она мокрая.
– Нау, ю кен опен айз! (Теперь можешь открыть глаза). – Гретхен откинулась с открытым ртом и глазами на скамейку.
Первую секунду я не понял прикола, даже пытался её тормошить, потом посмотрел на свою руку. Она была вся в её крови! Что-то страшное пронеслось в моём сознании, словно меня сдавила бетонная плита. Ватными руками я расстегнул латексный комбинезон и увидел в её левом боку чёрную окровавленную дыру. Она практически не дышала! Я в ужасе вскочил, выбил калитку и оказался у входа в клуб:
– Люди! На помощь! Умирает немка!
В эту секунду около клуба припарковались две полицейские тачки с мигалками. Полиса отшвырнули меня и бросились в дворик. Раздались выстрелы. Когда я туда вошёл, один из главных копов мерил ей пульс.
– Поздравляю! Вы все уволены! Главный свидетель – Амазонка отправилась на тот свет!
Меня это словно скосило ударом незримой дубины, я упал на землю и зарыдал. Наверное, я выплакал все глаза и провалился в транс.
– Боже мой, где я?
Полёт из Берлина
«…Утром вместе с Уве едем в Берлин. С похмелюги у всех дикий бодун. Набираем два ящика водки, пива, ликёров, бананового сока и молока. По дороге два часа рубимся в казино, где Паук увещевал всех, что выиграет миллион, и просаживаем там половину наших денег. В Берлин прибываем в полночь, всюду огни, реклама и куча проституток. Осматриваем Бранденбургские ворота и Рейхстаг, которые оказываются очень маленьких размеров, не как в фильмах. Центр города был разрушен во время войны, так что везде чисто совковые постройки без старинных прибамбасов. У Рейхстага выжираем водку. К двум ночи все вырубаются. Боров и Лысый идут осматривать местный street, где много дешёвых проституток (около ста марок), причём все выглядят как кинозвёзды. Лысый своим уголовным видом распугивает всех баб, а одна даже пожаловалась полисмену на то, что её грубо схватили одновременно за сиськи и жопу, а потом отпороли. Отлёт в Москву через восточно-берлинский аэропорт. Полное дерьмо. Нет ни одной коммерческой палатки, как два года назад у нас в совке. До свидания, Уве! До встречи, Германия!
(Из статьи репортёра В. Елбаева из журнала «Железный марш»)Над головой тяжёлые дымные тучи теснятся и бегут, как стадо злобных чудовищ, внизу другое чудовище, разъярённое море. Белая пена судорожно сверкает и кипит на нём буграми и, вздымая косматые волны, с грубым грохотом бьёт в громадный, как смоль, чёрный утёс. Завывание бури, леденящее дыхание расколыхавшейся бездны, тяжкий плеск прибоя, в котором временами чудится что-то похожее на вопли, далёкие пушечные выстрелы, колокольный звон, раздирающий визг и скрежет прибрежных голышей, внезапный крик невидимой чайки. На мутном небосклоне шаткий остов корабля, всюду смерть. Смерть и ужас. Голова у меня закружилась, и я снова с замиранием закрыл глаза.
– Что это? Где мы?
– Мы в южном Берлине!
– Неси меня прочь, прочь отсюда. Домой! Домой!
Я весь сжался, стиснул лицо руками. Чувствовал, что мы понеслись быстрее прежнего, ветер уже не выл и не свистал, а визжал в моих волосах и прикиде. Дух захватывало.
– Встань же на ноги, – раздался голос Гретхен.
Я силился овладеть собой, своим сознанием, ощущал под подошвами землю и не слышал ничего, точно всё замерло кругом, только в висках неровно стучала кровь и со слабым внутренним звоном всё ещё кружилась голова. Я выпрямился и открыл глаза.
– Ну что, проспался?
Рядом со мной около иллюминатора сидел переводчик Бабчук.
– На, покури «Принца» и выпей вискаря.
В то время в самолётах разрешали курить и пить.
– Кстати, пока ты был в бессознанке, мы с Елбаевым отоварили твои 13 % в дьюти-фри. С тебя гешефт!
