Николай Ефимович - Майя Плисецкая. Рыжий лебедь. Самые откровенные интервью великой балерины
– Ничего. Даже смыли пленку с моим творческим вечером, когда я танцевала «Болеро». Мне всегда хотелось нового. Одно и то же немыслимо. Я даже меняла пачки, головные уборы. Это действовало на мое поведение на сцене – хоть что-то иное!
«Фотоаппарат зафиксировал как раз то мое движение, которое было настрого запрещено Министерством культуры с диагнозом – «чрезмерно сексуально»!..» Майя Плисецкая
– Как случилось, что такая балерина, как Надежда Павлова, осталась не у дел? Говорят, это ваших рук дело?
– Наоборот, я ей помогала. Надя сама об этом не раз говорила. И пресса писала тоже. Она очень хорошо танцевала, и в последнее время даже лучше, чем в молодости. Я давно ее не видела. Если вас так интересует этот вопрос, мой совет: обратитесь к самой Надежде Павловой.
«Уланова боялась людей…»– Почему Галина Уланова прожила такую совершенно закрытую жизнь?
– Уланова не допускала до себя никого. Это была стена. Она даже не шла, а пробегала по коридору, боясь с кем-нибудь встретиться глазами. Как-то один поклонник шел за ней: «Галина Сергеевна…» – нет ответа. И только на третий раз она повернулась и сказала: «Сколько вам надо?» Этот мальчик чуть в обморок не упал. Она абсолютно боялась людей. И потому даже умерла одна.
Майя Михайловна: «Ну как мы смотримся?»
Когда мы вместе репетировали «Лебединое озеро» и я звонила ей по телефону, то сразу быстро произносила: «Это Майя, Галина Сергеевна, здравствуйте». Если бы я не сразу представлялась, возможно, она бы бросала трубку.
Женщина есть женщина.
– Но на сцене она выглядела очень человечной.
– Она была талантливой актрисой. В жизни Уланова доверялась только своей помощнице Татьяне, которую не любили все и прозвали Цербером.
– Уланова сама ушла из театра или ее вынудили? Ведь она могла еще танцевать!
– Она катастрофически не прошла в Каире. Казалось бы, ну что Каир – не Нью-Йорк, не Париж, не Москва, подумаешь! Но она при своей гордости не могла с этим смириться. Этого, кстати, никто не знает. Иногда она говорила мне такие вещи, о которых, это точно, никто больше не знал.
– А в балете вообще можно ли быть открытым, простодушным?
– Все люди разные: кто добрый, кто жадный, кто завистливый. Вот Катя Максимова – замечательная балерина и совсем не завистливый человек. Это большая редкость среди артистов. А Григорович завидовал всем и всех ненавидел. Лифарь – мировое имя, балетмейстер «Гранд-опера» – мечтал поставить в Большом театре «Федру». Сказал: «Если мне разрешат, я подарю России принадлежащие мне письма Пушкина». Григорович сказал: «Нет». Письма Пушкина ушли в Швейцарию. На пушечный выстрел не подпустил Лифаря. А теперь Григорович – председатель жюри конкурса имени Лифаря в Киеве, куда отказались ехать французы, зная эти отношения.
– Как у вас складывались отношения с вашими звездными партнерами?
– Всегда хорошо. Ни с кем никогда в перебранках не была, ни разу в жизни. Хотя у каждого были свои плюсы и минусы. Больше всех я танцевала с Фадеечевым. Кроме него, из моих партнеров в живых уже почти никого нет. Все поумирали – и наши, и иностранные. Печально!
– А почему у Лиепы так трагически сложилась судьба?
– Он сам себя терзал. И был совсем непростой человек. Когда человек хороший, то в трудную минуту он не остается один. Это мои наблюдения. А он остался одинешенек.
– Кто реально мог бы вывести Большой театр из кризиса?
– Наверное, такие люди есть, не знаю. Я вообще считаю, что должен быть директор – хороший администратор, а не балетмейстер, не режиссер.
Щедрин ради меня отказался от своих замыслов– Как сейчас строится ваша жизнь, где вы проводите большую часть времени?
– В России бываем меньше. В основном – в Германии и в Литве, где у нас есть дом возле озера. В Мюнхене снимаем квартиру. За последний год Щедрин написал четыре больших произведения.
