Евгений Додолев - Александр Градский. The ГОЛОС, или «Насравший в вечность»
Обзор книги Евгений Додолев - Александр Градский. The ГОЛОС, или «Насравший в вечность»
Это первая книга об Александре Борисовиче Градском, при этом данный труд – не столько книга о Градском, сколько, собственно, книга самого Градского: в ней, помимо авторских наблюдений и эссе, собраны статьи и заметки легендарного рок-одиночки и конечно же разномастные интервью Александра Борисовича, которые в течение десятилетий записывали друзья, родственники, подчиненные автора и сам Евгений Ю. Додолев, разумеется. Ну и плюс бесценные ремарки маэстро, которыми он щедро поделился во время чтения рукописи. Так что вещь получилась пристрастная и необъективная. Нестандартная. Как, собственно, в целом само творчество легендарного объекта книги – АБГ. Изначально рукопись была озаглавлена «Насравший в вечность», кстати. Столь необычное название записок появилось с подачи Николая Фоменко, об этом рассказано в самом конце.
Иллюстрирована уникальными фотографиями из коллекции Издательского Дома «Новый Взгляд» и архива самого певца.
Евгений Додолев
Александр Градский. The ГОЛОС, или «Насравший в вечность»
Градский = гений. Нет сомнений.
От автора
Существуют в истории культуры одиночки. Такие, которым не дано иметь последователей, которые приходят ниоткуда и уходят в никуда. Это гонцы из Космоса, вошедшие в нашу жизнь – вошедшие, опередив свое время, и обреченные потому на творческую изоляцию. Их, впрочем, знают и уважают, поскольку они несут на себе особую печать. Время отдает им должное: они выставляются, исполняются или публикуются, но… Но фаны не расписывают их подъезды, поскольку еще не родились, а поклонники + ценители держатся поодаль, так как инстинктивно чувствуют пропасть, отделяющую простых смертных от Создателем истинно отмеченных.
Именно к этой категории людей искусства относится Александр Борисович Градский. В смысле официальной карьеры его жизнь вполне удалась. Пластинки его издавались и в советское время, издает АБГ их и сейчас. Его музыку и тогда, и теперь транслировали по радио, равно как и его самого всегда можно было увидеть по ТВ. Фильмы, к которым он сочинял музыку, шли широким прокатом, да и критика (я имею в виду серьезная, а не газетная) была к нему всегда доброжелательна. Нет, повторю, одного: исступленной армии фанатов & верных последователей. Его иногда называют отцом русского рок-н-ролла, что правомерно лишь в том, что, будучи музыкальным авторитетом еще в застойные годы, Градский протаскивал начинающих (Башлачева, «Наутилус», «Кино», как, впрочем, и многих других) на радио и помогал им пробивать дорогу к широкой аудитории. Видимо, АБГ одним из первых оценил потенциал нарождающегося российского рока восьмидесятых – и был, конечно, прав, поскольку это движение было в идеологическом плане стопроцентно адекватным своему времени. Не имея особых вокальных и музыкальных данных, рок-герои восьмидесятых кинчевской породы сумели очень точно отразить именно свое бунтарское время и стали его символами. А Градский, певец-одиночка, пережил их приход на всесоюзную сцену, их уход со сцены на подготовленные позиции (в отведенную им историей нишу) и опять остался один в мире музыки, где важны не только звуки, но и текст.
Отвечая однажды на вопрос о взятой планке, АБГ сказал:
– Если я не могу взять уровень, я его просто не ставлю. Всякую планку, если образно говорить, можно перепрыгнуть, но задеть ногой или майкой – она начинает трепыхаться. Был такой прыгун, по-моему, Роберт Шавлакадзе – он прыгал очень неэстетично. Можно перепрыгнуть планку и при этом очень некрасиво выглядеть. У меня такое бывало. Я осуществлял свою цель, но при этом чувствовал, какие ошибки делал. Что-то не то сыграл, не так спел. За что мне и нравятся Шевчук и «Наутилус» – они, так же как и я, не ставят себе планок, через которые не могут перепрыгнуть… Просто я профессионал, меня нужно мерить профессиональными мерками. К примеру, у нас состоялся такой разговор со Стингом: «Вы из России, очень приятно» – и так с опаской смотрит. Спрашивает: что вам больше всего понравилось в концерте? Отвечаю: концерт очень понравился, а больше всего понравилась пьеса с переменным размером – 7/8, 9/8 и 11/8. Как в русской музыке. Стинг говорит: да, как у Стравинского. Я говорю: да, как в «Весне священной». Стинг: да, как в такой-то части. Отвечаю: да, как в аллегро. Он мне: «Я знаю, кто ты такой и чего стоишь». Так вот: для того чтобы вообще разговаривать о западной музыке, нужно создать хотя бы средний уровень наших коллективов, ансамблей, пусть не умеющих сочинять что-то, но умеющих играть. А для того чтобы появился гениальный музыкант, в девяноста пяти случаях из ста нужно, чтобы была база. То есть много средних хороших исполнителей. Ведь на том же Западе в каждом кабаке играют лучше любого нашего ансамбля. Я вот с Бобби Мэйсоном выступал вместе: он вечером работал в ресторане, в котором мы ужинали, а наутро вышел на сцену, где в зале сидели шесть тысяч человек. И он выглядел очень неплохо.
