Влад Колчин - Музыка как шанс. Победить рассеянный склероз
– Давай я тебе дудку домой занесу.
– Не, я сам.
А поднявшись в квартиру и падая на диван, подумал:
– Все, край.
А после – гомерически смеялся, вспоминая – сколько раз я уже думал, что этот самый «край» именно сейчас: когда приходил в студию и искал глазами – где бы можно было прилечь на пятнадцать минут, потому, что дорога отнимала все силы. А когда в таком состоянии подходишь к микрофону, с ужасом понимаешь, что голова не соображает, а в наушниках уже звучит фонограмма, и у тебя всего два дубля, потому что студийного времени остается час, а нужно записать еще гитариста. Когда выходил на сцену, натягивая на лице улыбку, излучая видимость счастья.
Или когда начинал играть второе отделение в дешевой забегаловке, а еще после первого, в перерыве выходил на улицу глотнуть свежего воздуха. И, держась за ограду набережной Фонтанки, не находил сил глубоко вдохнуть.
Когда прислонялся спиной к стенке в лобби баре дорогого отеля ночью, играя третье отделение. А метрдотель подходил и просил поиграть еще два часа, потому, что гостям понравилось.
Я зарабатывал деньги музыкой и тратил их на то, что бы создавать музыку.
И такое состояние – каждый день. Почти каждый день тихого, выматывающего, десятилетнего ада. Если не считать короткие передышки летом, у Константиныча в лесу.
Да где же последний край всем этим «краям», которые и не сосчитать уже?!
И теперь, лежа лицом вниз на диване, хохоча в голос, я саркастично резюмировал сам себе:
– Чувак, да ты бескрайний!
Потом была ночь. Потом утро. Потом я проснулся, и, открыв глаза, сказал сам себе вслух:
– Доброе утро, Влад. Прошло десять лет, как тебе плохо. Сегодня будет еще один день, в который тебе будет не легче.
Потом подняв глаза к небу:
– Ни о чем не прошу, ты все знаешь, че базарить…
Потом душ, и после, проходя мимо зеркала, традиционное:
– Не ссы, **я!
20. «Случайные совпадениия». (Gbm)
…Позвонил отец.
– Мы тут с матерью в Интернете сидели. Нашли клинику Максимова какую-то. Там написано, что они рассеянный склероз стволовыми клетками лечат. Может позвонить им?
– Ну вот тебе и еще одно «случайное совпадение», – попытался удивиться я.
Отец все это время, не осознавал до конца, что это за болезнь. Ему было известно о том, что сын чем-то болеет, но сути заболевания он не знал. Слышал от кого-то, что это что-то нервное, а мало ли их нервных! Вон, у Пашки соседа, тоже глаз дергается, ну и ничего, вчера пьяным видели.
Мы жили в разных городах, и приезжал я к ним раз в год, на недельку. О своем истинном состоянии я родителям никогда не рассказывал, а внешне по мне не было видно. Было заметно в периоды обострений, но в такие дни мы находились далеко друг от друга.
Сестра, живущая со мной в Питере, по нашей договоренности, об этой проблеме молчала, чтобы родителей не тревожить.
Материнское сердце раньше заподозрило неладное и забило тревогу. Когда масштаб трагедии был осознан родителями, отец, предпочитающий действие более углубленному изучению проблемы, провозгласил новый лозунг:
– Сносить старый иммунитет на хрен! Пусть новый устанавливают, если пишут, что могут.
Мать ходила консультироваться с невропатологами, и они сказали:
– Метод до конца не изучен, и какие могут быть последствия – неизвестно.
– Зато известно, что нас ждет в ближайшем будущем, если мы не будем ничего предпринимать, – парировала моя мать.
Процент выздоровления от тех препаратов, которые принято прописывать больным рассеянным склерозом, равен нулю. Болезнь с каждым годом молодеет, больных становиться больше, рынок сбыта растет, цены на медикаменты, рекомендованные, как сдерживающие развитие болезни, высокие. Все просто как мычание.
И ничего личного. «Жизнь такая, вертеться надо».
Сложно придумать более выгодный бизнес, чем неизлечимая болезнь.
Я не сомневался. Мне было не из чего выбирать.
У меня всегда плохо получалось «вертеться», а теперь я еще и ходил с трудом. Все во мне протестовало против игры по общепринятым правилам.
Если бы мне в тот момент предложили сыграть в рулетку, поставив на кон шанс прожить здоровым человеком, хотя бы год или умереть – я бы сказал «да», не раздумывая ни одной секунды.