– Он сейчас на компьютере работает?
– Это несерьезно. На компьютере можно писать только поп-музыку.
– А свою книгу вы писали на компьютере?
– Нет. Я до сих пор не знаю, что такое компьютер. Хотя дети трехлетние уже умеют на нем работать.
Для великой балерины был важен каждый звонок.
– И как только двум таким личностям удалось прожить долгую счастливую семейную жизнь?
– Мы любим друг друга, вот и весь секрет. Он мне очень помогает. Невозможно даже сказать, как он помогает. Еще 25 лет назад я могла уйти со сцены. Но ради продолжения моей сценической жизни он написал пять балетов. Хотя для его карьеры это было необязательно, у него было задумано несколько замечательных опер вместо моих балетов. Спасибо, что написал «Мертвые души», которые, кстати, хорошо продаются на компакт-дисках на Западе.
– Вас с Щедриным познакомила Лиля Брик?
– Да. Я таких умных женщин вообще не встречала. У нее всегда был дом полон гостей. Она изумительно слушала. Люди же говорят хором. Им даже часто все равно, что им ответят. Иногда мне корреспонденты задают вопросы, хотя им не нужен ответ: они сами себе отвечают. Как хотят. Но с Лилей этого не могло быть.
Она очень всем помогала, когда за Маяковского платили авторские. Она просто швыряла деньгами. Но однажды, когда она пошла получать в очередной раз деньги, ей сказали: все, гуд-бай!.. Оказалось, Хрущев снял все авторские. Без предупреждения. А тогда были еще живы две сестры Маяковского, наследники Горького, Толстого. У всех отняли.
Звонки от читателей
О гимне и власти– Я восхищаюсь вашим творчеством. Но хочу вам посоветовать вдуматься в слова президента: «Неужели за советский период существования нашей страны нам нечего вспомнить, кроме сталинских лагерей и репрессий». От себя хочу спросить: куда же мы денем Майю Михайловну Плисецкую?
– Вы позвонили для того, чтобы меня переубедить?
– Нет, нет. Я просто вам советую, чтобы вы прочли Путина.
– Хорошо.
Плисецкая шутила, рассказывала анекдоты.
– Это пенсионерка Наумова. Вы не думали, когда Путин вручал вам орден, что нам придется пережить такую стрессовую ситуацию с гимном?
– В те дни речь об этом не шла. Это полная неожиданность.
С шеф-редактором «Комсомольской правды» Владимиром Мамонтовым. Декабрь 2000 г.
– Майя Михайловна, добрый вечер. Ну как вы можете отказаться от музыки Александрова?!
– Очень легко.
О Большом и Мариинке– Олег Иванов из Саратова. Между Большим театром и Мариинским всегда существовало некое творческое соперничество. Какой сегодня театр считается главным в России?
– Главная все-таки Москва. Но и Мариинский не отстает. Там очень хорошая школа, которая идет еще от Вагановой.
– А вы бы согласились танцевать в Мариинском театре?
– Я бы хотела учиться у Вагановой, но танцевать в Большом. Там сцена лучшая в мире, и по размеру, и по доскам, и по наклону.
– Майя Михайловна, у нас внучке 4 года, ей нравится балет. А если ее кому-нибудь показать?
– Для балета рановато. Приводите ее в школу хотя бы в 8 лет.
– Звонят из Казани. Мансур Гараев. Я хочу открыть вам одну вашу тайну. Вы ведь танцевали балет «Шурале»?
– Да.
– У меня хранится интервью с вами в «Комсомолке» от 31 декабря 1954 года. Я всегда с гордостью цитирую вас.
– Спасибо.
– Майя Михайловна, а почему сейчас наши хореографы не ставят балет «Красный мак», «Шурале» и «Барышня-крестьянка». Я их видела, когда была молодая, мне уже сейчас за 80.
– Вот как? Но голос у вас очень бодрый. К сожалению, забытый балет уходит, как вода в песок. Его не помнят.
Майя Михайловна изумлена: читатели помнят ее балет «Шурале» начала 50-х.
– Скажите, а где сейчас Владимир Васильев?
– Он сейчас в Италии.
– А он вернется в Большой театр?
– Вряд ли.
– Клочкова Кристина, мне 11 лет. Я хотела спросить: что вас, великую актрису, заставляет выходить до сих пор на сцену?
