Б. Акимов - Надоело говорить и спорить
• – Когда Катай придет, – говорит старик киргиз, – русский плохо.
• Я уезжаю из мира людей, из мира рек, звезд, рук, глаз в мир зубов, челюстей, жал – так я сказал на поляне Тэпэ, за дощатым столом за ужином, когда меня провожали в Москву. Я часто загадывал на картах, гадал на звездах, лежа в палатке и глядя в небо. Выходило по-разному. Ум говорил одно, сердце – другое. Выходило все, как говорил ум.
• А знамениты тем его наряды,
Что после них привидятся во сне
Не драмы, не награды, не наяды,
А только снег, глубокий мерзлый снег.
• Друзей нельзя купить. Их можно только продать.
• Он инвалид. У него рука в министерстве.
• Закрой хлебоприемник.
• Композитор Дюбюк. Птючка.
• Товарищи из ЦК! Уберите Ленина с денег!
• Свободно владеет тремя иностранными акцентами.
• Образование – два класса с философским уклоном.
• Налей-ка нам еще. Я думаю это будет политически грамотно.
• Нас окружают вещи, мы сами делаем вещи и делаем вещи, которые делают вещи.
• Норковая шуба, разлинованная на участки: еда, ремонт машины, новая кухня, отпуск, квартира.
• Он был эгоистом даже в заботе о людях.
• Диспут в больнице о том, куда прятать деньги от жены после получки. Оказывается – в часы.
• Из всех его рассказов следовало, что для того, чтобы завести авиационный двигатель, надо хорошо напиться.
• Не играет влияния.
• В аэропорту было как в опере – очень громко и ничего не понятно.
• Ну, а теперь приходится расплачиваться людьми. Расплата людьми – самая популярная из расплат.
• Всю музыку он делил на две категории – протяжная и отрывистая.
• Водка – сила, спорт – могила.
• Когда господин пристав говорит «садитесь», стоять как-то неудобно.
• Ты принадлежишь к тем женщинам, к которым с удовольствием приходят за удовольствием и с удовольствием уходят.
• Я достиг такого возраста, в котором мужчина может себя украсить лишь деньгами.
• Константиныч – сторож на стоянке автомобилей. Пес Дик ходит провожать его до метро после смены и встречает его. Константиныч работает через два дня на третий. Дик через два дня на третий ровно в 8.00 сидит у метро, у табачного киоска, – ждет Константиныча.
На стоянку привели щенка. Дик обиделся и три дня сидел где-то между машинами, не ел ничего. Выходил встречать Константиныча, но всем своим видом показывал, что он обижен.
Константиныч заболел, но все равно едет на работу: знает, что Дик его ждет там.
• Он очень горячо брался помогать другим людям. Но едва дело стопорилось, он сникал, начинал врать, выкручиваться. Причем сама система выкручивания из ситуации бывала гораздо сложнее самой помощи.
• Я прощал ей неясность манер,
Всяких доцентов вместо доцентов.
Даже слово «милиционэр»
С запорожским глубоким акцентом.
• Тридцатилетняя война! А был ли хоть раз десятилетний мир? Был ли на земле хоть один день мира?
• Рано поседели наши корабли.
• Не ведая в себе
Ни края, ни итога,
Живем мы, словно жизнь —
Далекая дорога
И нет в дороге той
С бедой пересеченья,
Нет пропасти крутой,
Нет пункта назначенья.
• Бежит закат в окне: На следующей – мне.
• И на полях заснеженной души
Вовсю трещат крещенские морозы.
Ах, как, представьте, были хороши
И как свежи, представьте, были розы.
• В этом матче победила дружба,
В этой встрече умерла любовь.
• И воздух тек меж деревень
Теченьем лучшей прозы,
И молча грянули в тот день
Крещенские морозы.
• Я спасу от одиночества
Этот Тихий океан.
• Эти шаланды и шхуны
В дальние дали ушли,
Мачтами чуть задевая за струны
Меридианов земли.
• Пятое время года – это любовь.
• Из окна видны мне скалы,
Голубые грани льда,
И висит над перевалом
Одинокая звезда.
• Женоподобные ребята,
Мужеподобное бабье.
• Быть может, ты по-своему права,
Быть может, время не пришло сейчас,
Но даже дальние острова
Нам ближе, чем прожитый нами час.
• Вновь друг другу вечер подарили мы,
И ты знаешь – на душе светло.
Как-то несерьезно говорили мы,
Только что-то вдруг произошло.
Как же спрятать мне свое волнение,
Если ты мне снишься наяву,
Ведь в твои глаза, как на хранение,
Небеса отдали синеву.
• Ни Родине, ни женщине, ни вере…
• Как мы измучились в дороге,
Пока приехали домой.
Но все сомненья на пороге
Сметаем с валенок метлой.
• Были дебри и невзгоды
На пути моем крутом.
Я прошел огни и воды,
А попался на простом.
