Евгений Додолев - Александр Градский. The ГОЛОС, или «Насравший в вечность»
Вывез тусу на симпозиум Choices For The Future, организованный Джоном Денвером и Тедом Тернером, небезызвестный Александр Чепарухин, который вспоминал: – Американские визы тогда были очень строгие, мы могли находиться только в штате Колорадо, где проходил симпозиум. Градский же умудрился слетать в Калифорнию и дать концерт для эмигрантов в Нью-Йорке. Со мной, как с главой делегации, даже встречались фэбээровцы и говорили: вы скажите Градскому, что так вести себя нельзя, он рискует в Штаты больше не попасть. На что Градский сказал, чтобы они шли на х…, он – свободный человек, что хочет, то и делает. Когда мы возвращались, на регистрации в нью-йоркском аэропорту у него обнаруживается колоссальный перевес на тысячу долларов (он вез домой запчасти к своему «бьюику»). Градский завопил, что у нас нет никаких денег, разогнался и просто протаранил их нагруженной тележкой с кличем: «Я – больше чем Брюс Спрингстин!» Сотрудник аэропорта дрожащими руками проштамповал талоны на посадку, а Градский потом бросил нам: «Во как надо!»
Потом, кстати, Градский стал ездить в Штаты регулярно. Америка для людей нашего поколения осталась во многом страной, предельно мифологизированной усилиями советского агитпропа. «Нас так долго учили любить твои запретные плоды», – горевал Слава Бутусов, и был прав. Даже зная всю подноготную этой державы, невозможно нивелировать восхищение небоскребами. Помню наши прогулки по Манхэттену с тогда еще дружным семейством Градского (у них с Ольгой был там любимый японский ресторанчик, который потом, увы, закрыли), когда лейтмотивом звучало банальное: «Могли ли мы представить, что когда-нибудь будем рассекать по Бродвею?». Действительно, в бутусовском хите «Гудбай, Америка» ключом припева остается «…где я не буду никогда». Да, Америка, да, «нам стали слишком малы твои тертые джинсы».
АБГ вспоминал:
– И с Денвером пел, и с делегацией Комитета защиты мира ездил, участвовал в концертах в пользу Армении после землетрясения. Эта акция была проведена в Лос-Анджелесе в январе 1989-го. Собрался хор «звезд», который должен был записать песню Шарля Азнавура «Для тебя, Армения». С одной стороны от меня стояли Лайза Минелли, с другой – Дайана Уорвик. Были еще Сэмми Дэвис-младший и много голливудских актеров. Помню, что специального наложения голоса не делали, запись шла одновременно со съемкой. Я все свои куски спел точно. Минелли раза три ошиблась. Спросила меня: «Ты где так научился петь? Вообще – откуда?» – «Из России». – «Не может быть! А ну скажи мне по-русски грязные слова!» Я сказал, как умею… а она аж закричала: «Точно! Мне Барышников тоже так говорил, когда злился!..»С Денвером мы записали клип «Зачем мы делаем оружие?» – эта вещь много раз звучала по радио и ТВ… В Сан-Франциско довелось выступать вместе с известной кантри-роковой группой «Грейтфул дэд», и вместе с ними же – в Беркли. Это по-прежнему одна из самых популярных команд Штатов. Немолодые люди – лет уже под пятьдесят. У «старого хиппи» Джерри Гарсия – откровенный животик, гитара лежит на нем почти плашмя. Слушателей тысяч семь – народ собрался со всей округи, многие приехали на мотоциклах с детьми в специальных корзиночках. Поиграли минут сорок пять, потом уступили место мне на несколько песен… Пел также в общих концертах с Билли Брэггом и Кэролом Андерсоном… Америка – особая страна. Записались-то тут многие русские ребята, но успех имели – и то ограниченный – лишь пластинки «Парка Горького». Тут вообще чужих не любят. Группа «Скорпионе» куда уж, казалось бы, как раскручена, а вот поди ж ты, американцы услышали в их английских текстах легкий немецкий акцент, и все лопнуло.
О гастролях в США писал и ударник «Машины» Макс Капитановский:
«И вот „Машина времени“, усиленная для концертной убедительности Александром Борисовичем Градским, летит на боинге в Штаты. Летим мы на „Марш мира“ по инициативе Комитета защиты мира. От кого собирался защищать мир этот комитет – от нас или от американцев, – я точно не знаю. Самолет прибыл в Нью-Йорк, там мы аккуратно пересели на лос-анджелесский рейс и около полуночи по местному времени, слегка замученные долгой дорогой и неизвестностью, растопырились в зале прилета аэропорта Лос-Анджелеса, штат Калифорния. Как всегда, никто из нас точно не знал, будут ли встречать, дадут ли суточные и когда придется „мирно маршировать“ – прямо сейчас или все-таки немножечко попозже.