Сам Александр Великий мемуары вряд ли напишет, хотя его литературный дар лично для меня очевиден. Но! Градский = перфекционист. А мемуары – дело такое… Заметил же он как-то: – Когда меня спрашивают, не собираюсь ли я написать мемуары, я отвечаю: «Ни за что!» Да меня тут же побьют… Если я напишу все, что помню, а помню я достаточно, а очень многое помню абсолютно точно: кто что делал, как, каким образом… Лучше уж ходить молча, с выражением, мол, я все про вас знаю, но лучше не будите во мне писателя… Я считаю их всех дерьмом, но никогда не называю конкретно кого. Поэтому каждый из них думает, что я это думаю про другого. И это всех устраивает. При этом они же меня считают человеком не их круга. И не говорят обо мне даже тогда, когда я делаю им что-то серьезное и хорошее. Агузарова в связи с началом карьеры вспоминает скорее Пугачеву, которая надела ей на концерте в «Олимпийском» идиотское голубое платье с белыми носками, в котором Жанна выглядела очень странно. Женя Хавтан, которого я направил на работу в Московскую областную филармонию, где приняли его программу, которую не должны были принять, тоже как-то предпочитает это не помнить… Вот и Пугачеву я на работу принимал в «Веселые ребята» – распевал ее, подыгрывая на пианино в гостинице у Илюши Резника… Такой вот у нас смешной нейтралитет: я их не трогаю, они – меня.
Не без оснований Саша считает, что его присутствие в эфире не соотносится с масштабом его творчества: – Когда-то давно мы с Левой Лещенко выпили неплохо, и он так по веселому настроению сказал: «Хорошо, Санёчек, что тебя мало показывают». Я спросил: почему? И он ответил: «Если бы тебя много показывали, мы все должны были бы застрелиться». Меня дозировали со времен первого моего показа. Но могу объяснить, почему меня это мало волнует. Те, кому нужно, меня услышат. И потом, прошло 36 лет моей карьеры, мне все равно платят очень много: я зарабатываю больше других самых известных людей, которых все время показывают. Это для меня один из показателей: если я зарабатываю – значит, меня не мало. И потом, торчать все время на глазах у людей тоже не в моих правилах. Конечно, хотелось бы, чтобы все знали, кто ты такой, каков твой уровень. Я хвастаюсь иногда…
Градский талантлив, и никто не пытается на эту тему полемизировать. Талант, как правило, не облагораживает своего носителя. Поэтому подробности биографий социально значимых персон потребителям лучше не знать, дабы чувство изящного не тревожить очевидным отсутствием адекватности дарования сути человеческой. В случае с «отцом сов. рок-н-ролла» (это «родство», замечу, энергично отрицающим) такой опасности нет: громадье его натуры вровень со способностями. В этом томе серии ЖЗЛ – редактировать нечего. Градский говорит: – У меня не было жажды славы. Я просто хотел быть свободным, чтобы мне никто не указывал. Думал, что если буду независимым, то все остальное не имеет особого значения. Что, собственно, и получилось. Свобода и независимость создали меня таким, какой я есть. А деньги и слава сами пришли, опять же – в первую очередь – помогая мне ни от кого не зависеть ни в суждениях, ни в работе.
То, что про Градского рано или поздно будут сочинены дюжины манускриптов, я не сомневаюсь. То, что ему они не понравятся ни при каком раскладе, подозреваю. То, что эта книга – ПЕРВАЯ, считаю заслугой случая. Хотя один из наших общих (с героем повествования) знакомых утверждает, что, дескать, «в этом мире случайностей нет».
Раздел I НАЧАЛО
1949–1957
Градский появился на свет 3 ноября 1949 года в городе Копейске Челябинской области в семье инженера-механика и драматической актрисы.
Говорит АБГ:
– Из детства я помню только какие-то яркие куски. Например, бреду в школу, дорога длинная, очень холодно, ноги мерзнут.
В детские годы юный гений поет песни из репертуара Робертино Лоретти и даже выступает с номером в детской передаче Всесоюзного радио. Когда Саше было семь лет, его отдали в Гнесинскую музыкальную школу, в класс скрипки педагога Виктора Васильевича Соколова. – Потом окончил Институт имени Гнесиных, получил аттестацию оперного певца и исполнителя камерной музыки. Потом учился в консерватории по классу композиции. Считаю, что мне очень везло – у меня были прекрасные учителя. Самые светлые дни пребывания в консерватории у меня связаны с удивительным человеком Тихоном Николаевичем Хренниковым. Он необычайно тонко чувствовал способности человека, его настроение, умел мягко, но настойчиво и доказательно убеждать. У меня осталось ощущение радости общения не с маститым мэтром, а со старшим товарищем, который больше знает и может, а главное, хочет помочь. Этот человек был необычайно широкого диапазона, у него такие разные ученики. А какие учителя были в Гнесинском! Любовь Владимировна Котельникова, Нина Александровна Вербова, Наталья Дмитриевна Шпиллер, Семен Семенович Сахаров, Георг Борисович Орентлихер. С Ниной Александровной связана вся моя судьба певца. Это человек высочайшей культуры и бесконечной доброты. Учителя сделали меня певцом и, помимо всего прочего, научили трудиться.
