Евгений Додолев - Александр Градский. The ГОЛОС, или «Насравший в вечность»
Итак, в первом отделении мы обнаружили Градского в нескольких ипостасях: композитора, аккомпаниатора, оперного вокалиста, эстрадного певца и абсолютно живого человека, который не относится к себе и своему творчеству с монолитной серьезностью.
Второй акт был отдан Градскому – рок-музыканту. Градский для рок-мира – личность уникальная. Едва ли не единственный, кто шел не от профессии к рок-музыке и не от рок-музыки к профессии, но абсолютно естественно соединял в своем творчестве два, казалось бы, несмешивающихся потока.
Нет смысла говорить об уникальности вокальных данных Градского, конечно же, не зря Светланов пригласил его на роль Звездочета в „Золотом петушке“ Большого театра (эту партию у нас могут петь считаные исполнители). Нет смысла рассказывать и о том, как Градский наследует академической школе, рок-н-ролльной стихии и отечественной традиции поющих поэтов (особенно Галичу). Все это в соединении с удивительным артистизмом, неподражаемой внутренней пластикой и называется: Градский.
Он самодурен и своенравен. Кокетлив и капризен. Он любит себя и любуется собственным голосом – но ведь есть чем! Вот Градский все дальше и дальше отходит от микрофона, а его уже ничем не усиленный голос шлейфом тянется за ним.
Он сентиментален и патетичен, но ведь и ироничен одновременно. Как мгновенно меняется его настроение: на середине песни отключается микрофон, и кажется, что концерт уже не спасти, настолько удручен юбиляр, но публика принимается аплодировать, и через секунду он оживает. Градский поет песни, посвященные памяти Высоцкого и Сахарова, – и плачет. А через минуту исполняет полный мальчишеского лукавства: „Не идет нам масть, беби, не идет нам масть. Но мы заслужили власть, беби, мы заслужили эту власть. Им всем на нас накласть“. Сочетание блюзовой томной, подсолнечной интонации и дивного английского словечка „беби“ с грубоватой публицистичностью придает потрясающе тонкое качество изящной вещице.
Только что он полон ностальгии и сентимента, но сразу вслед „Нежному запаху тубероз“ на сцену выходит ансамбль песни и пляски военного округа и исполняет „В полях под снегом и дождем“ (стихи Р. Бернса, музыка А. Градского). И сам факт смычки военного хора с патлатым рок-музыкантом – свидетельство радужных перемен. А уж когда мужской хор из тридцати человек в военной форме нежно и красиво выпевает: „С каким бы счастьем я владел тобой одной, тобой одной“. Даже и не знаю, какие чувства владели представительницами прекрасного пола в зале.
Так начался третий акт спектакля – Градского поздравляли гости. Сами по себе все они (В. Маркин и С. Шустицкий, А. Макаревич, группы „Нюанс“, „Зодчие“, „Алиби“, „Домино“, сатирик Л. Измайлов и артист М. Грушевский, А. Кнышев из телепередачи „Веселые ребята“, Ю. Шерлинг) – люди одаренные и, наверное, симпатичные, но здесь воспринимались лишь постольку, поскольку их участия в концерте пожелал сам Градский. Градский самодостаточен. Это видно даже тогда, когда в финале концерта к нему присоединяются друзья-музыканты и все вместе они поют классические рок-н-ролльные композиции».
Градский 1992
13 января в Киноцентре состоялась премьера фильма Градского «Антиперестроечный блюз», которую «Вечерний клуб» описал так:
«Перед началом главный виновник и два его сообщника – Макаревич и Ярмольник – попытались оправдаться. Как объяснил Градский, концерт, посвященный его 40-летию, который лег в основу фильма, был снят случайно, так как у именинника „оказались лишние деньги“. Юбилей получился на славу, съемки были неплохие, и Александр решил создать этакий „подпольный фильм для детей“ – рассказать потомкам как все это безобразие проходило. Жанр картины создатель определил, как „концерт, снятый каким-то странным способом“. После чего все трое, мило улыбнувшись, предупредили, что фильм „вялый, тягучий, длинный и нудный“, так что, если кто-нибудь в зале уснет, ничего особенного не пропустит. И свет погас.