Через некоторое время ловкие шоферы в серой форме растащили по длинным лимузинам прилетевших бизнесменов, и мы остались в зале одни, не считая очень бойкой и симпатичной девицы, с небольшой табличкой „HARD-ROCK“ в руках. Девушка пританцовывала, вертела головой и, беспрестанно улыбаясь, энергично разгоняла табличкой и без того кондиционированный воздух. Убедившись лишний раз, что, кроме нее и нас, никого в зале нет, и бросив взгляд на длинные прически Кутикова и Градского, она решительно подошла и с ужасающим техасским акцентом осведомилась, не видали часом мы тут где-нибудь группу из Москвы. А мы-то как раз и видали. Девушку звали Маделина, она позвала лохматого босого парня Тома, мы загрузили вещи в грузовичок, сели в две машины и по ночной прохладе приехали в чудный дом Маделины на берегу океана. Еще в этом доме жил непрописанным ее друг Лэни, которого за странный рычащий голос пришлось тут же прозвать Тайгером, то есть тигром. Они позвонили, заказали пиццу; потом пришли еще несколько друзей, а мы тоже достали разные московские припасы и стали с ними со всеми очень сильно дружить.Андрей спел под гитару несколько песен в стиле кантри, была открыта пара баночек икры, а наш директор, не говоривший по-английски, выразил свою признательность гостеприимным хозяевам тем, что, не сходя с места, в уголке быстро выиграл у Тигра сто с лишним баксов в карты, неосмотрительно оставленные тем на виду. Директор сильно гордился своим выигрышем, и стоило больших усилий упросить его проиграть деньги назад. К середине ночи обстановка была такая приятная и свободная, как где-нибудь в Малаховке под Москвой.
Два следующих дня мы провели на пляже и вообще всячески красиво отдыхали, посещая маленькие пляжные магазинчики и соседей Маделины, которые проявили к „этим странным, но веселым русским“ неподдельный интерес. Было жарко, кое у кого сгорели плечи, а Саша Градский купил себе красивую шапочку с приделанными к козырьку небольшими руками и веревочкой. Если дернуть за веревочку, то ручки делали жест, который американцы называют „Fuck off“. Дергал он за веревочку часто, несложный механизм быстро сломался, и руки застыли в постоянном жесте, который уже нельзя было ни отменить, ни изменить. Шапочку пришлось снять…
Когда поет Градский, я забываю обо всем. Мы знакомы с ранних юношеских лет, репетировали в разных группах в легендарном Доме культуры „Энергетик“, я всегда восхищался его уникальным голосом, даже когда он не поет, а так просто, в разговоре. Еще меня очень привлекали бескомпромиссность его суждений и очень здоровое чувство юмора. С тех пор, конечно, прошло много лет. Градский стал известнейшим певцом и композитором, а я всего лишь гениальным звукорежиссером и писателем, поэтому не могу называть его на бумаге Саша, а в крайнем случае – Александром.
Так вот, в Америке Александр купил себе стекло. Будучи человеком предусмотрительным, еще задолго до этой поездки он приобрел огромный „бьюик“ 72-го или 75-го года и с первых дней пребывания в Штатах искал для этой машины ветровое стекло. Нашел и купил. Стекло было очень большое, а ящик для его хранения так просто огромный, и в нем хотелось жить. Валандались и таскались мы с этим ящиком исключительно из уважения к таланту и личности Александра.
Как-то раз в Сан-Франциско я был дежурным по ящику. Сижу, привалился к нему, как к горе Машук, и за него отвечаю. Присматриваю, как бы в нем бездомные не расселились или океанский контейнеровоз за своего не принял и не уволок незнамо куда. Покуриваю тайком запрещенные в США сигареты „Родопи“. Их еще президент Линкольн запретил, как пустую трату времени, а под категорию марихуаны они подходят разве что по запаху. Я все сидел и размышлял, как этот ящик завтра волочь в другое место, и вспомнил кучу всяких историй о громоздких предметах и их перевозке…
Было у нас в свое время трое рабочих: Басов, Шитов и Калахов. Кличка у них была – „три молодца, одинаковы с лица“. Действительно, очень похожи друг на друга: плотные, немногословные, обстоятельные. Никто о них толком ничего не знал, только однажды Шитов сказал, что брат у него „на шофера кончил“. Работники они были хорошие, меж собою крепко дружили: придут, бывало, утром все с „фонарями“, директор им допрос с пристрастием. „Упали, – говорят, – ударились“. Еще им почему-то очень нравилось быть евреями. „Мы, – говорят, – евреи: Басман, Шитман и Калахер“.
Когда приезжаешь на гастроли в другой город, одним из самых доступных развлечений является дневное посещение местного универмага. Вот в одной украинской поездке приходим в универмаг. Походили, посмотрели, потом, конечно, заходим в музыкальный отдел. Я гляжу, глазам не верю: стоят звуковые агрегаты типа „Маршал“. Две колонки, одна на другой, и сверху усилитель. По виду ни дать ни взять фирменная аппаратура, на которой обычно западные „монстры“ рока выступают.