О том, чем занимаются иммунологи в клинике Максимова, располагающейся на базе медицинского центра имени Пирогова, я уже слышал в студии группы «ДДТ», но возможности найти необходимую сумму на трансплантацию костного мозга не было.
Нужен был кредит.
В этот момент случился очередной финансовый кризис и банки кредиты выдавать перестали.
Но поскольку череда «случайных совпадений» не закончилась, в последний день кредит был одобрен банком.
Много удивительных совпадений случается в жизни. Лично я мало чему удивляюсь и давно знаю, что случайностей не бывает.
В Московской клинике я столкнулся с врачами из питерской военно-медицинской академии, которые и занимались здесь трансплантологией костного мозга. И опять ирония судьбы. У моего лечащего врача – Дениса Федоренко, во время учебы в Академии, психологию преподавал профессор, который играл со мной в оркестре Гольштейна. И уж совсем смешным выглядело то обстоятельство, что мой доктор был родом из тех мест, которые поддерживали меня до этого момента. Он знал мой спасительный лес.
Но главной персоной, мотором всего происходящего здесь был другой удивительный человек…
21. Трансплантация. (Ebm)
«Идем со мной, Андрей,
и я сделаю тебя ловцом человеков».
После недельного обследования, на беседу к себе в кабинет меня пригласил заведующий отделением гематологии и трансплантологии – Андрей Аркадьевич Новик.
Андрей Аркадьевич любил разговаривать со своими пациентами. Причем делал он это в простой, доступной для их понимания форме.
Я впервые почувствовал, что мне не нужно подбирать слова для того, чтобы описать свое состояние.
Профессор Новик был красивым человеком.
Он любил классическую музыку, театр, поэзию, науку, спасать людей… В общем – жизнь. И судя по глазам врачей, он прививал любовь к этой жизни всем, кто окружал его. Андрей Аркадьевич сам подбирал персонал в полуразрушенную клинику, параллельно занимаясь техническим оснащением, проектированием и ремонтом отделения гематологии и трансплантологии в медицинском центре Пирогова. Это он, офицер, врач-клиницист, ученый, изобретатель медицинских приборов, преподаватель, автор множества научных работ, начальник кафедры ВМА, главный гематолог медицинской службы Российской армии, достигнув всего того, о чем только может мечтать любой курсант военно-медицинской академии, принес в жертву науке размеренную жизнь и, написав рапорт об уходе в отставку, переехал в Москву из Питера, чтобы начать все заново.
Степень уважения подчиненных профессора была очень высока.
Не было ни страхов, ни сомнений. Я видел вокруг себя красивых людей, собранно, по военному, делающих свою работу. И почувствовал, что не был чужим для них. Узнав, сколько стоят препараты, используемые в процедуре трансплантации, я понял, что рассказывать о баснословных заработках врачей мне не придется.
К тому же мне сделали скидку. Ну, конечно же, не за счет фармацевтической компании. Разумеется. За их счет – за счет врачей. Своими деньгами они пожертвовали. Не знаю. Может просто потому, что счастье спасать людей стоит дороже.
С легкостью подписав документ о согласии на трансплантацию, шуточно называемый больными – «в моей смерти прошу никого не винить», я оказался на больничной койке клиники.
В тот год, когда у меня случилось первое обострение, Андрей Новик с коллегами, уже проводил первую трансплантацию стволовых клеток в России. Чем рисковал? Наверное – всем. Тогда принятие решения о трансплантации давалось не просто.
Теперь я был во второй сотне его пациентов, проходящих процедуру трансплантации. Меня поместили в стерильный изолированный бокс, где мою кровь дважды прогнали через специальный сепаратор, который делает забор кроветворных стволовых клеток. Предварительно мне был введен препарат, инициирующий выброс этих клеток из костного мозга в кровь.
Потом мне провели высокодозную иммуносупрессивную терапию (химиотерапию), целью которой является уничтожение больных иммунных клеток, разрушающих ткань центральной нервной системы.
Затем после очистки забранных ранее стволовых кроветворных клеток, их внутривенно вернули обратно. После всей этой процедуры началось восстановление иммунной системы. С нуля. Перезагрузка. Все это время я находился под пристальным вниманием врачей. Денис Федоренко был всегда рядом. Мне даже подумалось как-то раз:
«А когда же он спит? А личная жизнь?» Я вспоминаю его выходной. Выходным днем называется половина ненормированного рабочего дня. В этот день мой лечащий врач находился в клинике до обеда.
И лежа в боксе, у меня было время подумать – зачем это все мне? За что меня нужно было наказывать такой болезнью? А других? Наказывать ли? Совпадения? Хранит Ангел. Значит надо для чего-то. Для чего?