Они не обманули. Фильм действительно оказался длинным и ленивым, как змея на солнцепеке. Любого профессора от кино во время его просмотра хватил бы удар. С точки зрения кинематографа он просто ужасен. Куски с юбилея Градского перемежаются с кадрами, где Макаревич мудро рассуждает о музыке („Что бы ни писал Градский – песню, оперу, балет, – это все равно рок-н-ролл“), а Ярмольник валяет дурака, рассказывая о скромности главного героя („Я его спрашиваю: Саша, трудно быть гением? А он думает и говорит: знаешь, Леня, трудно“). И вперемешку со всем этим – Градский в разных видах и ракурсах. И так два часа. Заканчивается фильм титрами, в которых упомянуты около 700 его создателей – от режиссера до гардеробщиков и билетеров. Градский, Макаревич и Ярмольник занимают соответственно с 657-го по 659-е места. Короче, туши фонари. Но самое ужасное, что фильм при этом замечательный. Перед началом Ярмольник справедливо заметил, что фильм будет интересен только тем, кто любит Градского. Прошу прощения за сравнение, но „битловский“ фильм „Лэт ит би“ тоже абсолютно бессодержателен и был бы мукой для любого зрителя, если бы это не были „Beatles“. Больше двадцати прекрасных песен в этом фильме. Плюс всякие „тусовые веселки“ типа зачитывания фельетонов двадцатилетней давности, разговора Градского с Горбачевым, группы „Домино“ в пионерских галстуках поверх фраков и т. д.
В общем, этот фильм очень узок по назначению. Он только для тех, кто знает и понимает. И дай бог, чтобы таких людей было побольше».
Вот что сказал сам автор, предваряя показ картины: – Я хочу пожелать зрителям, чтобы они усидели у экрана эти два часа. Пусть будут строги в оценках, ежели такие оценки будут иметь место, и пусть будут добры в оценках, если будут иметь место какие-то хорошие чувства, которые они получат от общения с такого рода фильмом. Это фильм-концерт, и я должен сказать, что хоть я и монтировал это кино как режиссер, но мне было довольно-таки легко это делать, потому что я умею отстраняться от себя самого. Я помню, как я говорил монтажеру: «ОН повернулся… ОН как-то не так посмотрел… ОН тут неинтересен…» Я все время говорил это «он» о себе в третьем лице. То есть я умею – музыканты-профессионалы это делают легко – отстраниться от себя самого и воспринять себя как другое лицо. Мне действительно будет очень хорошо в эти несколько дней, потому что вместе с видеопоказом – на всю страну – этой картины, очевидно, состоится тематический показ в киноконцертном зале «Октябрь». Туда смогут прийти те, кто захочет еще раз посмотреть это кино на большом экране, потому что телевизионный и киноэкран, это совершенно разные вещи. Но проката этой картины по стране не будет, будет просто тематический показ в одном кинотеатре, в другом, может быть, в каком-то еще городе… Но не более того. Проката не будет, потому что это обусловлено моим договором с Российским телевидением. И еще – интересный факт: это будет первый раз за все годы моей карьеры, за все двадцать семь лет, когда по Центральному телевидению пройдет подряд больше чем две мои песни. Такого концерта не было никогда; если показывали, то всегда не больше двух вещей, а обычно, как правило, одну… Так что вот и я уже стал почти как Кузьмин, или Леонтьев, или Алла Борисовна Пугачева. Наконец-то и я дождался этого момента. (Ха-ха-ха…)
В начале этого же года телекомпания BI/ID стала издавать свою газету, куда меня пригласили главредом; в проекте «Новый взгляд» я придумал рубрику: персональный хит-парад. В пятом выпуске еженедельника представил читателям пять любимых песен отца советского рок-н-ролла Саши Градского (на февраль 1992 года):
1. I look in your eyes – А. Градский
2. «Кино» – Александр Борисович Градский
3. «Розы» – Александр Градский
4. «Человек на диване» – Саша Градский
5. Englishman in New York – Стинг– Поскольку я только что записал второй лазерный диск для фирмы «Виктор», – сказал Саша, – то слушаю в основном себя. Но так как надо сравнивать свои произведения с конкурентноспособной музыкой, – добавил он, – то иногда ставлю и Стинга. Некоторые вещи он поет не хуже, чем я, – признал Градский. – Мой новый диск называется «Фрукты с кладбища» (название подарил Володя Матецкий). Знаю, – взгрустнул напоследок Градский, – что обзовете меня отцом соврока, оттого и хочу продекларировать: ненавижу музыку, которую породил, это ужас какой-то, неправдоподобные страдания, в наше время никто не тряс головой, когда не хотелось трясти, никто не дрыгал ногой, когда не хотелось дрыгать… Поэтому и слушаю Стинга.
Четыре года спустя, отвечая на вопрос, что, мол, по жизни слушаем, ответил: – Слушаю я все. Включаю, скажем так, «Радио 7 на семи холмах», и, если слышу хорошую музыку, я ее оставляю, а плохую или что-то вроде «бегите скорее, покупайте чего-то» я выключаю или переключаю на ту станцию, где рекламы нет. Теперь станций достаточно, и, если быстро переключать, можно в конце концов найти себе что-нибудь по вкусу.