• Песня о человеке, который разговаривает с птицами, кошками, собаками, облаками, но только не с людьми, и называют его – сумасшедший.
• Я стал привязываться к креслам самолетов.
• Но я знаю – в большой любви
Все замешено на крови.
• О Победа, белая женщина,
То скорбна ты, то весела.
Все, что в жизни было обещано,
Все в своих руках принесла.
• Все мы были подающие надежды,
Стали мы не оправдавшие надежд.
• У меня нет желания идти с тобой в таком состоянии и в таких отношениях, как у нас, в загс.
• И как пальцы старухе,
Горло жмут воскресенья.
О эпоха непрухи!
О звезда невезенья!
• Функция заката такова!
• Моя дорогая ходит с другим,
А этот другой – не ее.
• Волны черные стонут,
В небе плачет звезда.
Корабли наши тонут,
Имена – никогда.
• Если не сегодня – то когда?
Если не я – то кто?
• И в синие страны одета,
Планета по лету бежит.
Какое прекрасное лето!
Какая прекрасная жизнь!
• Если что больное сбудется,
Поболит да перестанется.
Все плохое позабудется,
Все хорошее останется.
• Короли на вечер – тоже короли.
• Прощайте, дорогие, мы ушли —
Дорога наша шелестит под солнцем.
• Что ж ты не высчитал, мой штурман,
Место нашей гибели с тобой.
• Отвези меня в свою деревню.
Просто так, без дела отвези,
Там в окне качаются деревья,
С синим ветром будучи в связи.
Там цветник и рыжие ресницы
Убивают встречных наповал.
Ходит кот по чистым половицам,
Старый, как пехотный генерал.
• Где ждет всех нас Андрюшка Сардановский.
• Усыновленные Россией Герои, павшие в боях.
• О наши старые песни —
Спутники наших дорог.
• Мы сидим втроем, нам весело, только ты что-то слишком громко смеешься над его словами, и я мрачнею. Ты ревнуешь? Да что ты… Не сердись, это все шутки. Мы расстаемся, и вы уходите вдвоем, и я говорю – я, правда, провел чудесный вечер.
• Справка о том, что ты живой.
• Где ледники, как смерзшееся небо.
• Как медленно течет мой день,
Как быстро жизнь моя несется.
• Человек воевал на войне —
Поклонитесь, друзья, человеку.
• Он умер и не узнал – погиб ли он в мелком пограничном конфликте или в начале третьей мировой войны.
• Всегда командуют – вам взлет. Но никто не командует – вам падение. А такая команда была бы нужна.
• И веду я себя на заклание, Воспевая иные края, Дорогая страна пребывания – Золотая Европа моя.
• Жизнь – великий режиссер.
• Да здравствует команда «Подъем!».
• Структура человека двойственна. С одной стороны, биологически – он часть природы. Он подчиняется тем же законам, что и природа. В нем течет жидкость по законам течения жидкости. Он вырабатывает энергию. Он подчинен всеобщим законам, свойственным природе. С другой стороны, разум не является частью природы. Никого не греет мысль превратиться в травинку. Превращение в перегной, в почву – не является естественным продолжением разума. Эта очевиднейшая истина и лежит в основе двойственной структуры человека, в фундаменте его внутренней трагедии.
• «Борис Федорович» – клей БФ, который пьют.
• Что вы пьете чай? Надо пить воду. Вода турбины крутит. Я никогда не слыхала, чтобы от чая получалось электричество.
• Татарин разбил машину, и в ней погиб начальник.
– Вот какое горе, начальник погиб!
– Райком другого начальника пришлет. А вот где я возьму новую облицовку?
• В Седже 80% коммунистов. Когда приехал Лупиков, было решено за встречу выпить. Лупиков достал бутылку. 42 человека выпили из горла, прикладываясь к бутылке. Беспартийных к бутылке не допускали.
• Подъем к Джаушангосу. Пустыня. Снег. Вдруг – о радость – встречная машина. Останавливаемся.
– Как там дорога? А переправа?
– Да там одна переправа, а где проехать – Олег скажет.
– Какой Олег?
– Олег…
И поехали.
• Село у перевала Кзыл-Арат. Лесовоз успел подать задом, и сель прошел перед ним. Сверху подъехал «ГАЗ-66». Покрутился, ехать боится. Наш шофер – Рабат – сказал: если б он не был офицером, он поехал бы. А то он бздун, как все офицеры, и ехать боится.
• В Кара-Куле на заставе есть инструктор, который на бегу загоняет собаку.
• Кавуненко спускал Кулинича. Всю ночь они сидели на отвесной стене, рядом лежал второпях завернутый труп, и доктор наук из Ленинграда всю ночь рассказывал про звезды.
Когда утром начали спускать Кулинича, который немного выше Кавуненко, на тросу, Кулинич от ветра и ударов о стену внезапно расстегнулся, руки его освободились, и он обнял Кавуненко. Володя, не ожидавший этого, испугался. Он стал кричать: «Давай быстро!»
